Доблестью моей облекаюсь

Молочное сияние луны боязливо крадется по стенам комнаты. Цепляет угрюмо возвышающийся письменный стол, застревает в стеклах книжного шкафа, оставляет призрачную дорожку на ткани офицерского мундира. Ползет выше, к часам, и от этого эфемерного касания стрелки их вздрагивают в протяжном звоне. Скоро начнет светать. Микаса еле слышно вздыхает и переворачивается на бок. Эту картину она наблюдает не впервые, но каждый раз продолжает мысленно молить ночное светило о пощаде. Ведь что ему стоит продержаться на небосводе чуточку, лишь чуточку, дольше? Минуты, секунды – неважно. Дорогие сердцу мгновения не поддаются общепринятому исчислению. За окном шелестят листья от внезапного порыва ветра, и Аккерман осторожно утыкается носом в мужское плечо. Леви тёплый. Он лежит с закрытыми глазами, подложив руку под голову, и, кажется, засыпает. Лицо его расслабленно, волосы неряшливо растрепаны, а губы не сжаты в постоянной тревоге – те самые детали, к которым Микаса никак не может привыкнуть, несмотря на всё время, проведенное вместе. Ей хочется его обнять. Но она всё ещё боится это сделать. Боится, что стоит ей проявить чуть большую нежность – и капрал снова закроется за непробиваемой стеной холодности; боится, что любое неосторожное действие снова вызовет волну отторжения. Леви никогда не любил сантименты. - Ты хочешь что-то спросить? – чуть охрипший мужской голос разрезает ночную тишину слишком неожиданно, заставляя Микасу резко отстраниться. - Нет. Извините, что разбудила, - бормочет робко. Немного помолчав, добавляет: – Мне скоро надо возвращаться. Капрал не сразу реагирует на её слова. Медленно открывает глаза и какое-то время беззвучно смотрит в потолок, словно размышляя о чем-то весьма замысловатом. - Зато у меня есть вопрос, - выговаривает наконец, и в его интонации девушка слышит до боли знакомую ехидцу. – Как долго ты будешь обращаться ко мне на «Вы»? Мы тут вроде не на плацу маршируем. Аккерман на миг задерживает дыхание. Называть капрала на «ты» - ещё одна черта, которую она боялась пересечь. Но теперь он сам подталкивает её завязать следующий узел в их и так не совсем здоровых отношениях. Это внушало необъяснимое чувство тревоги, однако... Однако Микаса давно перестала прислушиваться к инстинктам самосохранения. - Как скажешь… Леви, - смущенно выдавливает из себя заветную фразу, с особым удовольствием перекатывая на языке его имя. Ей нравится как оно звучит. Но ещё больше ей нравится разливающееся в груди тепло от осознания того, что не только она всё это время нуждалась в эмоциональной близости. - Так-то лучше. Мужчина снова погружается в дрёму, и Аккерман решает не тревожить более его покой. Почти бесшумно приподнимается, водит рукой по полу в поисках рубашки и, найдя её наконец, начинает одеваться. Застегивает пуговицы нарочито медленно, пребывая в мечтах, что сейчас, вот сейчас, капрал окликнет её и попросит остаться. Хоть раз. Этого будет достаточно. И не то чтобы он прогонял её. Нет, он никогда даже намеком не показывал, что его напрягает её присутствие. Просто Микаса не любила навязываться. И не хотела демонстрировать чуть большую увлеченность, чем он сам. Наверное, это правильно: не выставлять вот так напоказ их отношения. Соблюдать хоть какое-то приличие, пусть все и догадывались о происходящем. Ей следует более трезво оценивать ситуацию. И всё же она позволяла себе надеяться, что когда-нибудь ей не придется красться в полумраке обратно в безликие казармы и не придется прятать глаза от вопрошающих взглядов товарищей. Когда-нибудь. И как только последняя пуговица попадает в петлю, прохладные твердые пальцы впутываются в её распущенные волосы, заставляя мириады электрических разрядов пронестись по позвоночнику. - Отросли, - произносит задумчиво Леви, и девушка задерживает дыхание, боясь вспугнуть этот непредсказуемый порыв. – Тебе идет. На мгновение Микаса жаждет послать всё к чертям. Припасть в жарком поцелуе к его губам, шее, а затем наговорить кучу бессмысленно-влюбленной чепухи, которую сама терпеть не могла. И которую уж точно ненавидел капрал. Вот только он вряд ли догадывался, что иногда случайно произносил вещи куда сокровеннее любых признаний в любви. - Спасибо, - не