0o0o0o0o0o0o0o0o0o0
Катара не испытывала склонности к грязевому реслингу, ну, кроме как с Тоф, но это не считалось, потому что Тоф будила грязевого реслера в каждом. Но Катара была так зла, что просто сбила его с ног, и — что уж там — такие вещи случаются. Эта яма сводила их с ума! В этом плане она точно была права. Она знала, что Зуко считал, что сегодня она просто сверхстервозна, но дело точно было в яме. Должно было быть. После падения она была крайне сердита, а на неё это не похоже. В конце концов, она была той, кто выдавал сентиментальные речи о надежде. Возможно, Зуко не мог определить, что они находились во внушающем сердитость месте, потому что он сердился постоянно. У неё было чувство, будто ей на грудь легла тяжесть, полная печали и недовольства. Несколько раз, на краткое время, чувство проходило. Этим утром, когда она дала Зуко тонко нарезать яблоко, и он справился с заданием так, будто родился для него. А потом они, ну, боролись, и его лицо оказалось так близко, он улыбался, а его глаза были прекрасного янтарного цвета, который она так любила. Катаре хотелось кое-что ему сделать, нет, вместе с ним. Катара видела, что он думает о том же, о чем и она. Раньше она считала, что его сложно читать, но на самом деле это было не так. А может быть, она просто стала лучше понимать все те вещи, что он не говорил. А потом он закричал, что она права. Ох, как она любила эти слова! Она не помнила, в чем она права, но всё равно любила их слышать. И он смотрел на неё, весь перемазанный грязью и со слегка вожделеющей улыбкой, но Катара обнаружила, что даже несмотря на запертость в яме и сильное раздражение, не может на него сердиться. Этому препятствовало слишком много других чувств. Это чувство, даже более сильное, чем чувство хорошего несварения, с недавних пор стало появляться у неё каждый раз, как Зуко улыбался ей. Она не знала, как долго сможет сопротивляться, прежде чем поддастся. И хочется ли ей сопротивляться. Она уже даже не понимала, зачем она сдерживается. Она хотела его, и была точно уверена, что он хотел её. Они могли быть чудесной парой. Но голос на грани сознания нашептывал, что это будет слишком тяжело, они слишком разные, в долгой перспективе ничего не получится. Лучше не ступать на тропу, в конце которой её ждет лишь катастрофа. Огонь и вода никогда не станут хорошим сочетанием. Катаре не стоило об этом думать. Ей стоило сосредоточиться на удерживании грубых ступеней, пока Зуко с другой стороны направлял на них сверхгорячее пламя. Он так волновался, что обожжет её, потому что пользовался сильно разогретым огнем для обжига ступенек, что заставил встать на самом дальнем конце ямы за сформированной водой — ну, или скорее грязью — стеной. Ей потребовались все её навыки, чтобы удерживать обе структуры. И это хорошо, потому что давало ей что-то, на чем можно было сосредоточиться. Через минуту — а может, через час, Катара не была уверена — Зуко объявил, что закончил. Она снова витала в похотливых, извращенных мечтах, пока смотрела на него. Она покорением окатила свежесозданные ступени, и те немного пошипели из-за разницы температур. Лестница не развалилась. Катара послала ещё одну волну, чтобы охладить ступени и по ним можно было пройти. Лестница по-прежнему держалась. Они посмотрели друг на друга, кивнули, схватили свои сумки и вместе побежали. Они держались за руки, пока взбирались по созданной ими конструкции. Держаться за руки не было никакой необходимости, но чувство было приятным. Так они и выбрались из ямы и встали на траве. Катара не хотела тратить время на разглядывание ямы, когда вокруг был луг, полный прекрасных цветов. Они справились! Сработало! Они поработали вместе и выбрались наружу. Катару захлестнула волна облегчения. Она выбралась из адской дыры, и тяжелое чувство раздражения, которое она чувствовала в груди, испарилось, как не бывало. Зуко стоял рядом, держал её за руку и слегка улыбался. Мир снова был ярким, прекрасным, полным возможностей и чудесных вещей. Она слегка дернула его за руку, и они вместе отошли от края. — Мы справились! Мы выбрались! — со счастливым видом произнес он. Он был очень грязным. Но главным образом, счастливым. Может быть он тоже чувствовал, как спала тяжесть и вернулось счастье. Или, если не счастье, то хотя бы его