Доблестью моей облекаюсь

- Отдайте! Её крик разрезает вязкий от смрада плоти воздух. Рука дрожит, царапая острием клинка бледную кожу, волосы прилипают к мокрым от слез щекам. Микаса не видит ничего, кроме шприца со спасительной бесцветной жидкостью. Отчаяние застревает в глотке, мешая дыханию, путая рассудок, уродуя с трудом взращенные чувства. - Капрал, отдайте! – рычит. Вдавливает лезвие в мужскую шею ровно настолько, чтобы ощутить нить пульса под холодной сталью. Она должна спасти Армина. Она должна. Чужие пальцы разжимаются в знак поражения. Аккерман не медлит ни секунды. Хватает сыворотку и передает её брату, наплевав на разрывающие сознание исступленно визжащие голоса. Взгляд наконец фокусируется на окровавленном лице противника. Мертвенно-серый блеск в багряном обрамлении. Неконтролируемый поток агонии. Этого достаточно, чтобы отшатнуться. Этого достаточно, чтобы осознать весь ужас принятого ей решения. Уголок пересохших губ дергается в усмешке. Становится тихо-тихо, и в этой тишине по крышам волной проносится хриплый отзвук почти-вопроса. - Теперь ты довольна, Аккерман? Микаса открывает глаза под эхо исчезающего сна. Грязный потолок и пробирающий до костей холод услужливо напоминают о том, где она находится, и девушка не спешит покинуть пределы тонкого казенного одеяла. Какое-то время пялится в пустоту, маниакально прокручивая в голове детали своего видения, пока её не окликает Эрен, сидящий на своей койке в противоположном конце камеры. - Снова приснился кошмар? Аккерман вздрагивает: слышать голос парня с недавних пор становится для неё настоящей пыткой. Однако избежать общения с ним она тоже не могла по очевидным причинам, поэтому оставалось либо выдавливать из себя короткие фразы, либо искать убежища в забвении, где её ждали объятия кромешного ада, повторяющиеся каждый раз в новых вариациях. - Нет. Просто замерзла. - Ты кричала, - Йегер решает поиграть в заботливого брата очень некстати. Микаса сжимает зубы так, что челюсть сводит, и успешно проглатывает желание огрызнуться. Отворачивается к стене. - Я посплю еще. Эрен замолкает, и девушка не может не выдохнуть с облегчением. Готовится вновь погрузится в болезненную дрёму, однако одинокий звон церковного колокола заставляет тело в одночасье превратится в нечто безжизненно-твердое. Он звонит в восьмой раз. Значит, со дня похорон Эрвина Смита прошла уже неделя?.. Время в подземелье-таки подчиняется своим неведомым законам. Микаса сминает в кулаке край одеяла и непроизвольно шмыгает носом, хоть плакать вовсе не хочется. По возвращении из Шиганшины им с братом разрешили попрощаться с командором, прежде чем его хладные останки нашли упокоение в земле, но затем почти сразу же кинули за решетку, «подумать над своим поведением». На всё вопросы Аккерман получала лишь один ответ: «Приказ главнокомандующей Зоэ», однако девушка нутром чуяла, что и капрал внес свою лепту. Что ж, имеет на это право. Честно говоря, даже если бы её приговорили к смертной казни, она бы и слова поперек не сказала. Заслужила. Вот только сожалеет ли она о своем поступке?.. Скорее нет, чем да. Армин жив. И цена, стоящая за этим утверждением, меркнет где-то на периферии. По крайней мере, ей хочется внушить это самой себе. Плевать, что Арлерт стал титаном, плевать, что теперь на его плечах лежит ответственность за спасение всего человечества, плевать, что Эрвин, их путеводитель и почти-что-бог, покоится в тиши маленького кладбища. Плевать, что она собственными руками раскрошила чей-то ориентир и надежду. Армин жив же, ну. Бессмертное трио действительно бессмертно. И Микаса захлебывается в разъедающей волне