Доблестью моей облекаюсь

Микасу нельзя назвать человеколюбцем. За свои шестнадцать она видела достаточно, чтобы заявить: человечество гниет. Загнанные за каменные стены, люди маринуются в собственных пороках, и страх перед смертью лишь ускоряет этот процесс. Доказательств искать не надо. У Микасы перед глазами до сих пор маячат окровавленные тела родителей и звериный оскал убийц. Благо, она омыла руки их кровью, взяла смертоносный реванш. Да и борется она уж точно не для человечества. Рубит уродливые головы титанов не для того, чтобы спасти жизни тех, кто не достоин спасения. Борется ради Эрена. Ради его свободы. Ради друзей. Не для себя. Наверное, именно поэтому Микаса любит лошадей. Ей нравится смотреть в их большие блестящие глаза и видеть ту чистоту, которой лишена существующая реальность. Животным чуждо растление, всё их естество есть лишь преданность и молчаливое понимание. Аккерман хотелось бы видеть хоть крупицу подобного и в человеческих глазах, но, увы, желание остается желанием. Даже в радужках Эрена лихорадочно поблескивает смерть, даже её собственные радужки обмараны красками из ада. Однако Микаса знает, где найти покой. Временно, правда, но всё же. Она пробирается в конюшню тогда, когда никто не видит, и это повторяется раз за разом. Приносит яблоки и жменю овса, иногда хлеб и самозабвенно нянчится с Легрой, молодой резвой кобылой. Микасе она попалась совершенно случайно. Перед одной из вылазок лошадь сама подбрела к девушке да так с ней и осталась. Гнедая, с умной мордой и лоснящейся шерсткой, Легра никогда не подводила Микасу в бою и часто выносила обессилевшую девушку из самого пекла. Их необычная дружба была предопределена. Вскоре увлечение Микасы теряет статус «тайное». Вместе с тем, девушка невольно становится хранителем другой тайны. Когда она в очередной раз приходит навестить Легру, то замечает низкорослую фигуру капрала, одиноко замеревшую у загона с вороным жеребцом. Микаса настолько удивлена, что по инерции прячется за дверь и сквозь широкую щель наблюдает за нежданным гостем. Леви задумчив. Он гладит лошадь по загривку и завороженно смотрит в одну точку, словно вспоминая что-то. Девушке вдруг кажется, что она подглядывает за чем-то очень личным, и ей становится неловко. Она намеревается уйти, но внезапно едкий оклик впивается меж лопаток. - И долго ты будешь там стоять, Аккерман? Микаса мысленно проклинает чрезмерную приметливость капрала и выходит из своего укрытия. Её взгляд сразу же попадается в плен бесстрастно-серых глаз, и девушка по привычке готовится принять порцию фирменного капраловского раздражения и презрения, однако Леви молчит. Смотрит на Микасу с несколько секунд, достаточно пронзительно, чтобы она почувствовала себя ещё более неловко, а затем устало потирает переносицу и отворачивается. - Чего ходишь тут? – вопрос звучит сухо и скупо. Микасе хочется проигнорировать его, да только положение обязывает ответить. Проще соврать в данной ситуации, сказать, что она забыла что-либо или просто проходила мимо, но в следующий миг Легра, заметив хозяйку, издает приветственное ржание. Влажные глаза лошади смотрят с такой радостью и нетерпением, что Микасе совесть не позволяет оставить её без угощения. Аккерман решительно входит в конюшню, достает из кармана горсть сушеных яблок и, подойдя к загону, глухо объявляет: - Пришла покормить свою лошадь, сэр. Стараясь не смотреть в сторону капрала, девушка тычет ладонью с фруктами в морду Легры, и та с довольным фырканьем их поедает. Шершавые губы приятно скользят по коже, и Микаса не может сдержать легкую улыбку. Дотрагивается пальцами до белого пятна на лбу кобылы и впитывает исходящее от него тепло. Переживания и напряжение последних дней медленно отступают. - Славная лошадь, - фраза Леви раздается так неожиданно, что Микаса вздрагивает и одергивает руку. Растерянно моргает, словно пытаясь стряхнуть с ресниц подступивший сон, и зачем-то выдает: - Её зовут Легра. Мужчина хмыкает, рассматривая кобылу с каким-то странным выражением лица, и наконец произносит лишь короткое «ясно». Микасе почему-то становится досадно от подобного ответа, но она не вступает в конфронтацию, а просто переключает все внимание обратно на Легру. Молчание длится около минуты, прежде чем капрал всё