привычный уровень недовольства. — Из нас вышла хорошая команда, — сказала она и улыбнулась в ответ. И они стояли напротив друг друга, держались за руки и улыбались. У Катары колотилось сердце, а желудок совершал сальто. Это чувство далеко превышало хорошее несварение. Это было невероятное «иди сюда поближе, чтобы я могла сотворить с тобой неприличные вещи» несварение. Её терзало желание просто податься вперед и сделать всё то, что ей всегда хотелось сделать. — Катара, можно тебя спросить… — начал Зуко. Он смотрел на неё со смесью застенчивости, надежды и легкого страха. Она знала, что он хотел спросить. Она знала, каков её ответ. Обезьяна не вернется, чтобы прервать их, ещё несколько часов. Больше она не собиралась ждать. — О, ради всех духов! — с любовью воскликнула она, обхватила его ладонями и поцеловала его упрямые, сладкие губы.Глава 15. Овсянка и грязевой реслинг
3 июля 2018 г. в 23:15
Как обычно, он проснулся первым. Как обычно, Катара снова обернулась вокруг него. Но у него стало лучше получаться вставать, не разбудив её. Он не хотел будить её, особенно сейчас, когда они снова ладили. Прошлым вечером они просто сидели вместе: Зуко прижался спиной к стенке ямы, а Катара откинулась на него, словно на удобное кресло, и его подбородок лежал у неё на макушке. Они завернулись в его куртку, и она удобно устроилась в кольце его рук. Теперь они официально прижимались. Это было невозможно отрицать. Они были прижимающимися людьми, которым нравилось прижиматься. Что ещё хуже, их прижимание прогрессировало от прижимания в спальном мешке до прижимания перед костром. Значит ли это, что скоро они станут прижиматься и при суровом свете дня? Зуко пока не хотел тестировать эту теорию. Он хотел найти выход из этой ямы.
Он выбрался из спального мешка и немедленно начал искать способ выбраться из ямы. Яма не была очень уж глубокой. Она была глубокой ровно настолько, чтобы не давать им выбраться. Примерно в два его роста. Если бы был второй Зуко, чтобы встать ему на голову, то второй Зуко смог бы дотянуться до края ямы и выбраться на свободу. Подъем был бы легким, будь в стене хоть какие-то опоры. Зуко снова обошел яму по кругу, ощупывая гладкие стены руками. Не было ни малейшей опоры. Да, неудача. Он мог бы попробовать взлететь с помощью покорения огня, как делала Азула, но у него никогда это не получалось как следует, и он не хотел рисковать Катарой. Он видел слишком много несчастных случаев.
Зуко начинал испытывать реальное раздражение. Должен быть выход. Ему надо сфокусироваться и думать нестандартно. Что у них есть? Какие ресурсы они могут использовать? Только Катарин мех с водой и их самих. Ну, не так уж плохо, они оба были мастерами покорения.
Катара всё ещё крепко спала. Ей надо поспать. Кто знал, какие жуткие, странные или дурацкие вещи могли случиться с ними сегодня. Он не будет её будить. Но он был так бодр и так хотел с ней поговорить, а она просто дрыхла, как соня, которая любит много спать. И слегка похрапывала. Может быть, её стоит разбудить. Нет, плохая идея. Может быть, ему стоит сделать что-нибудь конструктивное, например, начать готовить завтрак. Катара любила людей, делавших конструктивные вещи вместо того, чтобы лодырничать. И запах завтрака разбудит её.
У них не осталось драконики, но остался мешок овса размером с его голову, предназначенный для каши, насколько он понимал. Бу. Зуко ненавидел овсянку. Он поразмышлял над приготовлением ещё одного вкусного тушеного рагу, как они готовили прошлой ночью, но потом передумал. Во-первых, потому что его тушеное рагу будет несомненно признано хуже Катариного, во-вторых, потому что на это потребуется очень много времени, а в-третьих, потому что у Катары были Убеждения по поводу завтрака. У Катары были Убеждения по поводу кучи вещей, но в этом путешествии она была особенно суровой в отношении завтрака. Завтрак был самым важным приемом пищи за день и должен был включать что-нибудь фруктовое, что-нибудь зерновое и чай. Такие вещи, как овсянка, были пищей для завтрака, и её нельзя было есть ни в какие другое время. Всё слишком мясное, содержащее приправы или острое предназначалось на обед или ужин. Огненные хлопья нельзя было есть никогда и ни за что, потому что они до смешного мерзкие, и уж точно их нельзя есть на завтрак.
