Доблестью моей облекаюсь

Удар. Удар. Ещё удар. Каждый новый взмах топора отдается болью в ребрах. Микаса вытирает со лба пот, критично осматривая не слишком ровные поленья, и присаживается на валяющееся рядом срубленное дерево. Поднимает жменю шершавых щепок и загипнотизировано рассматривает каждую из них. Забавно, как просто целостная, нерушимая конструкция может стать горстью отдельных кусков, несуразных и бесполезных. А всего-то стоило пару раз пройтись увесистым лезвием. Аккерман усмехается. Предательство Анни – удар первый. Предательство Райнера и Бертольда – удар второй. Предательство Имир – удар третий. Криста Ленц, нет, Хистория Рейсс – и разведотряд рассыпается так же, как и опилки в её ладонях. Падают с безжизненным шелестом на землю, и чёрт знает, как превратить их в нечто единое вновь. Девушка отряхивает одежду и перекидывает топор через плечо. Пора прекращать размышлять над тем, что уже не изменить. Сосредоточиться на насущных проблемах – лучшее решение, и душевные терзания тут никак не помогут. В конце концов, её вины в произошедшем нет. Она медленно бредет в сторону лачуги, где с недавних пор обитал разведотряд во главе с Леви. Их временное убежище, само собой, по всем параметрам уступало просторности и убранству замка, а посему и о личном пространстве приходится забыть. И это становится настоящим испытанием, в первую очередь, для капрала. Как ненавистник чрезмерного общения, иногда он подолгу где-то пропадал и возвращался лишь под вечер. Раздавал щедрые нагоняи, если его приказы не были выполнены соответствующим образом, выпивал по несколько кружек чая и много курил перед тем, как лечь спать. Или же отправиться на ночное дежурство. Почти всегда – второе. Микаса ненавидит такие дни. Ненавидит за то, что каждый раз замечает в глазах мужчины растущую обреченность, и это вселяет тревогу в неё саму. Что-то происходило. Что-то плохое. Что-то, чем Леви не мог поделиться даже с ней, несмотря на все привилегии в их отношениях. И дело даже не в том, что сложившиеся обстоятельства не позволяли им вести уединенные разговоры. Они и не требовались. По какой-то необъяснимой причине взаимопонимание, установившееся между ними уже давно, крепло с каждым новым случайно кинутым взглядом, с каждой новой короткой фразой и трансформировалось в нечто почти осязаемое. В нечто, похожее на её связь с Эреном и Армином. Вот уж действительно ирония. Могла ли она предположить, что среди всех солдат разведки именно к капралу, её начальнику, «чертовому коротышке» и чистоплюю, она будет проявлять подобную чуткость?.. И даже больше. В какой-то мере. - Ты снова колола дрова?! – Армин смотрит на неё то ли с осуждением, то ли с беспокойством, однако Микаса предпочитает проигнорировать вопрос. Какие бы нежные чувства она не испытывала к другу, его привычка устраивать переполох по поводу и без раздражала. – Твои ребра в порядке? - А ещё она пресс качала, - Эрен, до этого усердно подметающий пол, подходит к девушке и вдруг слегка ерошит её волосы. – Ты вся в опилках. - Спасибо. Сердце не заходится в бешеном ритме, щеки не пылают от смущения и слова не застревают в горле. Аккерман сама не знает, когда закончился период её влюбленности в сводного брата. Она даже не знает, была ли это влюбленность или просто извращенные восхищение и благодарность. Что-то наподобие… слепой веры?.. Ориентира?.. Однажды Леви сказал ей, что когда дело касается Эрена, она похожа на одну из церковных фанатичек, рьяно защищающих стены или ещё чёрт знает что. Тогда Микаса довольно резко отреагировала на его замечание, но эта мысль обосновалась в мозгу со всеми удобствами, пока в какой-то момент не расцвела и не дала свои плоды. Ведь она и правда держится за Йегера слишком безрассудно. Она и правда поклоняется ему и зависит от него. Так чем же её ситуация отличается от религиозной одержимости? Что есть Микаса Аккерман без Эрена Йегера? Она пока не нашла ответа на этот вопрос. Не нашла новую опору под ногами. И поэтому все, что ей остается, - это продолжать цепляться за брата, оберегать его и любить. Как сестра. Как родной человек. Как друг. - Давай помогу, - Эрен молниеносно подскакивает к Рейсс, стоит ему заметить её попытки дотянуться до соли на верхней полке. Саша и Конни лукаво переглядываются, на губах Жана расползается ехидная ухмылка, а Армин смущенно опускает глаза в пол. Симпатия между этими двоими уже ни для кого не была секретом, кроме самих Эрена и Хистории. Для Микасы же это очередной предлог отступиться от несбыточных грез. И когда между приятелями завязывается вполне безобидная перепалка на фоне любовных интересов, уборки и, между тем, обжорством Блаус, Аккерман вспоминает учебу в кадетском корпусе и думает, что всё не так уж безнадежно. *** - Эрен! Легкие разрываются от нехватки воздуха, биение сердца давно превышает все допустимые и недопустимые нормы, а виски сжимает пульсирующая боль. Микаса ястребом следует за повозкой, наплевав и на собственную жизнь, и на жизнь других людей. Она не видит ни пролетающие в сантиметре от её головы пули, ни отчаяние товарищей, ни испуг врагов. Лишь яростное «Убить!» рокочет в сознании, да опустошающее неистовство расплывается по сосудам обжигающей субстанцией. Она ведь знала, что так будет. Знала, и всё равно позволила себе поверить в утопически счастливый финал. Что всё обойдется, и они выйдут победителями. Какая же чушь. Аккерман уворачивается от выстрела