оборачиваясь, Аккерман выдает короткий ответ и встает с кровати. Натягивает штаны, всеми силами стараясь не выдать своих настоящих эмоций, и пытается разгладить ладонями складки на рубахе. – Скоро увидимся. Мужчина утвердительно мычит, видимо, засыпая. Девушка ещё раз бросает взор на его почти беззащитную фигуру и, сдерживая полуулыбку, покидает комнату. Рассвет за спиной играет розовато-малиновыми отблесками. *** - Микаса, мы можем поговорить? – Эрен вылавливает её у конюшен, когда очередная уборка территории близилась к концу, и солдаты понемногу начинали разбредаться по своим делам. - Да… Конечно, – девушка не совсем понимает, в чём именно будет заключаться разговор, однако, судя по встревоженному лицу брата, тема намечалась не из простых. Они отходят ближе к лесу и размещаются на поваленном грозой дереве. Йегер нервничает. Откровенно говоря, Микаса впервые видит его в таком состоянии. Градус неловкости становится чересчур ощутим, поэтому она первая заводит беседу. - Что-то случилось? – вопрос звучит довольно холодно, но это выходит непроизвольно. Они слишком давно не общались один на один. - Я… кхм… хотел спросить, всё ли у тебя хорошо? – от парня веет какой-то панической растерянностью, и Аккерман тут же становится стыдно за её неприветливый тон. Она силится улыбнуться и как можно мягче выговаривает: - Да. Я в порядке. Полностью. Эрен заметно выдыхает и улыбается в ответ. - Рад это слышать. Знаю, в последнее время мы отдалились друг от друга... Но я всё равно переживаю за тебя. И Армин тоже. - Спасибо. Мои чувства к вам тоже не изменились, - слова брата не могли не запасть в душу, однако Микаса всё еще чуяла какой-то подвох. Йегер не из тех людей, которые без веских на того причин будут распыляться на обмен любезностями. - Не пойми меня неправильно, просто все эти слухи… про тебя и капрала. Я подумал, что из-за наших разногласий ты могла пойти на опрометчивые поступки. И я не хотел, чтобы тобой воспользовались в минуту слабости. Но если ты говоришь, что всё хорошо, то я спокоен. Эти слухи ведь… неправда? Ах, вот оно что… Сладкие речи про заботу правдивы лишь наполовину. Он чувствует себя уязвленным. Эрен всегда любил находится в центре внимания, пусть и всячески скрывал это. Но теперь, когда тиски сестринской опеки вдруг разжались, он осознал, что это случилось вовсе не потому, что он сам этого добился. Кое-кто другой просто сменил фокус в свою сторону. И это Йегеру жутко не понравилось. Да и, к тому же, сплетни о похождениях сестры не могли не ударить по его гордыне. Девушка смотрит в его ободренное надеждой лицо и в следующую секунду безжалостно констатирует: - Нет. Это правда. Ей не доставляет никакого удовольствия наблюдать за разочарованием и досадой, проскользнувших в глазах парня. Она всё еще ненавидит причинять ему боль, и отомстит любому, кто осмелится поступить также. Но и молчать она тоже больше не может. Нимб за безграничное терпение ей никто не обещал. Переломный момент наступил: либо Эрен принимает всё, как есть, либо окончательно проводит линию в их и без того зыбких отношениях. Семья или собственное эго – ультиматум до чудовищности подлый, но без него не получится двигаться дальше. Микасе кажется, что даже шепот лесных ветвей смолкает в ожидании развязки. Только сердце нарочито громко мечется в груди. - Это произошло… по обоюдному согласию? Он сдерживается. Всё-таки повзрослел. Тело сразу же будто обмякает, и Аккерман в облегчении прикрывает глаза. - Да. Это было наше общее решение. Леви меня ни к чему не принуждал. - Хорошо. И брат вдруг заливается искренним смехом. - Ч-что такое? – девушка настолько ошарашена его реакцией, что тут же начинает хаотично перебирать в мыслях все детали их разговора. - Прости, - Йегер непринужденно хлопает её по плечу и, наконец, успокаивается. – Вспомнил, как буквально пару лет назад ты готова была всадить ему клинок в горло. А теперь вот оно как сложилось. Время действительно удивительная штука. Микасе остается лишь согласиться. Эрен исподтишка бросает на неё вдруг погрустневший взгляд и поднимается на ноги. Смотрит на плывущие в небе обрывки облаков, на своды мрачных сосен, на падающую листву и иголки, и, не оборачиваясь, проговаривает: - Я рад, что хоть кто-то из нас счастлив. Так или иначе. Он уходит, не проронив больше ни слова. Аккерман смотрит ему вслед и печально усмехается сама себе. Слишком рано делать подобные заявления. Завтрашний день еще не наступил. *** На следующее утро Ханджи объявляет о начале масштабных боевых действий и выдвижении войск за пределы Стен. Никто не произносит вслух «Последняя вылазка», но все знают – это так. Они больше не вернутся в штаб. Игры в кошки-мышки закончились. Весь день проходит в приготовлениях провизии, медикаментов, оружия, лошадей. Микаса едва ли успевает перекусить сухим пайком, а присесть получается только под вечер. В воздухе витает густое напряжение, в казармах почти не слышно привычной болтовни – совсем скоро они вновь окажутся на разделочной доске мясника. Темнеет. На этот раз девушка позволяет себе погреться под горячими струями душа подольше. Капли воды задорно щекочут кожу, словно напоминая, – уже завтра их место займет кровь. Переодевшись, Аккерман выходит из душевой да так и застывает на входе. Куда идти? В казармы? Не слишком ли просто для судной ночи? Она решает в последний раз прогуляться по замку. Уютно потрескивают масляные лампы, изредка слышится ржание лошадей из конюшен, и невнятные шорохи будто прощаются с эхом её шагов. Она вряд ли сможет ещё когда-нибудь пройтись по этим скучным, но таким родным коридорам. Грудь мгновенно сжимает острое чувство тоски. Все воспоминания, хорошие и плохие, так и останутся запертыми в пределах высоких каменных стен. Капрал бы однозначно поглумился над её мыслями: как была глупой девчонкой, так и осталась. Ещё чего – привязалась к бездушному зданию. И всё же это здание долгое время было их общим домом. Микаса знает, что она не вернется этой ночью в свою постель. Подсознательно знала с самого начала. После дежурного стука толкает знакомую дверь, уже давно не вызывающую в ней страха или нервозности, и встречается с вопросительным взглядом серо-голубых глаз. - Не думал, что придешь сегодня, - Леви опять погружается в какие-то документы, распластанные на столе. – Нам надо отдохнуть. - Знаю. Девушка сбрасывает на ходу ботинки, прекрасно помня, что капрала бесит эта её привычка, и ничком падает на кровать. Зарывается лицом в подушку и затихает, вдыхая запах свежевыстиранного белья и совсем немного – мужского одеколона. - Ты что, нервничаешь? - Нет. - Еще бы. Аккерман лежит, отвернувшись к стене, но все равно понимает, что Леви ухмыляется. Еще где-то с полчаса в тишине шелестит бумага и раздается скрип пера, после чего все звуки постепенно сходят на нет. - Я хочу, чтобы ты кое-что мне пообещала. Его голос звучит крайне спокойно, но решительно. Микаса инстинктивно поворачивается в сторону капрала и замирает в ожидании. - Когда-то давно я уже просил о подобном. Но повторю еще раз. Если я окажусь в смертельной опасности, не смей геройствовать. Не лезь. Девушке хочется рассмеяться. Весьма предсказуемо. На этот раз она готова. - Если я попрошу о том же, ты согласишься? Ответь честно. Довольно рискованный ход. Мог бы быть. Если бы Аккерман не была уверена, что им обоим плевать на себя ровно настолько, насколько не плевать друг на друга. Мужчина теряется и вроде бы даже злится. - В таком случае, это приказ. - Я не буду его исполнять. Точно злится. Безотрывно смотрит в одну точку и сжимает губы в тонкую линию. Привык к своему доминирующему положению и упустил момент, когда они встали почти на равных. - Упрямое отродье, - наконец, выдыхает и раздраженно отшвыривает от себя отчеты. Микаса довольно хмыкает: она победила. Избавилась от необходимости давать пустые обещания. Странно, что Леви до сих пор надеялся на иной исход событий. - Я в душ, - лениво бросает он, и девушка остается в одиночестве. Снова отворачивается к стене и бездумно пялится на отблески лампы ровно до тех пор, пока та не затухает. Раздается скрип двери и шуршание одежды – капрала не было дольше, чем обычно. По всей видимости, столкнулся с кем-то в пути и оказался втянут в беседу. Он ложится рядом. Аккерман приходится немного подвинуться, чтобы освободить место, однако она всё еще не рискует повернуться к мужчине лицом. Дурацкая фобия – что он скажет ей уйти – цепляется крючковатыми