Доблестью моей облекаюсь

Оттаявший лёд стекает по окну незамысловатыми ручьями. Микаса сидит на подоконнике в дальней части замка и бездумно водит пальцем по стеклу. Ей бы следовало радоваться да праздновать с товарищами победу, вырванную из глоток титанов невообразимыми усилиями, омытую кровью невинных, но девушке хватает сил лишь удостовериться в самочувствии Эрена и Армина. Они ранены, измучены и разбиты и всё же – живы. А этого вполне достаточно, чтобы продолжать жить самой. Хотя бы попытаться. Микаса делает короткий вдох. В помещении сыро и тихо. Даже мыши не шуршат по углам. Где-то вдалеке мерцает паутина и капает талая вода. Воздух отдает гнилью. Раньше Аккерман не замечала таких вещей. Увлеченная разговорами с Ингой, она непроизвольно отодвигала всё окружающее на второй план и просто наслаждалась обществом подруги. Однако теперь её не стало. И всё очарование старой замковой залы исчезло вместе с ней. Микаса плохо помнит детали сражения после точки невозврата. Помнит только, как уничтожала гигантов одного за другим, безэмоционально и механично, помнит приказы капрала, помнит Эрена, а дальше – пустота. Трупы, кровь, мясо, изнеможённые лица солдатов, снова трупы – части неразборчивой дьявольской мозаики – смешались воедино. Осознание происходящего пришло вместе с победным кличем да так и застряло где-то на уровне глотки. В этот самый момент грудь сжали стальные тиски. Аккерман кладет голову на сложенные на коленях руки и пытается мысленно воссоздать образ Инги. Однако, как бы она не старалась, не может вспомнить ничего, кроме огненно-рыжих волос. Черты лица подруги, её голос и улыбка – всё выглядит размыто и чуть ли не сюрреалистично. На мгновение Микасе даже кажется, что Инга Хауслер – ни что иное, как плод её искалеченного воображения, вот только небольшая самодельная заколка, лежащая рядом, говорит об обратном. Сплетенная из лозы и украшенная дешёвыми бусинами, она стала первой вещью, которую Аккерман подарили на день рождения со времен падения Шиганшины. На самом деле, Микаса никогда не жаловала этот «праздник», считая его глупым ровно настолько, насколько бесполезным, но когда Хауслер неожиданно вручила ей свой дар, губы сами предательски растянулись в улыбке. Это было действительно приятно. Жаль только, у неё никогда не появится возможности ответить на проявленное внимание. Раздаются чьи-то приближающиеся глухие шаги, и Аккерман настороженно поднимает голову. В следующий миг в проходе возникает невысокая фигура гостя, и Микаса непроизвольно задерживает дыхание, стараясь совладать с эмоциями. Тщетно. Гнев застывает на максимальной отметке, вот-вот готовый выплеснуться наружу. - Так и знал, что ты здесь, - капрал заходит в залу, с брезгливым выражением лица оглядывается и бормочет: - Мерзость. Девушка отворачивается. Все лучше пялиться на уродливый пейзаж, чем видеть человека, с которым связана смерть лучшей подруги. А в сознании, тем временем, надоедливо так вертится болезненная дилемма – извечная борьба между разумом и сердцем. С одной стороны, Микаса осознает, что Леви не виноват и что она сама приняла решение спасти его, но с другой, отчаянное и детское желание перекинуть проступок на другого, дабы облегчить свои собственные терзания, слишком уж заманчиво. - Вы что-то хотели, сэр? – выпаливает она, стремясь покончить с неприятным, но неизбежным разговором как можно скорее. - Для начала смени тон. Я тебе не мальчишка, - капрал выдерживает небольшую паузу, ясно давая понять, что не даст хамить себе ни при каких условиях, а после, смягчившись, продолжает: - Хоть я прекрасно знаю, что то, что ты сделала на поле боя сегодня – не порыв дружеского милосердия, я всё равно приятно удивлен. Я до последнего был уверен, что ты не станешь мне помогать, учитывая твою импульсивность. Импульсивность? Да, конечно. Ведь только Леви считает, что Микаса – неуравновешенная девочка, и принимает её желание спасти близких людей за безрассудство. Только он. Но в данный момент сей факт для девушки не на первом месте. Несмотря на напускное безразличие, Микаса не может не отметить столь специфический для Леви порыв. Она ни разу не слышала, чтобы капрал извинялся или же говорил кому-либо спасибо, и даже в этой ситуации глупо было полагать, что он изменит своим принципам. И всё же в словах его Аккерман удается различить почти неуловимые отзвуки благодарности. Во-второй раз в своей жизни. Однако облегчения это, увы, не