Доблестью моей облекаюсь

Звуки неспешных шагов растворяются в просторности залов дворца. Микаса передвигается осторожно, словно боясь, что грубые солдатские сапоги поцарапают, изуродуют мраморный блестящий пол. Смотрит по сторонам, цепляясь взглядом за развешанные вокруг картины, мимолетом касаясь подушечками пальцев до бархатной мебельной обивки и упиваясь приглушенным светом канделябров, и задается лишь одним вопросом: как? Как так получилось, что теперь она может запросто пройтись по королевской резиденции? Как так получилось, что слабая и вроде бы ни на что не годная Хистория Рейсс смогла взять в свои руки судьбу целого человечества? Как так получилось, что она, Микаса, больше не чувствует страха и боли, а лишь прозрачное ласковое умиротворение? Многое произошло за короткое время. Что-то изменилось, что-то облачилось в иную форму, а что-то и вовсе исчезло с корнями. Лишь одно осталось по-упрямому нерушимым: крылья свободы на солдатской куртке да щемящее чувство надежды. На этот довольно обоснованное. Почти. Аккерман не уверена, что в их реальности можно использовать слово «точно». И даже такие нюансы не могли опровергнуть того факта, что жизнь становилась похожа на жизнь, а не на её дешевый суррогат, пусть даже человечество до сих пор лицезрело стены вместо неба. Лучи солнца всё равно проникали в глубины тюрьмы, а значит где-то там их ждало спасение. Оставалось потерпеть чуть-чуть. Девушка машинально сворачивает в сторону оружейной, путь к которой за пару недель стал до тошноты привычным. Толкает увесистую скрипучую дверь и тут же оказывается средь настоящего металлического изобилия. Мечта любой армии. Или командира. Или Леви. Капрал сидит за широким дубовым столом и сосредоточенно изучает распластавшиеся по всей поверхности чертежи. Изредка черкает что-то, резко и чуть неряшливо, и задумчиво хмурит брови. Рядом дымится чай в изящной фарфоровой чашке, и Микаса невольно замирает, наблюдая за сей по-своему уютной картиной. (На самом деле это происходит не в первый раз. И даже не во второй). - Пришла? Мужчина не поднимает головы. Оно и не требуется: наведаться к нему в гости могут только три человека. Эрвин. Ханджи. Аккерман. Последняя чаще всего. - Как продвигается перепись, сэр? – девушка без разрешения усаживается напротив и берет самый разрисованный листок. Пробегается глазами по изящно-острым буквам, прежде чем предмет её интереса оказывается вырванным из рук. - Если пришла чесать языком, то лучше убирайся по-хорошему, - Леви старается придать голосу суровости, однако Микасу не обмануть. Теперь не обмануть. Она знает, что он рад её присутствию. - Могли бы быть и повежливее с человеком, который помогает вам по доброте душевной…, - бормочет чуть обиженно. Капрал же остается не особо впечатленным её упреком. - Я в любой момент могу приказать тебе сидеть за этим дерьмом до полуночи, поэтому радуйся моему великодушию. И начни наконец работать. Аккерман очень хочется закатить глаза, или съязвить, или, чёрт возьми, хорошенько зарядить мужчине по скуле, но вместо этого она молча утыкается в замысловатое изображение винтовки, усердно делая нужные пометки. Долго злиться на Леви у неё почему-то не получается. Какое-то время между ними царит тишина, прерываемая только скрипом перьевых ручек. И даже так девушка не может сдержаться от соблазна время от времени бросать на «сотоварища» быстрые взгляды, ничего не значащие и вроде бы ненужные. Просто капрал выглядит действительно красиво с играющими на его лице отблесками керосиновой лампы. Она не замечает, как увлекается сим занятием настолько, что приходит в себя только тогда, когда в неё открыто вперяется пара серых радужек. - Ты сейчас пялишься на меня? – мужчина выговаривает каждое слово с характерной издевательской ленцой. Тот самый тон, не раз заставляющий Микасу окраситься в цвет некогда подаренного Эреном шарфа. И бесследно утерянного. - Н-нет, - она с особым остервенением таращится на чертеж, чувствуя, как её буквально прошибает холодный пот. – Вам показалось. - Показалось… - эхом отзывается собеседник, очевидно, не веря в искренность сказанного. – В таком случае, повторяю в последний раз: если ты пришла сюда… - Больше такое не повторится, сэр. И от стыда Аккерман одним