Зуко умел резать на кусочки овощи, заворачивать в тесто и поджаривать мясо. На этом его кулинарные навыки заканчивались. Его это вполне устраивало. Но его навыков было недостаточно для приготовления овсянки. У Зуко было море овсянки на его корабле, и он всегда ненавидел её комковатую, почти что желейную структуру и мерзкий запах. Этот грязно-серый цвет выглядел как воплощенное несчастье с комками, и был таким же на вкус. В результате он никогда не интересовался овсянкой, не говоря уже о том, чтобы готовить её. Зуко развел огонь, смешал овес и воду и принялся мешать. Пока что всё шло гладко. Он дал немножко подгореть снизу, чтобы придать тот мерзкий подгорелый вкус, которым всегда сопровождалась овсянка.
Кажется, запах разбудил Катару, потому что она подняла голову из спального мешка и пробормотала «ещё пять минуточек», а потом повернулась и сказала «Зуко, что ты делаешь?» слегка раздраженным тоном.
— Готовлю овсянку, — ответил он. Еда выглядела и пахла в точности как та овсянка, которую он ел раньше, так что он решил, что находится на верном пути.
— Эта проклятая вонь не может быть овсянкой, — пробурчала Катара и посмотрела на него.
— Ну, это она самая, — ответил Зуко и продолжил мешать. Катара широко распахнула глаза, вылетела из спального мешка и бросилась к нему. Без сомнений, перед ней открылась возможность покомандовать, а Катара никогда не упускала такой шанс, подумал Зуко.
— Что ты с ней сделал? — воскликнула она, как будто он на её глазах топтал котят. — Она выглядит, как воплощенное несчастье с комками.
С этими словами она помешала овсянку, бросая на неё недовольные взгляды.
— Разве не вся овсянка такая? — озадаченно спросил Зуко.
— Нет! — твердо возразила Катара, а потом спросила:
— Что за адову кашу ты ел раньше?
— Овсянка по-флотски. Её подавали каждое утро на корабле, когда я преследовал вас.
— Знаешь, это многое объясняет, — с сарказмом отозвалась Катара и снова с отвращением помешала кашу. — Если ты начинал каждый день с такой еды, стоит ли удивляться твоей злобности.
Катара поднесла ложку почти что к губам, но один запах заставил её с отвращением отвернуться и состроить гримасу, которая говорила «Ну и вонь!» Зуко хотел указать, что было много других, куда более веских причин его злобности в то время, но подумал, что Катара подразумевала другое. Кажется, она брала себя в руки и глазела на ложку так, будто собиралась вызвать её на Агни Кай.
— Ладно, думаю, я смогу её исправить, — сообщила она и принялась рыться в их вещах, пока не вытащила сахар. Она высыпала большую часть сахара в смесь, прежде чем Зуко смог воскликнуть:
— Стой! Я же специально его хранил!
Она помешала и добавила немного корицы, а потом вручила ему нож и яблоко и велела мелко нарезать. Зуко нарезал кусочки тоньше бумаги, а она следила за процессом с некоторым весельем — впервые с того момента, как они свалились в эту яму. Овсянка больше не выглядела, как воплощение горечи и грязи. Катара разлила её по мискам и одну вручила ему. Вкус также не был ужасным. Ничего особенно, но не ужасно.
— У меня есть теория, — заявила Катара, разглядывая свою кашу.
— Про овсянку? — с легким весельем спросил Зуко.
— Нет! — воскликнула Катара и посмотрела на него, как на идиота. — Про это! — и она указала на яму. — Про нас и… — она помедлила, подбирая нужные слова. Потом она опустила миску, скрючила пальцы в когти и изобразила их драку. — ...Гр-ра! — немного глуповато закончила она.
Нас и гр-ра? О, нет. Она заразилась Зуковым некрасноречием! Теперь они оба будут просто нести вздор, и никто ничего не поймет.
Катара помотала головой, словно пытаясь прояснить мысли.
— Думаю, эта яма действует на наше настроение и делает нас сердитыми, — через секунду решительно заявила она.
— А может быть мы сердиты, потому что заперты в дурацкой яме и едим овсянку? — возразил Зуко.
— Я знаю, что я обычно не настолько сердитая, — с чувством собственной правоты заявила Катара, а потом не забыла добавить: — И ты тоже.
— Ну, не знаю, я могу быть довольно ворчливым, — ответил Зуко.
