Доблестью моей облекаюсь

Микаса разлепляет глаза и утыкается опьяненным ото сна взглядом в пыльный каменный потолок. На мгновение ей кажется, что она снова в казарме, родной и по-своему уютной, и что все её приключения с капралом не что иное, как обычный ночной кошмар, однако сковывающий холод быстро приводит разум в порядок. Она всё ещё в кошмаре. А ещё она повела себя крайне безответственно и таки заснула. Леви прикончит её. Вот только… Вот только голова его больше не покоилась у неё на коленях, посему Аккерман тут же вскакивает и обнаруживает, что капраловская куртка каким-то чудным образом превратилась в её подушку. Пребывая в полном недоумении, девушка нервозно оглядывается и с ужасом осознает, что Леви исчез, прихватив с собой оружие. Неужели бросил её?.. Микаса исключает этот вариант быстро и уверенно. Он никогда бы так с ней не поступил. Да и вообще с кем-либо. Тогда что случилось?.. Аккерман морщится, чувствуя вспышки боли в затылке. Чёртово сотрясение никак не хотело сдавать позиции, и, очевидно, вскоре всё могло стать намного хуже. Однако девушку мало волновало состояние собственного здоровья в данный момент. Единственное, о чем она могла думать, - это Леви и его шансы выжить. Как иронично. Оправившись немного, Микаса решает пойти на поиски нерадивого начальника, но стоило ей сделать пару шагов, как у самого выхода она сталкивается с виновником всех беспокойств. Капрал выглядит… неплохо. По крайней мере, цвет его кожи больше не напоминал мертвецкий, а осанка вновь приобрела твёрдость. И, хотя рука мужчины до сих пор была прижата к боку, Аккерман чувствует, как по венам расплывается приятное согревающее тепло. Она справилась. Кризис миновал. - Сэр, где вы были? – Микаса задает этот вопрос со всей строгостью, на которую была способна, дабы не выдать своей радости по поводу капраловского выздоровления. Тот приподнимает брови в немом негодовании и язвительно парирует: - Что-то не припоминаю, чтобы мы менялись с тобой ролями, рядовая Аккерман. Топает вглубь помещения и опускается на вчерашнее место, подтянув к себе одно колено и отложив клинок в сторону. - В десяти километрах есть заброшенная деревня, - вдруг выговаривает задумчиво. – И буду честен. Если Эрвин с отрядом не там, то больше вариантов их расположения у меня нет. Микаса интуитивно улавливает отзвуки уныния в его словах, и сей факт вызывает довольно ощутимое чувство тревоги. Очевидно, Леви теряет надежду, а это по сути то, что на протяжение всего времени заставляло их передвигать ноги. Потерять надежду равнялось смерти, а умирать Аккерман всё-таки не хотела. Не теперь, когда она отдохнула и относительно выспалась и могла рассуждать здраво. - Я осмотрел территорию. В общем-то, этот замок – надежное убежище. Если будем сидеть тихо, титаны нас не заметят, а в путь отправимся под вечер. Нельзя сказать, что девушка приходит в восторг от такого плана, ибо найти Эрена и Армина она жаждала незамедлительно, однако всё равно кивает. Идти куда-либо при дневном свете действительно глупо. Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о грядущей «миссии», которая не сулила ничего хорошего и лишь вселяла смятение в душу, Микаса переключает внимание на капрала. Критически осматривает его с головы до пят и без обиняков интересуется: - Как ваша рана, сэр? Удивительно, но Леви не проявляет никаких признаков раздраженности, хотя девушка знала, как сильно его бесит чрезмерная забота. Лишь выговаривает бесцветное «Я в порядке» и погружается в дебри собственных раздумий. Воцаряется молчание, и Аккерман, не слишком желая нарушать его, принимается в который раз делать обход по замку. Следует заметить, что это было довольно маленькое, но крепкое строение в пять этажей, два из которых необратимо пострадали от набегов титанов. Оно не отличалось особой архитектурой, а, скорее, наоборот поражало простотой и напоминало башню. Каменные стены отливали изумрудом из-за обильных наростов мха, а по углам висела старая паутина, побелевшая, словно волосы у благородного старца. Картину дополняли валяющиеся повсюду сгнившие доски, палки и прочий мусор, которые Микаса немного попинала от скуки. После, так и не найдя для себя ничего примечательного, девушка возвращается обратно к капралу и почти бесшумно садится в метре от него. Отрешенно пялится на кончики своих замызганных сапог и сильнее