в последнее мгновение. Сжимает клинки до онемения в руках и рассекает живот внезапно появившемуся противнику. Кровь брызжет на лицо и одежду, капает на мостовую, покрывая её багряной паутиной. Из горла вырывается животный рык. Вот он, доблестный разведотряд. Благородный, не знающий преград и страха. Борющийся за честь и справедливость. Борющийся за весь, мать его, человеческий род. Вот, во что они превратились. Во что их превратили. Под действием адреналина девушка совершает последний рывок и почти, она клянется, почти дотягивается пальцами до края повозки. Однако возможности УПМ достигают своего предела ровно в этот момент, и бессознательное тело брата исчезает за стальными прутьями глухих ворот. - Эрен! – не крик. Шепот. Она опускается на землю, чуть не проехавшись коленями по песчаной дороге, и инстинктивно бежит к препятствию, словно сомневаясь, что уже ничего нельзя изменить. Что делать? Что же ей делать? Смятение, осознание своей беспомощности, растерянность пузырятся под кожей. Ей остается буквально пару метров до намеченной цели, когда внезапно грудину сжимает жесткий захват, и Микаса громко выдыхает, пораженная силой столкновения. - Аккерман, хватит! Назад! – знакомый голос шипит где-то у уха. Девушка не слышит. Она вырывается из рук капрала с утроенной свирепостью и, кажется, случайно ударяет его по скуле, однако через несколько секунд истощение берет верх над её телом. - Эрен! В последний раз хрипит заветное имя, прежде чем окончательно подчиниться чужой воле. Дальше – пустота. Она лишь помнит, как Леви практически за шкирку тащил её по запутанным переулкам, не давая упасть прямо на залитую помоями землю, помнит его ругательства и звуки погони за спиной. Затем всё неожиданно кончается, и Микаса обнаруживает себя сидящей на сваленных в кучу ящиках в каком-то Богом забытом уголке города. - Оклемалась? Чувство дежавю, как всегда, заявляется без предупреждения. Именно так к ней обратился мужчина после того, как спас из реки когда-то. А ведь много времени прошло с тех пор… и вот опять. Аккерман молча кивает. - Тогда сделай лицо поинтереснее и вставай. Надо убираться отсюда. В ответ девушка мычит нечто нечленораздельное. Отрешенно смотрит на замызганные сапоги и вновь и вновь прокручивает события, произошедшие накануне. В одночасье конечности отчего-то становятся ватными, будто и не принадлежащие ей вовсе, а апатия патокой затуманивает рассудок. И если бы у неё был шарф, она обязательно бы спряталась в него, но вместо этого пальцы касаются голой шеи. Глаза начинает неприятно покалывать. - Не смей реветь, - холодно, почти зло цедит Леви и вдруг оказывается едва ли не вплотную возле нее. Хватает за подбородок, заставляя взглянуть себе в лицо, и пристально изучает взором дымчатых радужек. Безжалостно повторяет: – Не смей. А Микаса не может оторваться от капли крови, медленно стекающей из раны на бледном лбу. Следит за алым следом внимательно, даже завороженно, и гадает, сколько кругов ада им, солдатам, осталось пройти, чтобы наконец забыть этот тлетворный цвет. - Я не знаю, что делать, - голос не дрожит и не срывается. Истязающая её мысль наконец облачается в словесную форму. Она потеряна. Сбита с толку. И стрелка в её внутреннем компасе замирает над символом неопределенности. Так будет всегда. Всегда, пока она держится за Эрена. Каждый шаг в её жизни был сделан благодаря нему. Первое убийство, разведка, бесконечная борьба во благо человечества – с братом всё было так просто. Но без него она ничего не стоит. Капрал ослабляет тиски. Аккерман сдается. Утыкается носом в жилистое плечо мужчины, прикрывая веки, вдыхая терпкий запах пота, крови, сигарет и совсем немного – чёрного чая, слушает размеренное сердцебиение. И спустя минуту, а, может, и больше в её волосы вплетаются твёрдые пальцы. От Леви веет усталостью и тоской. Он не успокаивает её, но и не сопротивляется спонтанной близости. Замирает в одной позе, словно сам чертовски нуждался в затишье. Микаса боится дышать. Почему она не замечала этого раньше? Почему не видела, что капраловское равнодушие перестало быть напускным? Почему не видела, что теперь он отчаянно старается не казаться таковым, однако не может перебороть истинное безразличие? Даже у сильнейших есть высшая точка, после которой становится просто все равно. Однако что-то держало его на плаву до этого момента. Ответственность за подчиненных? Мечта о мире? Месть? Или же преданность конкретному человеку и его суждениям? Не для кого не тайна: Эрвин Смит играл важную роль в жизни Леви. И, скорее всего, эта роль подходит к своему логическому завершению. А это значит две вещи: они с капралом похожи куда больше, чем она думала до этого, и второе – что-то плохое не грядет. Оно уже здесь. - Соберись, Микаса, - мужчина мягко, но настойчиво отстраняется. Кладет руку ей на плечо и немного сдавливает в ободряющем жесте. – Наша борьба только начинается. Наша борьба. Разумеется, Леви имеет в виду весь разведотряд, но всё же… всё же Аккерман решает думать иначе. Ей необходимо так думать. Просто чтобы не сойти с ума. Она поднимает глаза на идущего впереди начальника и не может отделаться от мысли: что будет, если двое потерянных людей будут держаться друг за друга? Что будет, если она, Микаса, поменяет константу своего существования? И когда девушка в очередной раз спотыкается в изнеможении, она позволяет себе сжать край чужой рубашки на пару мгновений дольше.