пальцами за каждый нерв. Ведь не скажет? К этому нет предпосылок. Если бы хотел, то прогнал бы её раньше… Микаса мучительно ждет хоть какой-то реакции. Легкие начинают покалывать от нехватки воздуха: она дышала вполсилы, чтобы никоем образом не привлекать к себе внимание. Но сегодня её последний шанс остаться рядом с ним, в их маленьком мирке, скрытом от посторонних глаз, так что она готова была терпеть любые неудобства. - Мы направимся к морю, - Леви ненавязчиво заводит разговор. – Если всё пойдет гладко. Он переживает. Если бы девушка знала его чуть хуже, то не стала бы сразу делать подобных выводов. Но капрал почти никогда не говорил ничего просто так: в каждой его фразе проглядывался определенный мотив, и Аккерман весьма успешно удавалось проследить ход его размышлений. Вот и сейчас. Эта вылазка отличалась от предыдущих по многим параметрам. Эрвина с ними больше не было, они шли в абсолютную неизвестность без шанса к отступлению и на плечах Леви лежала куда большая ответственность, чем раньше. Вместо маленького отряда – сотни жизней солдат, большинство из которых – желторотые птенцы. Массовка. Увы, за последнее время ряды командования значительно поредели, чтобы распылять силы на небольшие подразделения. - Каковы шансы, что мы доберемся до моря без значительных потерь? - Нет таких шансов, - долгая пауза. – Следует радоваться уже просто тому, что у нас в принципе появилась возможность для наступления. Больше её может и не быть. Сейчас армия в своем лучшем состоянии, и, благодаря Хистории, у нас достаточно денег, чтобы её содержать. На этом мужчина замолкает. Микасе кажется, что он мысленно продолжает себя убеждать в том, что лучшего момента для атаки нет и не будет. Вот только без Смита и его единоличного предводительства что капрал, что майор Ханджи всё больше напоминали потерянных детей, столкнувшихся с совсем не детскими проблемами. Но они старались. Не подавали вида. Хоть было и безумно тяжело. Аккерман в тот же миг захлестывает липкое, гадостное чувство вины. Перед глазами всплывают картины умирающего командора, Армина, мечущегося в предсмертной горячке, и её самой – с чёртовой сывороткой в руках. А ещё взгляд Леви. Потухший, горький, укрощенный. Она мечтала, чтобы всё произошедшее оказалось очередным кошмаром. Но даже у самого душераздирающего сна нет последствий. Простил ли он её? А винил ли вообще? Почему поддался порыву и дал воспользоваться собой? Хотя, скорее, они оба воспользовались друг другом. Ему следовало убить её. В ту первую их ночь. Тогда всё было бы гораздо проще. Не пришлось бы бесконечно балансировать на грани отвращения и изуродованной привязанности. Теперь же слишком поздно. Леви обнимает её. Неожиданно. Чересчур. Микаса вздрагивает. Тело само по себе каменеет в напряжении. Она ощущает горячее дыхание у себя на спине, от чего где-то в области затылка начинают пульсировать приятные вибрации. Её почему-то бросает в озноб. - Тебе неприятно? Мужчина улавливает её смятение, и девушке стоит титанических усилий, чтобы придать своему голосу спокойную окраску. - Нет, всё хорошо. Просто раньше ты никогда так не делал… - Разве это не то, что ты всегда от меня хотела? В это мгновение Аккерман чувствует, что её будто обухом по голове ударяют. Осознание настолько очевидных вещей вихрем проносится под черепной коробкой. Ведь не только она украдкой наблюдала за ним всё это время. Запоминала привычки, интересы, желания, разбирала по косточкам каждое слово и действие, хранила глубоко-глубоко в сознании каждый, даже самый малозначительный факт о нем. Леви делал то же самое. Ещё более неуловимо, чем она сама. И, возможно, с меньшим упоением. Но делал. И лишь сейчас Микаса в полной мере понимает, что взгляд его всегда был направлен не «сквозь», а «на». - Давай спать, - капрал зарывается лицом в её чуть влажные после душа волосы, будто это было чем-то привычным для него с начала начал. Аккерман же позволяет взять наглости верх и придвинуться к нему ближе. Совсем немного. Ровно на столько, чтобы исходящее от мужчины тепло смешалось с её теплом. Эту ночь она проводит в полудрёме, прислушиваясь к его размеренному дыханию. В эту ночь Леви не может заснуть, оглушенный звуком чужого сердцебиения.