кутается в куртку. По сравнению со вчерашним днем, погода заметно ухудшилась. Похолодало, и деревья в округе устрашающе шумели от порывов ветра. Весна не спешила проявлять себя во всей красе, хоть и приближался конец апреля и в воздухе витал аромат оживающей природы. Аккерман с тоской поглядывает на золу, красующуюся на полу черным оком, и еле подавляет соблазн развести костер снова. Её начинает знобить и клонить в сон, да и едкий жар в грудной клетке, который постепенно перерастает в кашель, не внушает доверия, так что Микасе хватает ума понять, что лихорадка настигла и её. Нельзя сказать, что это стало неожиданностью. В конце концов, купание в ледяной воде, затем прогулка в мокрой одежде по холоду не могли привести к иному исходу. Главное, чтобы простуда не успела затянуться, иначе осложнений, типа воспаления лёгких, не миновать. Девушке хочется расхохотаться. Два сильнейших воина человечества ничем не лучше обычных смертных. Так же сдыхают от ранений и так же мучаются от болезней. Увидь их с капралом кто-нибудь в таком состоянии, глазам своим не поверил бы. Но факт остается фактом: вот они, ослабленные и жалкие, прячутся за каменными стенами замка и молят небеса, чтобы какой-нибудь гигант не забрел в его окрестности. В сознании Микасы это звучит настолько унизительно, что она сжимает зубы, лишь бы не завыть от досады. Человеческое естество полно противоречий. Оно окрыляет, даёт силу, открывает неизведанные возможности, но и забирает всё это в одно мгновенье. И Аккерман чувствует себя так, будто у неё украли нечто очень ценное, бессовестно при этом одурачив. Девушка косится на Леви, надеясь прочитать на его лице отражение своих же мыслей, но видит лишь непроницаемую маску. Однако что-то ей подсказывает, что где-то за ней, в самом эпицентре его черепной коробки, клокочет настоящее негодование. Ещё бы: спускаться с небес на землю неприятно и даже обидно, а вновь отращивать обрубленные крылья – чертовски сложно и долго. Такие рассуждения немного отвлекают Микасу от недомогания, но, в то же время, вгоняют в глубокую хандру. Прекрасно понимая, что в её положении сохранять присутствие духа – лучшее лекарство, она стремительно перестает смаковать идею их с капралом фиаско и сосредотачивается на покалывающем кожу холоде. Складывает руки на груди, ёжится и рефлексивно двигается поближе к единственному источнику тепла – Леви. Тому, кажется, плевать. Сидит неподвижно, так же скрестив руки и прикрыв веки. В итоге Аккерман опомниться не успевает, как их плечи оказываются совсем рядом, почти касаясь друг друга, и, что самое главное, девушке хватает наглости не отстраниться, заметив это. Болезнь, разбушевавшаяся стихия, голод сделали её абсолютно безразличной к любым другим эмоциям типа смущения или неприязни. Микаса знала только то, что ей плохо, и этого вдруг стало достаточно, чтобы так бесстыдно прижиматься ко взрослому мужчине. Время течет безумно медленно. Полное сосредоточение на окружающих звуках и грохоте титанической поступи вдали будто замораживает минуты в вязкой жиже. Иногда Аккерман казалось, что реальность куда-то улетучивается, а сознание застилает туманная дрема, но затем наступало пробуждение, и этот замкнутый круг повторялся снова и снова. Жар постепенно покидает пределы груди и распространяется по всему телу, вызывая легкое покалывание в зрачках. Голова гудит и становится жутко тяжёлой, как если бы её накачали свинцом. Девушка часто моргает, пытаясь бороться с сонливостью, но и так истощенный организм подводит её на этот раз. Она погружается в забвение. Микаса вновь открывает глаза через несколько секунд, однако сгустившаяся вокруг темнота даёт понять: на самом деле прошло несколько часов и сумерки уже вступили в силу. Облегчения от разыгравшейся болезни так и не произошло, даже несмотря на полноценный отдых, и больше всего на свете Аккерман хочется снова отключиться, но внезапно раздавшийся мужской голос не позволяет её желанию исполниться. - Нам пора идти, Аккерман. Отрезвленная сей репликой, девушка собирает всю свою волю в кулак и с трудом выпрямляется. Потирает веки, стараясь согнать остатки сна, и обращает взор на сидящего рядом капрала. Пытается проанализировать его состояние, но лёгкий дурман от недомогания не позволяет ей сделать это в полной мере. - Ты ведь можешь идти? – с подозрением косится на неё Леви, и