приносит… - Я просто выполняла свой долг, - приглушенно откликается она, всё ещё не глядя на своего собеседника. Мужчина же лишь коротко хмыкает и не без язвительности замечает: - Это очевидно и без твоего подтверждения. Не нужно повторять дважды. Точно. Она ведь уже произносила эту фразу. Сразу после смерти Инги… Что-то обрывается в глубине грудной клетки да так и ухает вниз. Микаса сжимает зубы и изо всех сил старается не сорваться на Леви в эту же секунду. - Теперь мы квиты, - озвучивает он то, о чем она думала уже давно. Их узы наконец разорваны. Капрал разворачивается, намереваясь уйти, и, когда Аккерман уж решает, что может вздохнуть спокойно, вдруг останавливается и сдержанно роняет: - Соболезную твоей утрате. Микасе кажется, что на мгновение её рассудок помутняется. Концентрат из эмоций, находящийся взаперти всё это время, бьет из раззадоренной раны ключом. Движимая случайной вспышкой, девушка вскакивает с места и звенящим от негодования голосом выплевывает: - М-мне не нужно ваше сочувствие. Вы понятия не имеете, каково это. Она осознает, что сейчас ведет себя совершенно абсурдно, что выставляет себя в нелицеприятном свете, что не имеет права отыгрываться на Леви и что это чревато последствиями, в конце-то концов! Однако грызущее бессилие побеждает здравый смысл. Бессилие перед тем, что было, есть и будет, бессилие перед неспособностью защитить близких ей людей, будь она хоть трижды лучшим бойцом среди кадетов. Бессилие перед самой собой. Взгляд сам впивается в лицо капрала, и вдруг – прострация. Девушка ошарашенно приоткрывает рот, ощущает гулкую пустоту в сознании и видит лишь непонятное ей выражение серых глаз. Незатуманенное привычным равнодушием. Обнаженное. Живое. И чертовски отдающее горечью. Но видение исчезает слишком быстро, чтобы быть уверенным, что оно было реальным. Радужки вновь окрашиваются в нейтральный цвет отстраненности, оставляя Аккерман в состоянии замешательства. - Не смей говорить то, о чем не знаешь, - ровным металлическим тоном отзывается Леви, и всё сразу становится на свои места. Микаса понимает: не показалось. Отыскала-таки ахиллесову пяту, вспорола затянувшийся рубец. Но возможно ли, что и у Леви когда-то был кто-то, кого он хотел защитить?.. Как-то с трудом в это верится. Капрал, тем временем, подходит ближе и ожесточенно продолжает: - Мне следовало сказать это ещё до того, как твоя дружба с Хауслер окончательно укрепилась. Сближаться с кем-либо на передовой было заведомо отвратной идеей, Аккерман, и ты прекрасно об этом осведомлена. Люди умирают, людей жрут и перемалывают в мясо. Выживают единицы. И глупо было полагать, что Инга окажется в их числе. Так на что ты надеялась, чёрт возьми? - З-замолчите, - из горла вырываются не звуки, а, скорее, болезненный хрип. Микаса судорожно сглатывает, чувствуя, как пересохший язык прилипает к нёбу, и повторяет: - Замолчите. Ей хочется разозлиться, хочется зарядить Леви прямо под дых, чтобы тот заткнулся наконец, однако разум хладнокровно твердит: он прав. Она ведь знала, каков будет исход. Знала и всё равно поддалась искушению. - Молчать здесь будешь ты, а я буду говорить, - безапелляционно отрезает капрал и буравит её пристальным взглядом из-под нахмуренных бровей. – Ты можешь винить меня сколько угодно, но ничто не изменит того факта, что Хауслер была слаба. Рано или поздно она всё равно бы погибла. И распространенное мнение о том, что дружба дает силы сражаться и жить дальше, - не более, чем заблуждение. Человеческие отношения - лишь временный стимул, и стоит им оборваться, как он тут же превращается в сожаления. А сожаления, в конце концов, сводят тебя в могилу. Микаса хранит безмолвие. Под черепной коробкой же хаотично порхают воспоминания о том моменте, когда она думала, что Эрен погиб. Тогда она без раздумий бросилась в самые недра ада, желая только одного, - присоединиться к брату. Но затем… Затем жажда сохранить память о дорогом ей человеке победила, и она продолжила бороться. А что касательно Леви… Она не может знать, какие события привели его к подобным выводам, но возможно ли, что он просто пытается не дать ей повторить его же ошибок?.. - Ваши слова не имеют смысла, сэр, - наконец тихо выговаривает Аккерман. – Ради чего тогда мы боремся, если не ради близких и родных?.. - Это уж тебе решать. Для разнообразия попробуй бороться ради себя. - Как и вы? Микаса изгибает губы в кривой усмешке. Нет, не может быть, что капралом