Мы когда-нибудь будем счастливы?

      Этого не должно было произойти. Не так, не сейчас… Вообще никогда, но у судьбы всё же были свои планы на них. Лео хотел оградить Элиота от себя, но он не знал ни его настоящего имени в новой реинкарнации, ни чего-либо ещё о нём. Требовалось хотя бы пара дней… Хотя бы день, чтобы разузнать о новом Элиоте и понять, как сделать так, чтобы они больше никогда, никогда не встретились. Только вот у Лео не было этого дня.       Он почувствовал неладное, когда только увидел на крыльце взволнованную Шарлотту. Девушка должна была разобрать кое-какие бумаги. Ничего особенного, обычно она закрывалась в кабинете и, сосредоточившись, заканчивала всё за два — три часа, однако Лео точно знал, что вернулся достаточно быстро, и Шарлотта не могла закончить работу так скоро… А значит, произошло что-то существенное, раз исполнительная девушка оставила бумаги. Лео скорее догадался, чем услышал, что именно случилось, и, когда до него всё же дошли слова Шарлотты, его сердце уже замерло от… Лео сам не смог бы точно описать это ощущение. Он испугался за Элиота; поместье Баскервилей — это не то место, куда приходят просто так. Что он только забыл здесь? В то же время Лео захлестнуло отчаяние. Его, столетнего Глена Баскервиля, горло спёрло так, словно он был пятилетним мальчиком, впервые столкнувшимся, со смертью и осознавшим свою недолговечность. Лео ощутил такую же беспомощность перед обстоятельствами. Шарлотта, как всегда угадав его эмоции, поспешила заверить, что довольно грубо выгнала Элиота прочь, чтобы у него не возникало желания возвращаться, и только это немного успокоило Лео. Но только немного. Они встретились вчера, а сегодня Элиот уже ищет с ним встречи. Если всё будет происходить такими темпами… Лео даже не успеет что-либо предпринять. Но всё же тогда, на крыльце, он поверил, что ещё не всё потеряно…       Но эта сладкая иллюзия разрушилась в мгновение ока, когда Лео, решив добавить света в своём кабинете, раздвинул шторы и столкнулся с Элиотом едва ли не нос к носу.       Одновременно в голову Лео ударило две мысли: «Элиот, какого чёрта сын герцога ломает чужие окна?» и «Элиот, ты падаешь, чёрт возьми!» Лео хотел кинуться к нему, попытаться удержать на неверной опоре, но сломанный замок заклинило — не понятно, как сам Элиот хотел его открыть. А когда Лео, разозлившись и вместе с тем испугавшись за парня, со злостью и, кажется, с частью силы Бармаглота, рванул на себя створки окна, вырывая их, было уже поздно.       Элиот упал, даже не вскрикнув. Крови не было, но Лео не знал, радоваться ли этому — он мог просто свернуть шею. Пара хрупких человеческих позвонков… Хруст… И Элиот отправляется на новый круг перерождения, и вновь из-за него. Не теряя времени, Лео прыгнул из окна, приземлившись совсем рядом с бесчувственным Элиотом — для него, Баскервиля, такая высота была пустяком.       Лео протянул к нему руки, чтобы осмотреть голову на предмет серьёзных повреждений и проверить пульс, но, едва прикоснувшись к бледной коже и ощутив бьющуюся жилку на шее, Лео чуть не упал сверху, резко ослабев. В глазах моментально потемнело, а волосы на руках встали дыбом — на него словно дыхнула бездна. На его шее будто затянулась тяжёлая цепь — Бармаглот взбунтовался, а затем всё утихло так же внезапно, как и началось, только силы и не думали возвращаться. Стараясь не отпустить своё слабеющее сознание, едва ворочая языком, Лео позвал Шарлотту, зная, что она услышит его, и, всё ещё не понимая, что с ним случилось, потерял сознание.       И он не ошибся в своей помощнице. Лотти уже вернулась к документам, когда почувствовала тихий зовущий её шепот. Любой другой человек — обычный человек — подумал бы, что ему показалось, однако девушка знала, что у Баскервилей не бывает слуховых галлюцинаций. Повертев головой из стороны в сторону, она попыталась понять, с какой стороны поместья пришёл звук: кому принадлежит едва различимый зов, Лотти не могла разобрать. А когда она осознала, откуда донёсся этот отклик, то молнией вскочила и побежала в сторону покоев Глена.       