девушка утвердительно кивает, придавая своему лицу максимально непринужденное выражение. - Да, сэр. Она сможет. Нельзя сдаваться. Ради Эрена. Ради друзей. Ради самой себя. Ради Леви. Она сможет. И Микаса решительно встаёт на ноги. *** Лес звенит зловещим безмолвием. Микаса и капрал пробираются сквозь деревья и кусты в тусклом свете самодельного факела. Нервы напряжены до предела, безызвестность и ожидание изматывают. Аккерман сжимает клинок, отданный ей Леви, потными ладонями и почти не дышит, готовясь атаковать в любой миг. Адреналин, разлившийся по венам, значительно улучшает её самочувствие и помогает сконцентрироваться, а это не могло не радовать. Они передвигаются медленно. В основном, из-за ранения капрала. Хоть он и пытается подстроиться под темп девушки, она видит, что даётся ему это колоссальными усилиями, поэтому и ей приходится сбавить шаг. Царящий вокруг мрак и отсутствие каких-либо тропинок тоже не облегчали ситуацию. Однако через некоторое время все становится хуже. Микаса замечает, что Леви всё чаще останавливается, чтобы передохнуть. Его поверхностное и сиплое дыхание заставляет Аккерман напрячься, а крепко сомкнутые губы наводят на мысль о том, что боль от раны усиливалась. Очевидно, всё это случилось из-за того, что мужчине нельзя было совершать никаких активных телодвижений в его состоянии и уж тем более проворачивать подобные марш-броски в несколько километров. Он, по-видимому, безумно злился на самого себя, на свою слабость и бесполезность, однако ни словом, ни намеком не давал понять, что ему нужна помощь. И девушка до последнего сомневалась, стоит ли ей предложить её самой. Однако в конце концов, она не выдерживает. После всего, что они пережили вместе, подставить капралу плечо – меньшее, что она может сделать. И плевать, что гордость его будет задета, она не даст ему умереть смертью, не достойной сильнейшего воина человечества. А это, по мнению Микасы, задевало гордость куда сильнее. - Сэр, обопритесь на меня, - Аккерман обращается к Леви с абсолютным отсутствием эмоций, дабы ему случаем не показалась в её голосе жалость или ещё что похуже. Мужчина бросает на неё странный взгляд, смысл которого так и остается для Микасы загадкой, и скептически замечает: - Так мы и к завтрашней ночи не доползём до этой чёртовой деревни. Меньше обращай внимания на меня и больше смотри по сторонам, Аккерман. Но девушка твёрдо решает стоять на своём. - Неважно, сколько времени это займет. Важно то, чтобы мы добрались туда живыми, а сейчас ваши шансы на такой исход заметно снижаются. Она еле может рассмотреть лицо капрала в неровном свете факела, однако глаза его болезненно, а от того очень отчётливо блестят, напоминая стекляшки, и блики от огня лишь усиливают этот эффект. В них мелькает признание собственного проигрыша и какое-то мрачное смирение, и вскоре рука мужчины обхватывает шею Микасы, а сама Аккерман крепко придерживает его за торс. Поза эта была, мягко говоря, не самая удобная для передвижения. Из-за того, что Леви был чуть ниже ростом, девушке приходилось постоянно сгибаться, что через буквально полчаса аукается болью в позвоночнике и особенно – шее, однако Микаса отважно терпит. На деле её гораздо больше волнует исходящий от капрала жар, который создавал ощущение того, будто она обнимала не мужчину, а большую раскаленную печку. Они идут достаточно долго, чтобы огонь, печально трескнув, окончательно потух. Теперь единственным источником света становится только бледная неказистая луна, то и дело прячущаяся за тучами и озаряющая лес лишь неким подобием сияния. Страх впивается в Аккерман цепкими клещами, заставляя дергаться от каждого шороха и вызывая сосущее чувство под ложечкой. Неведение трансформируется в иллюзии, которые затем перерастают в паранойю, и вскоре Микаса теряется не только в пространстве, но и времени. Она продолжает идти только потому, что её ведет Леви, и она откровенно не понимает, как ему удается сохранять здравый рассудок. Постепенно лес начинает редеть и, к большой радости девушки, перед ними открывается вид на широкий луг. Здесь свету луны ничто не мешает, и на мгновение Микасе кажется, что всё это время она была слепа и теперь к ней внезапно вернулось зрение. Ощущения были непередаваемы. - Аккерман, - тихо, но жестко выговаривает капрал, и девушка тут же настораживается, догадываясь, что