Доблестью моей облекаюсь

Микаса хороша во всем. От управления приводом до мытья окон, от убийств (людей, титанов – неважно) до спасения жизней. Очень часто она слышит комплименты по этому поводу, но за красивыми словами ей всегда чудится страх, словно в ней видят не человека, а бездушный механизм. Однако она не переживает. Эрен видит в ней душу. Армин видит в ней душу. На остальных плевать. Только ирония всё равно кривовато улыбается. Идеальность Микасы и есть её главный изъян. И есть человек, полный изъянов, но при этом влюбленный без памяти в идеальность. Микаса помнит, что когда впервые пришла к этому выводу, то решила, что у неё горячка, ибо думать о капрале – табу. Точнее, бессмысленная трата времени. Зачем мусолить по сто раз то, что и так очевидно? Леви – угроза, Леви – враг. Лично для Микасы, не для остальных, конечно. Поэтому приписывать ему метафорические качества ни к чему. К счастью, это единственный раз, когда девушка нарушает собственные принципы. В остальное время она просто не обращает на капрала внимания, ровно как и он на неё, и от этого в замке легче дышать. Очередная вылазка заканчивается провалом. Четверть солдат омывают кровью землю, четверть тел пропадают в утробах титанов, четверть душ навсегда покидают телесное пристанище. Микаса скорбит по падшим товарищам. Микаса радуется, что Эрен остался в живых. Брат подавлен как никогда. Плетется позади и взгляд не поднимает. В отряде царит гнетущая тишина, лишь изредка раздаются стоны раненых и звенит напряжение командора Эрвина – в нематериальной форме, но почему-то физически ощутимое. Даже капрал выглядит вымотанно, а оттого раздраженно. Периодически морщится, стоит ему только заметить очередное кровавое пятно на форме, и упрямо подгоняет лошадь. По прибытии в замок кадеты немного оживляются, но оживление это безрадостное. Стаскивание тел погибших с повозок вряд ли назовешь приятным времяпрепровождением, но делать это всё-таки надо, поэтому Микаса молча складывает тяжёлые белые мешки в один ряд. В паре метрах застыл Эрен, наблюдая за происходящим остекленевшими глазами, а неподалеку ютится и Армин. У Микасы душа наизнанку и сердце в клочья от того, что близкие ей люди страдают, но она не знает, как помочь, что сказать. Что всё наладится? Что их товарищи сейчас в лучшем месте? Сейчас любые слова будут абсурдом. Микаса не верит, что где-то вообще существует это самое «лучшее место». Есть жизнь и есть смерть, а после смерти – пустота. Эдема не существует. Ад – их реальность. В замке стыло и мертво, как никогда. Леви заходит в убежище первым, на ходу стягивает с себя плащ и жакет и, не глядя, швыряет вещи прямо в идущую сзади Микасу. - Постирай, - в привычной приказной манере говорит он, но на этот раз всё с теми же нотками раздражения. На мгновение девушка теряется, но затем нерешительно подает голос: - Но сегодня не моя очередь, сэр. Мужчина медленно оборачивается, и лицо его принимает настолько ядовито-обозленное выражение, что Микасе становится не по себе. - Значит, найди того, кто это сделает, Аккерман. Прояви немного смекалки. Издевку девушка проглатывает с завидной выдержкой. Кивает и, вцепляясь в охапку одежды до побеления костяшек, вышагивает к прачечной. В голове появляется шальная мысль извалять вещи в грязи или ещё чего похуже, но Микаса вовремя отметает её. Не ребёнок уже. Она может злиться на Леви за то, что он гоняет её по мелочам, когда она сама с ног валится от усталости, но дальше этого зайти не должно. В конце концов, он старше её как по званию, так и по возрасту. Уже у прачечной Микаса вспоминает, что Саша, дежурившая в этот день, ранена на вылазке, а значит исполнять свои обязанности она не в состоянии. Микаса пялится на плащ и на жакет в своих руках и осознает, что встала перед дилеммой: исполнить приказ или ослушаться. Ей противна сама мысль о том, что придется обслуживать капрала, но