Картина, открывшаяся ей по прибытию, оказалась ещё хуже, чем она надумала себе, пока спешила на помощь к Лео. В покоях её господина не оказалось, что сразу же насторожило Шарлотту: после возни с этими новомодными изобретениями Глен всегда принимал ванну, потому что любил чистоту, а проклятые машины так и норовили облить его маслом или чем похуже. И что только могло отвлечь его? Терзаемая плохими предчувствиями, Лотти проследовала в кабинет господина, находившийся совсем рядом — единственное место, куда его могло занести на пути к долгожданным водным процедурам.       Смутное осознание произошедшего кольнуло её, когда она только-только перешагнула порог комнаты: окно было разворочано створками во внутрь и было непонятно, то ли какой-то самоубийца решил проникнуть к ним и напасть, то ли это сам Глен в порыве эмоций разрушил своё обиталище. Ветерок мягко раздувал занавески, и Шарлотта поёжилась, а затем её взгляд упал на разбросанные по полу книги, которые обычно аккуратными стопочками лежали на подоконнике. Лео с его любовью к чтению никогда не позволил бы им так валяться. Эта мысль вернула её в чувство после созерцания устроенной в комнате разрухи, и она быстро, стараясь не наступать на разбросанные вещи, подошла к окну, надеясь, что её женская интуиция подвела её, и она увидит не то, что ожидало её подсознание.       Что ж, она увидела не совсем то, что ожидала, и развернувшаяся перед ней панорама была ещё хуже, чем все её предсказания. Белобрысую макушку лежащего под Гленом человека Шарлотта узнала сразу. Она не жаловалась на воспоминания столетней давности, что уж говорить о том, что происходило сегодня утром. Ещё не зная, как на это реагировать, Лотти спрыгнула вниз. В любом случае, сейчас её больше волновал Лео.       Стащив Глена с бессознательного Элиота, Шарлотта удивилась его бледноте. Кажется, даже после своей первой смерти он выглядел лучше, хотя тогда был не просто ранен, а ещё и напуган — это случилось вскоре после его становления лидером, и Лео ещё не привык к мысли, что Баскервили не могут умереть просто так. Лотти пощупала пульс, открыла ему глаза — даже на ярком солнце они не реагировали на свет. Глубокий обморок? Шарлотта не знала, как бы ни хотела помочь ему. Она мысленно позвала Фанга и Элизабет. Первый помог бы дотащить их обоих до поместья — всё же не гоже оставлять кого-либо снаружи, а вторая была совсем молодой девушкой, присоединившейся к ним всего лет тридцать назад, но учившейся при человеческой жизни на врача. Быть может, она поймёт, что стряслось с ними…       Хотя нет, ей придётся выяснить, что случилось лишь с Элиотом, потому что происходящее с Лео Шарлотта уже с ужасом осознавала сама. Глен всегда был довольно костлявым, и годы не избавили его от этого. Если быть точнее, он выглядел так же, как и сто лет назад, когда только осознал себя Баскервилем. Как и полагается при таком телосложении, его вены всегда были на виду, но никогда ещё они не выглядели такими чёрными и как будто слегка вздувшимися. Шарлотта видела такое уже дважды. И, пусть этот симптом проходил достаточно быстро, он был сигналом к тому, что пора бы передавать цепи следующему предводителю, если этот процесс ещё не был начат.       Быстро заморгав, чтобы не дать непрошенной слезинке так не вовремя скатиться по щеке, Лотти наклонилась к Лео и поцеловала его в лоб, а затем задумчиво посмотрела на Элиота. Он точно не мог быть Баскервилем — уже бы пришёл в себя. Вдалеке послышались голоса Фанга и Элизабет.       