движением зачеркивает первую попавшуюся фразу, которая, как оказалось впоследствии, являлась ничем иным, как названием изучаемого оружия. Она застывает в ужасе. Леви не издает ни звука. - Я всё исправлю. - Аккерман, возвращайся в казармы. - Сэр! - Это приказ. - Нет, сэр, смотрите! Микаса пытается подвинуть листок поближе, чтобы хоть как-то избавиться от своей оплошности, однако капрал одним легким маневром пресекает все дальнейшие манипуляции девушки. Крепко хватает чертеж за край и тянет к себе. Аккерман не особо задумывается над тем, что делает после. Руководствуясь самым здравым в такой ситуации инстинктом, впивается пальцами в мужскую руку, дабы предоставить себе последний шанс для реабилитации. Только вот она не учитывает, что инстинкты иногда приводят ещё более интересным последствиям. Секундная стрелка на настенных часах тикает в последний раз, прежде чем угаснуть в шуме остановившегося времени. Микаса чувствует, как всё её тело будто немеет. Лишь в месте соприкосновения их с Леви рук кровь продолжает циркулировать, опаляя кожу неестественным жаром, пульсирующим и немного щиплющимся. Она совершенно не понимает, почему капрал не сопротивляется, почему она сама не предпринимает попыток усмирить творящееся безрассудство, и сжимает пальцы все сильнее. Сжимает, чтобы в какой-то момент осознать, что мужчина делает то же самое. Девушка боится пошевельнуться или же сделать вдох. Ей кажется, её разум облачился в материальную форму, покинул пределы сознания и теперь сидит рядом и ухмыляется, наблюдая за сей сюрреалистичной картиной. И чёрт знает, чем закончилась бы вся эта мизансцена, если бы в помещение не ворвался ураган спасения в лице Ханджи Зоэ. - Л-л-леви! Аккерман успевает выдернуть руку ровно в тот миг, когда женщина появляется в дверях оружейной. Она замечает. Наверняка замечает, но виду не подает. Как ни в чем не бывало подлетает к капралу, по-молодецки хлопая его по плечу. - Ты все модели УПМ проверил? Микаса не поднимает глаз. Нервически кусает губы, прячется за волосами, ощущая, как её уши буквально горят, и жаждет одного: убежать из злосчастной комнаты как можно скорее. - Почти. Осталось два чертежа, - голос капрала совершенно невозмутим и спокоен. Как и всегда. Девушка почти уверена, что загляни она ему в лицо, ни один мускул не дрогнул бы на его апатичной физиономии. С другой стороны, это и к лучшему. Проще думать, что это она сама тронулась умом и неправильно интерпретирует происходящее, нежели видеть подтверждение собственных догадок в глазах другого человека. - Если вам больше не нужна помощь, то могу я идти, сэр? Вопрос царапает горло, звучит трусливо и изнеможенно. На большее Аккерман оказалась не способна. - Да, - Микаса благодарит небеса, что Леви не стал распыляться на излишние комментарии. Спасибо майору, что пришла так вовремя. Так ни разу не посмотрев на мужчину, девушка отдает честь простодушно улыбающейся Ханджи и чуть ли не бегом покидает помещение, слишком громко при этом хлопнув дверью. Пулей летит в казармы, не обращая внимания ни на проходящих мимо удивленных солдат, ни на одышку, ни на оголтело бухающее сердце, и позволяет себе сбавить ход только в относительно безопасной зоне. Облокачивается о стену, чувствуя спасительную прохладу, и наконец дает волю эмоциям. Она смеется. Болезненно, хрипло, фальшиво. Прикрывает рот ладонями, стараясь хоть как-то приглушить разыгравшуюся истерику, но вместо этого грудная клетка надрывается в полухохоте-полурыданиях с новой силой. И когда организм оказывается полностью истощен приступом необъяснимого морального саботажа, Аккерман садится прямо на пол и безучастно изучает высокие своды потолка. Она никогда не произнесет вслух то, о чем подумала. Нет. Она никогда больше не допустит, чтобы подобная мысль вновь закралась в её сознание. Это не может быть она. Это не может быть он. Всё остальное – фикция да уловки её скудного воображения. Включая и въедливо-палящий след чужих пальцев на её коже. *** Последние дни перед очередной вылазкой проходят словно в тумане. Хистория решает побаловать родной разведотряд всем тем, чего раньше они были лишены: вкусной едой, хорошим алкоголем и, конечно, свободой действий. В этот промежуток времени солдаты со спокойной душой могли