врожденная исполнительность сильнее эмоций. Аккерман толкает дверь. Отстирывать кровь – занятие неблагодарное. Микаса трет одежду изо всех сил, не жалея мыла, но пятна упрямо алеют на ткани. Девушка сдирает кожу с костяшек, не сдается. Усмехается вдруг сама себе: если бы подобным образом можно было бы стереть смерти товарищей из памяти. Наконец ей удается окрасить воду в красный цвет. Аккерман откидывает мокрую от пота и воды челку, садится на пол и прикрывает глаза. Конечности болезненно ноют, напоминая о не менее болезненном дне, сознание то и дело пытается затуманить сон. Микаса трясет головой и смотрит на заметно посвежевшие вещи. Работой своей она вполне удовлетворена, вот только взгляд цепляет одна маленькая деталь. Точнее, её отсутствие. На жакете не хватает пуговицы. Первый порыв Микасы – исправить дефект. Стремление к безупречности играет с ней дурную шутку на этот раз. Однако стоит ей вспомнить, кому принадлежит вещь, запал немного потухает. Пересиливая себя, девушка откладывает жакет и сердито утыкается в любимый шарф. Родной запах немного притупляет острые зубья плохого настроения, но чувство незаконченности остается в душе. Микаса решает посоревноваться с ним в упрямстве. Она встает, разминает ноющую спину и ноги и направляется к выходу из прачечной. В последний момент вспоминает о лохани с грязной водой, возвращается да так и застывает, глядя на карминовые разводы. Отстирывала она ведь кровь своих же товарищей, не гигантов. По локти искупалась в смерти. А теперь устраивает трагедию из-за несчастной пуговицы? Мелочно и жалко. Микаса берет иглу и нить, садится на пол, скрестив ноги, и ровными стежками пришивает пуговицу. О смысле происходящего не думает, просто делает. И когда пуговица наконец оказывается на своём месте, девушка успокаивается. Чувство незаконченности побеждает. Микасе всё равно. Она лишь надеется, что нить достаточно крепка. Через несколько дней девушка относит высушенные и выглаженные вещи капралу. И стоит Микасе встретится взглядом с Леви, как ей вдруг становится стыдно за то, что именно она выполнила его полупросьбу-полуприказ. Как так, Микаса Аккерман позаботилась о своём заклятом враге. Неправильно. Неправдоподобно. Поэтому девушка не сдерживается и выпаливает: - Вот ваша одежда, сэр. Саша все постирала. Мужчина кивает не сразу. Осматривает с придиркой жакет и плащ. Микаса же уйти намеревается. Находиться в комнате капрала, где всё настолько стерильно и убрано, будто там никто и не живет вовсе, настоящая пытка. Делает шаг в сторону двери, но тут же оказывается остановлена едким вопросом: - И зачем врать? Микаса не боится Леви и никогда не боялась. Однако в этот один-единственный миг она приходит в настоящий ужас. - О чем вы, сэр? – холодный тон звучит вовсе не холодно, а беспомощно. Даже дураку стало бы ясно, что в угол она загнана. - Ты ведь постирала, а не Саша, - мужчина возвещает это без особого интереса, будто бы вынужден втолковывать очевидную истину. – Пуговица тебя выдала. Видимо, на лице Микасы слишком явно читается удивление, потому что капрал вздыхает и совсем уж нехотя объясняет: - Другой бы просто не обратил внимания на такую мелочь. Гротеск, не иначе. Девушке смешно до чертиков. Истина о собственном характере из уст Леви звучит нереально и искусственно. Кто бы мог подумать: капралу, оказывается, не совсем наплевать. Не одна Микаса выдала себя. - Иди уже, Аккерман. Ты меня утомляешь, - раздражение в голосе мужчины говорит об одном: он тоже понял, что попался. А, быть может, Микаса действительно ему надоедает. Скорее, микс из первого и второго. Перемирие никто не заключает. Аккерман покидает комнату, тихо прикрывая дверь. Через несколько минут она уже сидит в компании Эрена и Армина и вырисовывает небрежные рисунки на песке. История с капралом почти забыта. Стремление к идеальности остается, и Микаса впервые не считает его изъяном.