то, что она услышит, ей не понравится, - до деревни осталось не больше километра. За этим лугом будет небольшая роща, а после неё снова луг. Дальше уже начинаются дома. Где-то сорок минут отсюда, если идти спокойным шагом, но… - Сэр, я не оставлю вас здесь, - голос звучит настолько металлически-непреклонно, что Микаса сама пугается такой интонации, однако почти мгновенно берёт себя в руки и добавляет: - Здесь небезопасно, а вы не в состоянии себя защитить. - Я тебя замедляю. Одна ты доберешься туда гораздо быстрее, - Леви выглядит раздосадовано, очевидно, из-за её несговорчивости. В доказательство своих слов отгибает край куртки и демонстрирует черное пятно на бинтах. – Рана открылась. Скоро я вообще не смогу передвигаться. Аккерман холодеет. Вид крови приводит её чувство, заставляя мозг работать с лихорадочной силой и беспрерывно генерировать одни и те же вопросы: что она сделала не так? Где просчиталась? Неужели ей действительно придётся бросить капрала на произвол судьбы? Сможет ли она это сделать?.. - Но мы даже не можем быть уверены, что разведотряд расположился именно в деревне, - наконец, беспомощно выдавливает она, взывая к благоразумию мужчины. - И если это действительно так, я не смогу привести подмогу. - Значит, мне не повезло, - Леви устало потирает вспотевший лоб и неспеша опускается под широкую сосну. – Не спорь, Аккерман, и иди. Ты ведь тоже нездорова, я вижу. Хоть раз побудь хорошим солдатом и выполни приказ своего командира. Он закрывает глаза, показывая, что не намеревается продолжать ни уговоры, ни путь. А Микаса, растерянная и одинокая, всё стоит и смотрит на него, ожидая, что сейчас, вот сейчас, Леви встанет, скривит губы в своей излюбленной манере и скажет, что всё это шутка и какая же она дура, что повелась на такое. Но он молчит и даже не шевелится, а Аккерман ощущает, как грудную клетку раздирает еле сдерживаемый крик, ощущает, как ярость бурлит в сосудах обжигающим потоком, ощущает, как коротко подстриженные ногти впиваются в ладони. Раньше она думала, что ненавидела капрала. За грубое обращение с Эреном и остальными бойцами, за презрительное отношение ко всему окружающему, за извечные упрёки и унижения, направленные на саму неё. Но то чувство, что испытывала она сейчас, не шло ни в какие сравнения с той глупой враждой. Ей казалось, что Леви жестоко наказывает её за своеволие, ставя в такое положение. В положение, когда ей стало страшно. Это был не тот страх, что охватывал её, когда Эрен или Армин находились в опасности. Тот страх маленьким тошнотворным комком копошился в груди, выворачивая девушку чуть ли не на изнанку, но в этот раз это был не комок, а нечто настолько необъятное, что даже стены Мария, или Сина, или Роза задрожали бы, умей они испытывать эмоции. Этот страх воскресил в памяти момент смерти родителей и залитый кровью отчий дом. Кристальный ужас, осколками оседающий в лёгких, сжимающий горло толстой холщовой верёвкой. Злобное отчаяние. Когда сильнейшие теряют надежду и отдаются в руки смерти, оказывается, чувствуешь только это. Микаса опомниться не успевает, как оказывается рядом с мужчиной. Хватает его за руки, плечи, куртку, пытаясь поднять на ноги и чуть ли не пребывая на грани истерики. Она по-настоящему теряла контроль. - Вставайте сейчас же, капрал! – шипит. – Вы не останетесь здесь, слышите?! Леви выглядит настолько удивленным, что даже не предпринимает никаких попыток к спору или сопротивлению. Подымается, медленно, рывками, но подымается, облокачивается о дерево и обращает на Аккерман недоуменный взгляд. Или изучающий. Или растерянный. Девушка не может точно определить в окутывающей их темноте. - Мы умрем, если пойдем вместе, - в итоге просто констатирует он. – Ты понимаешь это или нет? Молчание. Капрал еле слышно вздыхает. Хмурится. А затем… - Микаса, ты понимаешь или нет, я спрашиваю? И даже собственное имя, прозвучавшее из уст мужчины впервые, не смягчает позиций Аккерман. Она упрямо пялится в пол и не произносит ни звука, тем самым показывая, что сдаваться не собирается ни при каком исходе. Поэтому сдается Леви. - Бестолковое отродье, - тихо вырывается у него напоследок, но от слов этих девушка почему-то чувствует лишь тлеющее тепло в груди. Бесконечная гонка со смертью снова запускает свой механизм. Они идут. Идут, и идут, и идут. Идут до тех пор, пока лёгкие не заходятся