притвориться обычными молодыми людьми, не обремененными ни тяжестью воинских погон, ни чужими надеждами. Беззаботными, шумными, немного взбалмошными. Мечтающими о великих свершениях и пылкой любви. Такими, как все. И каждый разным по-своему. Микаса примеряет новую личину с особым усердием. Раньше она вряд ли позволила бы себе расслабиться и поддаться всеобщему самообману, но сейчас желание забыться в вихре эмоций приобрело больший вес, нежели здравый смысл. Что-то подсказывало ей: это последний шанс. Будущее слишком неопределенно, а щемящее чувство в груди растет с каждой минутой. Что-то случится. Плохое или хорошее – чёрт знает. Это не так уж и важно, пока её горло обжигает крепкий вкус спиртного. Когда Эрен и Жан затевают драку, она даже не бросается их разнимать. Наблюдает с лёгкой улыбкой за мутузящими друг друга товарищами, и в голове всплывает лишь одна фраза: Всё в порядке. - Но, Микаса, ты уверена? – кажется, она сказала это вслух, потому что Армин смотрит на неё круглыми глазами. Остается непринужденно тряхнуть волосами в знак согласия. - Да. Уверена. И Йегер с Кирштайном продолжают увлеченно махать кулаками ровно до тех пор, пока на сцену не выходит новый игрок. Леви собственной персоной. Девушка даже удивиться не успевает, как противники оказываются раскинутыми в разные стороны, с жалостливым видом потирая ушибленные места. Что и следовало ожидать от капрала, в конце-то концов. Церемониться с подчиненными – это не про него. - Вам не хватает тренировок по рукопашному бою? – цедит ядовито. Затем обращает взор на остальных солдат и звучно объявляет: - Веселье закончено. Марш по казармам. Аккерман, само собой, раздосадована приказом, однако в спор не влезает. Смиренно поднимается со скамьи, подзывая Армина и хватая под руку брата, и покидает трактир в их вековечном обществе. Улицы встречают их гудящей пустотой и расплывчатым светом фонарей. Изредка эту монолитную глыбу тишины сотрясают крики ночных птиц, певучее стрекотанье кузнечиков или торопливые шаги случайных прохожих. Еще реже – тихий звон колокола, раздающийся с высокого здания городской ратуши. Микаса прислушивается к его заунывным вибрациям, окутывающим всё вокруг в некое подобие кокона, и сама будто бы сливается с величием наступившей мглы. Жизнь за стенами приостанавливает свой ход. - Давайте отдохнем, - Эрен усаживается на лестничные ступеньки, с блаженным выражением лица вытягивая ноги. Задирает голову и мечтательно рассматривает усыпавшие небо звезды. Микасу и Армина долго уговаривать не приходится, а воспоминания о мирных вечерах Шиганшины бьют ключом, взбудораженные прохладой камня. Слово за слово, - и брат воодушевленно грезит о завтрашнем дне, о предстоящих победах и счастливом финале. Прямо как в старые добрые времена. Прямо как тот самый зеленоглазый вихрастый мальчишка из детства. В это мгновение Аккерман готова согласиться с любой, пусть даже самой безумной, его идеей. - Мы обязательно доберемся до большой воды. Вот увидите! «Мы». Эрен, Армин, она сама… Девушка не спешит ставить точку в списке. Перед глазами возникает образ капрала, четкий до малейших деталей, и Микаса мечется в мысленной лихорадке, не зная, как избавиться от навязчивой иллюзии. Их отношения всегда были сложными. Ненависть-уважение-союзничество-дружба-ненависть-уважение… Бесконечные ссоры, бесконечные примирения, бесконечные откровения. Сможет ли она насладиться триумфом человечества, если его не будет рядом? Сможет ли она вдыхать морской воздух полной грудью, зная, что он никогда не ощутит то же самое? Сможет ли она двигаться дальше, безжалостно ступая по его костям?.. Колокол звенит в четвертый раз. Эрен, Армин, она сама… Леви. Хлесткое безмолвие. - Йегер, Арлерт, Аккерман! По какому поводу посиделки? Когда девушка оборачивается и видит блестящие серые радужки в обрамлении лунно-фонарного света, она наконец перестает сопротивляться. Тело – легкое-легкое, а в животе приятное тянущее чувство, будто летишь на приводе средь леса гигантских деревьев. С губ срывается невесомый выдох. Вторая влюбленность Микасы Аккерман приходит без фанфар и фейерверков. Вторая влюбленность Микасы Аккерман пахнет ночной безмятежностью и летним ветром, запутавшимся в волосах совсем не того человека.