движет лишь стремление спасти собственную шкуру. Есть что-то ещё, что-то скрытое и глубокое, что заставляет его без тени сомнения бросаться в пекло. - Не слишком ли это эгоистично? – вопрос получается с налетом лёгкого вызова. Девушка обращает взор на собеседника и терпеливо ждет его ответа. - Привязанность к другим делает тебя куда более эгоистичным, - Леви не теряется. Его реплика прочно въедается в самую сердцевину сознания да так и остается там на повторе, будто заевшая пластинка. Аккерман обхватывает себя руками и медленно присаживается на подоконник; разглядывает сапоги, стараясь избавиться от разношерстного и совершенно неорганизованного роя мыслей. Совсем рядом мелькает тень, и взбудораженный воздух мацает кожу. И как только Микаса осознает, что капрал подошел почти вплотную, ей на макушку опускается тяжёлая грубоватая ладонь. Девушка замирает. Не зная, как реагировать на столь явное нарушение личного пространства, она колеблется между желанием убрать руку и желанием пустить всё на самотек, но по итогу лишь смущается всё сильнее. Чувствует, как по шее начинают подниматься характерные красные пятна, а кровь в ушах – шуметь, и молит небеса, чтоб пытка сия не продлилась долго. Не то чтобы ей было неприятно, однако прикосновения Леви, случайные или нет, всегда вводили её в состояние необъяснимого ступора. Вот и сейчас… зачем он это делает?.. - Не позволяй привязанностям контролировать себя, Аккерман, - мужчина убирает ладонь, и Микаса вновь обретает способность дышать и двигаться. – Это и к Эрену относится. Иначе всё может закончится плачевно. В комнате воцаряется рокочущая тишина. Аккерман кажется, что каждый перелив эхом передразнивает слова капрала и застревает на обвисшей паутине, смешивается с пылью и грязью, чтобы как можно дольше звучать в её голове. Словно хочет показать: её мировоззрение – ошибка. Вот только Микаса не из тех, кого легко переубедить. И оставлять то, во что верила на протяжение долгих лет, она не намерена. Как там говорят?.. Лучшая защита – это нападение?.. - У вас были друзья, сэр? - спрашивает она куда более робко, чем планировала. Осторожно поднимает взгляд и без страха изучает глаза-которые-ничего-не-выражают. Леви, очевидно, не ожидал подобного вопроса, а потому и разозлиться не успевает. Встречает мятежный взгляд подчиненной без утайки и, в конце концов, медленно выговаривает. - Я не отвечаю на вопросы личного характера, Аккерман. Давно пора было это уяснить. Значит, были. И, значит, их уже нет в живых, иначе какой смысл скрывать очевидное?.. - Что насчет командира Эрвина и майора Ханджи? – Микаса никогда не проявляла интерес к вынюхиванию чужих секретов, однако на этот раз ей будто жизненно необходимо было вывести капрала на чистую воду. Взявшиеся из ниоткуда настойчивость в совокупности с бравадой сами заставляли её мысли приобретать словесную форму. – Они ведь тоже ваши друзья, не так ли? На долю секунды ей кажется, что Леви собирается либо ударить её, либо громко рассмеяться, однако в итоге он лишь недоуменно приподнимает брови и с досадой заявляет: - Повторяю ещё раз: не смей говорить то, о чем не знаешь, Аккерман. Разворачивается и неспешно шествует к выходу, проронив напоследок дежурным полураздражённым тоном: - Хватит сидеть в этой дыре. Возвращайся в казармы. Микаса снова остается в одиночестве. Бесцельно крутит в руках заколку, усмехается сама себе и прикрывает веки. Это был самый длинный её разговор с капралом. Перед глазами тут же вспыхивают мириады разноцветных фейерверков, то загорающиеся, то потухающие, и девушке невольно вспоминаются залпы сигнальных ракет. Сколько же людей умерло под их восторженный визг?.. А сколько умрет?.. Быть может, и она когда-нибудь падет под раскаты сей диссонансной мелодии. «Когда-нибудь»… или всё-таки «быть может»? На ум вдруг приходит элитный отряд Леви. Погибнуть всем вместе, в один день, - не мечта ли это?.. Вот только их любимый капрал так и остался стоять средь костей, живой и невредимый, будто смерть намеренно насмехается над ним да приговаривает: «Раз до тебя дотянуться не могу, значит, просто смотри». Удивительно, что Леви смог пережить всё это и сохранить здравый рассудок. Потому что не был привязан ни к кому? Неужели удел всех сильнейших – наблюдать за кончиной более слабых? Неужели это и её, Микасы, удел?.. Аккерман встает и меланхолично бредет к казармам. Подаренная Ингой заколка так и остается лежать на подоконнике.