— Это верно, — усмехнулась Катара, — но ворчливый отличается от сердитого.
— Ну, тогда я могу быть достаточно сердитым, — поправился Зуко, потому что сегодня утром его странным образом тянуло противоречить.
— Ладно, я хочу сказать, что эта яма заставляет нас сердиться друг на друга, — заявила она и бросила в его сторону многозначительный взгляд.
Зуко чувствовал себя сердитее обычного, но просто списал всё на их жуткое положение и овсянку.
— Ну, нам надо попытаться выбраться побыстрее, прежде чем у нас случится очередная… гр-ра, — сказал Зуко и изобразил пальцами когти, повторив жест Катары минуту назад. Катара приподняла бровь, словно не была уверена, не издевается ли он над ней. Молчание затянулось. Она выжидательно смотрела на него.
— Есть предложения? — в конце концов спросила она.
— Я думал, что мы снова выползем по стене, но не получится, — беспомощно признался Зуко. Не имея опор для рук и ног, подъем невозможен.
— А если вылететь с помощью твоего покорения огня? — намекнула Катара.
— Я так и не овладел этим умением до конца, и мне не хочется упасть и ранить нас. Тогда мы будем заперты, разбиты, ранены и сердиты, — Зуко на пальцах перечислил все ужасные последствия. — А что насчет покорения воды? — спросил он. В конце концов, почему это вся работа достается покорителю огня?
— Например? Здесь нет воды кроме той, что мы использовали для завтрака, — возразила она, с несчастным видом осматривая яму.
— Разве недавно мы не проходили мимо реки? — напомнил Зуко, и она заметно повеселела. — Ты не можешь почувствовать воду и притянуть её сюда? Мы оба умеем плавать, так что тебе надо только наполнить яму, и мы всплывем из неё, — предложил Зуко, чувствуя воодушевление от плана, но Катара нахмурилась.
— Нет, не сработает, — печально сказала она. Бу! — Я смогу тянуть воду только тонкой струйкой, и заполнение ямы займет целую вечность, — с этими словами она уставилась на свою миску, словно ища в ней вдохновение. Зуко сделал то же самое. Это были хорошие крепкие глиняные миски. Глина. Здесь крылась идея. Мозг Зуко лихорадочно работал. Он подумал о Ба Синг Се, когда они забирали чайные наборы у гончара. Зуко видел, как их изготавливали. Жидкую грязь формировали и ставили в печь. Грязь, потом огонь.
— У меня хорошая идея! — воскликнул Зуко так, будто кричал «Эврика!»
— Хорошая идея? Для тебя это что-то новенькое, — с сарказмом отозвалась Катара.
Зуко состроил ей гримасу. Отлично! Пусть так, сердито подумал он. Катара широко распахнула глаза и тут же извинилась.
— Прости, эта яма делает меня стервой, — сказала она и жестом обвела их окружение.
— Точно, вали всё на яму, — столь же саркастично отозвался Зуко.
— Это и правда яма! — настояла на своем Катара.
Зуко бросил на неё взгляд, говоривший «Да как скажешь, мисс Саркастичная Стерва», в то время как вслух он произнес:
— Слушай, ты хочешь выслушать мою идею или нет?
— Ладно. Ослепи меня своей гениальностью, — с ещё большим сарказмом предложила Катара, затем, кажется спохватилась и собиралась снова извиниться, но просто пожала плечами. — Это всё яма. Говорю тебе.
Зуко решил это игнорировать. Если его идея сработает, они выберутся из этой наводящей сердитость адской дыры.
— Знаешь, как делают глиняные вещи? Это просто грязь, обожженная огнем. Если ты притянешь струйку воды, чтобы сделать грязевую смесь, то сможешь покорением придать ей форму? — спросил он.
— Да, легко! — фыркнула она.
— Ну, если ты так сделаешь и придашь форму пандуса или ступеней, то я обожгу их с помощью моего покорения огня. Как глину в горне, — объяснил он с улыбкой. Пусть он и не логичен, но временами мог быть умным.
— И сколько это продержится? — с сомнением спросила Катара.
— Достаточно, чтобы мы выбрались наружу. — Зуко был в этом уверен. В конце концов, он бегал очень быстро.
— Это и в самом деле умно, — с улыбкой согласилась Катара без намека на сарказм.