самоуничижения, находя всё более уродливые последствия своего решения. - Аккерман, Йегер, на выход! - угрюмый стражник резким движением поворачивает ключ в замке и не слишком обходительно толкает дверь. – Быстро! Несмотря на неожиданность освобождения, пленникам не приходится повторять дважды. Пока Эрен копошится с завязыванием сапог, девушка молниеносно вскакивает с койки и подбегает к надзирателю. - Кто отдал приказ? – это всё, что её беспокоит. Мужчина недоразумевающе хмурится, явно не ожидав столь агрессивного допроса, и в конце концов коротко выдает: - Капрал Леви. Вот оно как. Микаса покидает подземелье, не проронив ни звука. Почти сразу же встречает Конни, Жана, Сашу и остальных товарищей, которые наперебой пытаются выведать у нее все подробности тюремного заключения. Аккерман хватает на измученное «Позже» и многочисленные ничего не значащие кивки, прежде чем внимание друзей переключается на плетущегося сзади Йегера. Девушка использует эту возможность, чтобы незаметно скрыться в глубинах казармы. Она без приключений добирается до душевых комнат, на ходу стягивая с себя ненавистную робу и даже не слишком заботясь, что её кто-нибудь заметит, и становится под горячие струи воды. Боковым зрением ловит собственное отражение в зеркале. Торчащие лопатки, просвечивающиеся очертания ребер, неестественно тонкие запястья – она потеряла слишком много веса. Отросшие волосы, свисающие сосульками, тоже не улучшали внешний вид. Рука машинально тянется к бритве на верхней полке, однако так и замирает, не дотронувшись до лезвия. Позже. Микаса прислоняется лбом к склизкой от воды стене. Позже. Сейчас она не уверена, что использует любого рода режущие предметы по назначению. Ей следует разрыдаться, наверное. Следует просто зареветь, как маленький ребёнок, ибо ещё чуть-чуть – и её диафрагма превратит все кости и внутренности в бесформенное месиво. Ведь станет легче. Она сможет наконец наполнить грудную клетку воздухом, а не жаляще-кислотным чувством вины. С губ срывается надломленный стон. - Простите… Простите. Аккерман не знает, кому предназначаются эти слова. Всему разведотряду?.. Леви?.. Самому Эрвину?.. Да и зачем она произносит их вслух тоже непонятно. Простите за то, что убила вашего командора? Простите за то, что убила вашего друга? Смешно. Глаза так и остаются омытыми лишь водой из душа. Уже через час девушка крепко обнимает Армина за худые плечи и слушает его взволнованный голос, вещающий обо всех событиях, произошедших в штабе за неделю. - Микаса, ты точно в порядке? – парень прерывает свой монолог спонтанно. Щурится с подозрением и осторожно касается её руки. Аккерман задыхается в очередном приступе агонии. - Прости, - хрипит изнуренно. – Прости. Арлерт молчит. Догадался, о чем она. Прячет лицо за светлыми прядями, и видно лишь как мелко подрагивают сосуды на его висках. - Ты не виновата. Никто не виноват. На самом деле, это я должен благодарить тебя за спасение своей жизни. Пусть даже при таких обстоятельствах, но я все равно рад до сих пор находиться здесь, с вами, ребята. И Армин дарит ей одну из тех самых улыбок, которые Микаса бережно хранила в своей памяти со дня их первой встречи. Но она не помогает. - Пойду навещу Эрена. Ханджи уже отпустила его, скорее всего. Парень неспешно поднимается с кровати, оставляя тёплый след своего присутствия и хаотичные складки на одеяле. - Отдыхай. Поговорим завтра. Покидает комнату, бесшумно и немного смущенно, и девушка наконец остается в бестелесном обществе собственных мыслей. Часы на стене беззастенчиво бьют полночь. *** Микаса стоит перед тёмной дубовой дверью и задумчиво водит подушечками пальцев