так же неожиданно изрекает: - Буцефал. Микаса, само собой, понимает, что значит эта реплика, однако чересчур удивлена, чтобы правильно среагировать. Поэтому с совсем уж глупым видом выдыхает: - Что? Леви морщится, явно раздраженный её недогадливостью, но всё же терпеливо повторяет: - Буцефал. Кличка моей лошади. Девушка не может взять в толк, зачем капрал делится с ней подобным, учитывая его скрытность, и в то же время отчего-то чувствует себя смущенной. Кажется, мужчина частично ощущает себя так же, потому что неловкая пауза растягивается до необъятных размеров. Микаса неровными движениями поглаживает кобылу и молит небеса, чтобы испытание закончилось как можно скорее, ибо придумать достойного ответа она не в состоянии. Легра мигом улавливает её волнение и настороженно дергается. Подобное действие проделывает и Буцефал, подкрепляя его обеспокоенным ржанием. - Тише-тише, - Леви мягко увещевает жеребца, и Микаса не без ядовитости отмечает, что с лошадьми капрал обходится куда лучше, чем с собственными подчиненными. Вместе с тем, её интерес цепляет и сам Буцефал. Девушка знала, что жеребец был самым старым среди всех лошадей разведотряда, но по внешнему виду и физическим качествам не уступал ни одной из них. Скорее, наоборот. Но, пожалуй, главной отличительной чертой Буцефала являлась его удивительная непокорность. Микаса помнит, как однажды Ханджи пыталась оседлать жеребца, что в итоге привело к довольно-таки неприятным последствиям. Женщина совершенно бесцеремонным способом была сброшена на землю, получив при этом кучу синяков и ушибов. Леви тогда разозлился и в довольной резкой форме посоветовал Зоэ ступать к своим уродцам-титанам и прекратить нервировать несчастное животное. Отнюдь, несчастным Микаса Буцефала не считала, в особенности после того, как он попытался лягнуть Захариуса. Просто характер такой, типично капраловский. - Вот, возьми, покорми свою Легру. Микаса не знает, чему поражаться больше: тому, что Леви протягивает кубики сахара, продукт не то чтобы дефицитный, но достаточно редкий в рядах разведотряда, или тому, что это делает именно Леви. Микаса решает, что второе. А сахар берет всё-таки. Нерешительно, но берет. Кормит кобылу, почти физически ощущая волны совершенного лошадиного счастья, и прислушивается к мерному, успокаивающему хрумканью. Рядом капрал сосредоточенно возится с Буцефалом, и девушка вдруг осознает: ей тихо. По ушам не бьёт картечь смерти. В голове – блаженная пустота. Грудную клетку не сдавливают невыплаканные слёзы и отчаяние. Ей просто тихо. Микаса цепляется за это мгновение, зная, что скоро в прах оно превратится, посыплется сквозь пальцы, затеряется среди шума. Хватает ртом воздух, но не дышит. Взгляд сам находит взгляд Леви (просто узнать, чувствует ли он то же самое, знать, уловил ли и он аккорды тишины), и девушка видит в затуманенной серости его глаз: уловил. Чувствует. Момент разбивается о голоса проходящих мимо конюшни солдат. Микаса вздрагивает. Капрал вздрагивает. На его лице сразу же появляется маска привычной угрюмости. Он в последний раз проводит рукой по гриве Буцефала и усталым тоном обращается к девушке: - Хватит прохлаждаться, Аккерман. У нас вылазка скоро. Всё снова встает на свои места. Микаса заученно чеканит «Есть, сэр» и плетется на очередную тренировку. Леви скрывается в своем кабинете среди бумаг и планов. Шум заполняет легкие, словно едкая пыль. *** Буцефал умирает через несколько дней. Попадает титану под горячую руку, однако успевает вынести всадника из пекла битвы. У капрала – ни царапины, лишь кровь на правом сапоге. У Буцефала – рваная рана на весь бок. Микаса догадывается, что сделает Леви, но принять не может. Не принимает до тех пор, пока не раздается выстрел и пока глаза вороного жеребца не стекленеют. Она смотрит в них и не может разглядеть даже пустоты. Она обращает взор на капрала – и видит то же самое. Это пугает Микасу больше бездыханного тела Буцефала. - Сэр, - она понятия не имеет, что сказать, но Леви не дает и шанса. Вся его фигура будто заостряется, черты лица становятся жестче. Он одаривает девушку искусственной усмешкой и монотонно констатирует: - Это всего лишь лошадь, Аккерман. Микаса, само собой, не плачет. Ей смеяться хочется, скорее. Тишина-таки сбежала от неё.