Они сложили сумки, чтобы быть готовыми бежать, когда глина затвердеет. Зуко решил, что когда он закончит обжигать, Катара плеснет водой, чтобы проверить, что ступени не размякнут в грязь. Если этого не произойдет, то лестница остынет достаточно, чтобы по ней ходить, и будет достаточно крепкой, чтобы выдержать их вес во время бега.
Катара подняла руки и глубоко сосредоточилась. Зуко было просто соединяться со своим элементом, потому что его огонь шел изнутри, но, вероятно, Катаре было куда сложнее, потому что ей надо было видеть её элемент или хотя бы иметь его вокруг в большом количестве. Да, конечно, вода находилась повсюду, но было куда проще, если её можно было видеть.
Вода медленно сочилась. Так медленно. Зуко чувствовал, как нарастает отчаяние. Сколько времени это займет? Если прошлое испытание проверяло логику, неужели это было испытанием терпения? Если так, то Зуко терпел неудачу.
Он решил попробовать «помочь» Катаре так же, как она часто «помогала» ему — раздавая советы. Он объяснил, как покорители огня соединяются со своим элементом. Как это можно применить к воде и облегчить процесс покорения для неё. Если бы она только послушала. Многие его предложения начинались с «Катара, думаю, будет лучше, если ты...» или «При покорении огня я просто...» Будь он внимательнее, то заметил бы, как с каждым «полезным» предложением углубляется гримаса Катары. Будь он внимательнее, для него не было бы сюрпризом, когда Катара швырнула в него пригоршню грязи.
— Когда я пытаюсь соединиться с огнем, я…
ПЛЮХ!
Катара, не разрывая концентрации на потоке воды, отправила в него огромный комок грязи. Его ударило в торс и заляпало его любимую рубашку.
— Эй! Я просто пытался помочь! — завопил он и, поддавшись крайне ребяческому порыву, поднял пригоршню грязи и швырнул в неё. С громким плюхом грязь размазалась по всему её платью. Это было ошибкой. Большой. На секунду в яме повисла тишина, а потом Катара глубоко вдохнула.
— Ну всё! — сказала она и издала полный раздражения вопль, опустила руки, бросилась на него и сбила в грязь, как атакующий комодоносорог. О, катастрофа! Было так много телодвижений и неизящной потасовки. Грязь летела во все стороны. Они оба боролись без каких-либо ограничений. Зуко прекратил особо сопротивляться, потому что ему начало вроде как… может быть… немного нравиться всё происходящее. Потом ему всё это очень понравилось… А потом ему понравилось слишком сильно и пришлось снова думать о вонючей дядиной сандалии в тщетном усилии держать себя в руках. Что? Зуко был лишь человеком, и горячая девчонка ерзала по нему в грязи. О, духи! Теперь она сидела на нем верхом, и мозг Зуко официально покинул здание. Был ли он большим чудаком, потому что ему так сильно нравилось, как грязная одежда облепила тело Катары, как она ерзала по нему? Он наслаждался каждой секундой, что заставляло беспокоиться за состояние его разума. Конечно же, ему не должно так сильно нравиться кататься с ней в грязи. Никому не должно настолько нравиться кататься в грязи.
После небольшой борьбы Катара оказалась сверху, сидя у него на животе и прижимая руками его плечи к земле. Она победно улыбалась. Он тоже улыбался, вероятно, с легким вожделением, если быть совсем уж честным. Её лицо покраснело от стараний, она тяжело дышала, а их лица находились так близко, что он чувствовал каждый её вдох. Она выглядела, как богиня. Очень грязная, очень разъяренная богиня.
— Ты была права! Ты была права! — выкрикнул он три её любимых слова в попытке утихомирить её. Кажется, сработало. Она улыбалась ему без всякого гнева.
— Я всегда права, — с улыбкой ответила она, а потом озадаченно нахмурилась. — А в чем я права? — спросила она, находясь всё так же нос к носу.
— Эта яма сводит нас с ума, — сказал он и посмотрел в её глаза, такие близкие и синие. Упоминание о яме, кажется, вернуло её к настоящему, их нынешнему положению, их достойной сожаления, запертой в яме ситуации. Их весьма… эм-м… компрометирующей позе. Она осмотрела их и, кажется, удивилась тому, что сидит на нем верхом. Она быстренько встала и предприняла неудачную попытку привести в порядок одежду. Кажется, под толстым слоем грязи она густо покраснела.
— Мне надо заняться формированием ступеней, — сказала она и сконцентрировалась на грязи так, словно это была самая интересная вещь на свете.