по шершавой древесине. Она не помнит, как оказалась здесь. В какой-то момент, устав бороться с бессонницей, просто отправилась гулять по запутанным сумрачным коридорам, не преследуя никакой явной цели. Наглое вранье, естественно. Она знала, чего хотела. Знала, куда направлялась. И знала зачем. Каждый раз, слыша сонные шаги дежурных, Аккерман молила небеса, чтобы её заметили и не дали осуществить задуманное, однако, как назло, нерадивые сторожа сворачивали в противоположную сторону. Перипетии судьбы складывались в пользу девушки и одновременно против нее. Дабы окончательно не затеряться в потоке страхов и сомнений, Микаса оповещает хозяина кабинета громким стуком и, не дожидаясь разрешения, дергает ручку. Никаких путей к отступлению. Сегодня ночью она не уйдет отсюда, пока не добьется своего. Леви выглядит не то что удивленным, но, скажем так, озадаченным. По крайней мере, он медленно ставит на стол стакан с чем-то явно покрепче чая и испытующе изучает незваную гостью. - В чем дело, Аккерман? – наконец выговаривает. Привстает со своего места, тем самым уничтожая не только браваду девушки, но и её способность выражать мысли вслух. Тщательно отрепетированная речь бесследно испаряется из разума. Мольбы о прощении даже в голове звучат по-детски наивно. Что ей сказать? Как сильно она сожалеет о его утрате? Как чертовски скверно себя чувствует? Как яростно жаждет вырваться из их мерзкого, истлевшего мира? И как еще яростнее желает, чтобы кто-то, хоть кто-то, не позволил ей этого сделать?.. Микасе кажется, что проходит целая вечность, прежде чем мужчина обращается к ней вновь. - Ты за несколько минут нарушила устав дважды: покинула казармы после комендантского часа и без разрешения заявилась к своему командиру. Лучше озвучь причину такого своеволия немедленно, или я буду вынужден принять соответствующие меры. Между ними всего пара метров. И зияющая пропасть губительного бессилия. Пытаться заполнить её словами – всё равно что учиться летать, вместо того, чтобы строить мост. - Аккерман? Их отношения с Эреном трещат по швам под давлением невысказанных обид. Их отношения с Армином – искромсаны и обезображены. Их отношения с капралом… почти разрушены. И если сейчас это «почти» станет «полностью», выбирать между жизнью и смертью станет куда проще. Поэтому она удержит Леви любой ценой. Микаса поднимает глаза и рывком пересекает комнату, не давая себе ни малейшей возможности на колебания. Последнее, что ловит её затуманенный взгляд, - тень смятения на лице мужчины, а затем реальность уступает место обволакивающему мраку. Вкус его губ совсем такой же, каким она его помнила. Солоновато-терпкий, немного отдающий горечью из-за выпитого алкоголя. Аккерман не успевает распробовать его до конца. Капрал отстраняется. Быстро. Его пальцы намертво впиваются в её плечи. - Так это и есть твой план? – усмехается сухо. После выразительной паузы бросает: – Убирайся. На мгновение девушку охватывает невыносимый стыд, такой, что она чуть не убегает восвояси, попутно размазывая по щекам выступившие слезы. Однако терзающие душу одиночество и тревога затмевают гордость, заставляя Микасу честно признать свое желание. - Давайте переспим. Она больше не будет подавлять нужду в человеческом тепле. И не будет расточать его на людей, которым плевать. А Леви не плевать. Она видит это в его потемневших радужках и ощущает в исходящей от его тела почти эфемерной нервозности. Он сомневается. Но в конце концов остается верен собственному благоразумию. Опускает руки, будто нарочито проведя большим пальцем по линии её предплечья и локтя, качает головой. – Я сказал: убирайся, Аккерман. Черта-с-два. Упрямство всегда было её вторым именем. - Я не буду сожалеть, - судорожно заявляет. – Мне… нужно это. Пожалуйста. Капрал маскирует растерянность за издевательски приподнятой бровью. - Почему бы тебе не пойти с подобной просьбой к Йегеру? Арлерту? Кирштайну? Претендентов хватает. Или есть что-то, о чем я не знаю? Он облокачивается о стол и выжидающе складывает руки на груди. Микаса молчит. Изучает носки своих начищенных сапог с таким энтузиазмом, будто надеется увидеть в них ответы на все вопросы. Забавно. Когда в её голове зародилась эта идея, всё выглядело гораздо легче. Теперь же от неё требуют резонных аргументов, а взамен она может предложить лишь нагие эмоции. - Вы знаете, почему я прошу об этом именно вас. Вы тоже одиноки. Вы тоже лишились всего. Вы тоже сбились с пути. Вы тоже ищете причину жить дальше. Разве этого не достаточно? Ей хочется кричать от беспомощности. - Пожалуйста, - шепчет задыхаясь. Состояние фрустрации достигает своего пика. Девушка приходит в себя, когда прямо перед ней возникает стакан со спиртным. - Выпей. Леви терпеливо ждет, пока она мелкими глотками вливает в себя янтарную жидкость. Это помогает справиться с накатывающим приступом истерики, восстанавливая сердцебиение до уровня почти-что-нормы. - Мы никогда больше не сможем общаться, как прежде. - Знаю. Она и не рассчитывает на это. - Всё только усложнится. - Знаю. Не будьте столь категоричны, сэр. - Я твой командир. - Знаю. Как будто это когда-то её останавливало. - Ты уверена? - Да. В уме всплывает до банальности заезженная фраза: иногда нужно что-то разрушить, чтобы начать всё заново. Как раз их случай. Вот только результат непредсказуем. Капрал побежденно выдыхает. Подчеркнуто медленно направляется к двери, словно давая ей последний шанс изменить своё решение, однако Аккерман, преисполненная храбрости, застывает на месте. В момент, когда сзади раздается щелчок ключа, в её сознании-таки пробегает слабый импульс испуга, но жажда быть понятой и принятой убивает его в зародыше. Она не отступит. Холодные твёрдые пальцы невесомо касаются её волос и спускаются ниже, к шее. Микаса вздрагивает, боясь обернуться и встретиться с мужчиной глазами, поэтому он сам довольно настойчиво разворачивает её за плечи. Внутренности сжимаются в предвкушении дальнейших действий, кожу опаляет жар, – Леви смотрит на неё проницательно и глубоко. - Точно не пожалеешь? – его голос низкий, гудящий, спокойный. Девушку даже оторопь берет с непривычки. - Н-нет. - Хорошо. И капрал припечатывается к её губам в рваном, цепком поцелуе, совсем непохожем на тот, какой подарил ей когда-то давно. От неожиданности Аккерман приоткрывает рот, силясь набрать в легкие хоть глоток воздуха, однако почти сразу же её язык встречается с чужим языком, горячим и влажным, бесцеремонно толкающимся внутрь и требующим взамен такого же отклика. Микасе кажется, что кровь в её венах превращается в нечто искристо-щекочущее, вот-вот готовое прожечь кожу насквозь. Она отвечает на поцелуй. Робко шевелит губами, боязливо обхватывает ладонями мужскую шею и позволяет Леви сминать её рот всё более исступленно. Всё более зло. Он нуждался в ней так же, как и она в нем. Маски сорваны, а из слов больше не соорудить защитный панцирь. Капрал опускает руки на её талию, затем бёдра, сдавливает их, притягивает к себе, ближе и ближе, целует снова, пока губы не начинают болеть. Когда девушка отвечает предупреждающим полуукусом, мужчина отстраняется, буквально на дюйм, и совершенно ровным тоном выдыхает: - Всё еще не передумала? Он к ней обращается? Аккерман осознает это не сразу. - Нет. К чему разговоры? К чему