в тяжёлой одышке. Ещё через некоторое время капрал начинает отключаться. Его ноги почти перестают двигаться, так что Микаса практически тащит мужчину на себе, явственно ощущая на руках липкую кровь. Рана открылась настолько, что Аккерман кажется, будто она слышит противный чавкающий звук и вдыхает воздух, пропитанный сталью. После недолгих колебаний она снимает с шеи любимый шарф, а капрал позволяет перевязать себя, и эта манипуляция даже помогает, правда, на весьма короткий промежуток. Более того, сама девушка также постепенно теряет связь с реальностью. Сознание путается, а кожа полыхает огнем так, что, кажется, дотронься до неё – и раздастся бурлящее шипение. Черепная коробка трещала от пульсирующей боли. Однако Микасе плевать на слабость тела, пока дух её оставался силен. Она лишь крепче сжимает зубы и шагает дальше, стараясь не думать о том, что будет, когда действие адреналина закончится. Чтобы не дать ни Леви, ни самой себе окончательно потерять рассудок, она начинает говорить. Говорить много и бессвязно. Рассказывает первое, что приходит в голову: о своем детстве, о жизни в доме Йегеров, о их детских приключениях и забавах, о Грише и Карле, о собственных отце и матери, о живописных местах Шиганшины, об учебе в разведкорпусе… Скорее всего, она пожалеет об этих откровениях. Скорее всего, он даже не запомнит её путаное повествование. Скорее всего… если им суждено выжить. Последний лесной рубеж преодолен, и они выходят на обширный луг. Аккерман всматривается в угольный горизонт, надеясь разглядеть хоть какие-то намеки на недалекое расположение разведотряда и вскоре замечает тонкую узорчатую струйку дыма, ясно выделяющуюся на черноте ночного неба. Она не верит своим глазам. Она боится поверить в то, что видит. Сердце заходится в неистовой пляске, а губы сами растягиваются в бесстыдно счастливой улыбке. Неужели они спасены?.. Неужели?.. - Капрал, - внезапно охрипшим голосом выдавливает она, не в силах сдерживать искристый кипящий восторг. – Капрал, разведотряд в деревне. Продержитесь ещё немного. Капрал… У Микасы будто открывается второе дыхание. Она убыстряет шаг настолько, насколько это вообще было возможно в её положении и в положении Леви, и напролом рвется к заветному сизому дыму, не сводя с него глаз ни на мгновение. Она забывается. Царапает руки о высокую колючую траву и может думать лишь о том, как совсем скоро встретится с друзьями. Не слышит угрожающий мерный грохот. Не видит, что капрал уже почти на грани. В мозгу стучит только бесперебойное «Эрен». А затем яркая картинка вмиг исчезает. Ноги, окончательно переставшие её слушаться, цепляются за большой сук, и девушка кулем падает в мокрый перегной. Морщится от удара, отрывисто сипло дышит, чувствуя мелкую дрожь в коленях и мышцы, заходящиеся в судорогах, и переворачивается на бок в попытке проверить состояние Леви. Тот лежит на спине с закрытыми глазами, неестественно побелевший, всё ещё прижимает руку к ране, и лишь вздымающаяся грудная клетка говорит о том, что он до сих пор жив. - С-сэр, - выдыхает Аккерман, пробуя подползти к мужчине поближе. – Сэр. Его ресницы вздрагивают. Капрал медленно распахивает веки и почти сразу их закрывает, и Микасе не нужно особого чутья, чтобы догадаться: он находится во фрустрации и вряд ли осознает происходящее. Чрезмерная потеря крови отразилась со всеми последствиями. Грохот усиливается, но на этот раз Микаса его слышит. Улавливает каждый перелив сего ужасающего набата и в тщетной надежде трясет Леви за плечо. - Капрал, нам нужно идти. Очнитесь. Пытается подняться, но в итоге падает ничком на землю. От истощения, стресса и болезни её рвёт желчью, и девушка более не предпринимает попыток встать на ноги. Ложится на спину рядом с мужчиной и глядит в сиренево-синее небо, какое бывает только на самом-самом рассвете. Ей хочется плакать, но слёз нет. И страха больше нет. Нет желания бороться или желания умереть. Есть только ядовитые тернистые сожаления. - Простите, - повторяет шёпотом, почти одними губами. – Простите… Небо начинает приближаться. Приближаться стремительно и беспощадно, и Аккерман кажется, что она ощущает всю его титаническую тяжесть на своём теле, прежде чем конечности её немеют, а шум в ушах достигает своего пика. Последней её мыслью становится излюбленное ругательство капрала. «Действительно, бестолковое отродье»…