это бесконечное оттягивание времени? Разве не все решено? Они ведь уже переступили черту. А потом Микаса догадывается: Леви вовсе не пытается переубедить её. Леви просто остается Леви. Даже в такой ситуации. - Раздевайся. Его просьба-приказ застает девушку врасплох. Она ошарашенно моргает, пока капрал неспешно стягивает с себя пиджак, затем развязывает шейный платок и аккуратно все складывает на стул. Ни один мускул не дергается на его лице. - А разве… эм… вы не… Чёрт возьми, этого человека исправит только могила. - Разве я не… что? – Леви с невозмутимым видом принимается расстегивать рубашку. – Почему я не раздеваю тебя сам? Ты вроде бы никогда не увлекалась романами, Микаса. По всей видимости, он прав. Ей следует спуститься с небес на землю. Скрепя сердце Аккерман тянется к пуговицам, начиная неторопливо высвобождать их из петель одну за другой. Украдкой посматривает на уже оголившегося по пояс мужчину, замечая всё новые и новые узоры из шрамов на его бледном теле. Видит один, особенно выделяющийся, тот самый, который появился после их злополучной игры на выживание, и укол совести услужливо напоминает: она не может его осуждать. Не после всего, что он для неё сделал. Освободившись от верхней одежды, капрал сдержанно наблюдает за неуклюжими движениями девушки, и когда брюки с рубашкой наконец находят покой на спинке стула, подталкивает её в сторону кровати. Вновь охваченная волнением, Микаса послушно опускается на прохладные простыни, немного ежится от мурашек, пробежавшихся по коже, и позволяет Леви склониться над ней в коротком поцелуе. Губы. Линия подбородка. Шея. Девушка не успевает сдержать тихий, но от этого не менее смущающий стон. Цепляется за широкие плечи, будто в приступе лихорадки, судорожно хватает ртом воздух и старается не думать о том, на чьи прикосновения её тело реагирует так чутко. Мужчина оставляет очередную мокрую отметину где-то в районе ложбинки, прежде чем заводит руку за спину Аккерман и уверенно расстегивает её бюстгальтер. Стыдно. Дьявол, как же стыдно. Она порывается спрятать лицо, однако капрал врезается в её губы стремительно и жарко, словно дразняще напоминая: тебе не скрыться. Сама напросилась. Его ладони по-хозяйски накрывают обнаженную грудь, мнут её костяшками, спускаются к животу, потом к внутренней стороне бедра. Микаса всхлипывает, когда Леви дотрагивается до края её нижнего белья. Изгибается в пояснице, чувствуя, как внутри завязывается пульсирующий узел, прижимается к мужскому торсу близко-близко, так, чтобы ощутить каждую мышцу, каждую неровность. И, поддаваясь инстинкту, осторожно всасывает нежную плоть над яремной веной. Глухое рычание заставляет её испуганно отпрянуть. На секунду девушке кажется, что она сделала что-то не так, однако по-хищному расширенные зрачки капрала, ровно как и его очевидное возбуждение, усмиряют переживания. Она хорошо справляется. В самый ответственный момент Аккерман позволяет себе лишь болезненный стон. И красные следы от ногтей на бицепсах мужчины. Низ живота горел огнем, и ей потребовалось немало времени, чтобы привыкнуть к новым ощущениям. На миг в голову даже пришла мысль, что цапни её титан, - было бы терпимее. Но Леви старался быть… нежным. Насколько это вообще возможно для него. И когда он, потный и уставший, утыкается носом в углубление ключицы, Микаса ласково гладит его выбритый затылок, зарывается пальцами в жесткие волосы и наконец беспричинно улыбается в темноту. Оно того стоило. Пусть даже утром всё забудется. Пусть даже эта близость станет тупиком. Всё равно. Оно того стоило. Оказывается, преодолевать пропасть гораздо проще, когда у тебя есть крылья.