Элиоту тем временем снились странные вещи. И главная их особенность заключалась в том, что он, пусть и был абсолютно уверен, что не был свидетелем подобных событий, словно знал, что произойдёт дальше. Более того, он отмечал свою необыкновенную схожесть с одним из действующих лиц. Наверное, если бы они поменялись одеждой, их вполне можно было бы перепутать. А ещё Элиот вздрагивал каждый раз, когда кто-либо обращался к этому юноше: их одинаково звали, и он не мог определить, видит ли часть сна, или странные призраки обратили внимание на него самого. Впрочем, видения всё равно не давали ему оставаться в стороне: за некоторыми событиями Элиот просто наблюдал со стороны, имея возможность рассмотреть всё в подробностях, что касается других… Ему потребовалось время, чтобы суметь более-менее внятно объяснить это. Его словно втягивало в оболочку того, другого, Элиота, и какое-то время он видел всё чужими-своими глазами. Кроме того, некоторые моменты проплывали перед ним быстро или словно в тумане. Элиот едва успевал различать отдалённо знакомые лица. А другие… Другие наоборот замедлялись, растягивались или вовсе замирали, хотя, на самом деле, понятней от этого не становились.       Пронеся Элиота мимо смутных детских дней, видения сделали первую остановку в достаточно странном для него месте. Там почти не было света, и Элиот откуда-то знал, что если отодвинуть проеденную молью занавеску, то за окном откроется пейзаж полуразрушенного города. Помещение было крохотным, однако пара дырявых кресел и три узкие книжные полки указывали на то, что оно претендовало на звание библиотеки. Другой Элиот что-то сказал, а затем протянул руку по-нищенски одетому человеку. Несмотря на то, что между последним и блистательным Гленом Баскервилем на первый взгляд не было никакой связи, Элиот безошибочно узнал его. К сожалению, он не мог понять, о чём они разговаривали. Точнее, не слышал: их губы шевелились, но звуков не раздавалось. Однако что бы не являлось предметом их разговора, Элиот понял, что оно не было главным в этой сцене. Когда их руки соприкоснулись в рукопожатии, Элиота мгновенно затянуло в тело другого себя и, пусть звуки так и не вернулись, его накрыло волной эмоций второго Элиота: радостью и облегчением.       Ему показалось, что губы Лео тронула лёгкая улыбка, но не дав рассмотреть её, видения вдруг затянули его в чёрный тоннель. Элиот будто парил в невесомости, а воспоминание? посерело и, словно старая газета, уносимая ветром, начало отдалялся, а затем его скрыл стремительно закрутившийся вокруг поток других видений. На секунду он почувствовал злость и раздражение — не своё, а того, другого, но он не мог понять, что вывело второго Элиота из себя.       Следующей остановкой была уже другая комната. Она была так же небогато обставлена, однако, в отличие от предыдущей, всё было чистым и целым. Лео сидел на кровати, а Элиот протягивал ему какой-то свёрток. Будущий Глен, словно боясь, что подарок отберут, поспешно взял его и разорвал газетную бумагу, извлекая на свет достаточно страшные очки, которые тут же нацепил. В этот раз Элиоту даже не пришлось овладевать чужим телом, чтобы почувствовать разочарование другого себя. И он мог понять его: за новым аксессуаром и длинной чёлкой было совсем не видно глаза Лео, которые он, пусть и видел лишь во снах да мельком перед падением, были прекрасны. Наверное, второй Элиот тоже хотел бы постоянно любоваться ими, но всё же уважал желание своего слуги.       То, в каких именно отношениях, во всяком случае, официально находились эти двое, удивило Элиота совсем немного. Тысячи мелких воспоминаний о чужой жизни или чужом мире заполоняли его голову с каждой секундой, и такая ситуация начинала выглядеть самой правильной. Почувствовав, что чёрная бесконечность вновь затягивает его, Элиот напоследок приблизился к своему альтер-эго — теперь он был уверен в том, что похожи они не просто так — и, встав рядом, посмотрел на Лео с его местоположения. Отметив, что, зная, как на самом деле выглядит лицо Глена, даже сейчас можно было разглядеть его красоту, Элиот отправился в следующее воспоминание.       И вздрогнул, оказавшись на глинистой поверхности. Он видел этот кошмар столько раз, что узнал бы эту почву из тысячи, однако сейчас он не был главным действующим лицом. Другой Элиот сейчас проходил знакомый путь, а с ним рядом шёл Лео. Элиот знал в мельчайших подробностях о том, что произойдёт дальше, однако он впервые смог рассмотреть тварь, убивающую его, так близко. Она была по-настоящему ужасна, однако то, что случилось затем, стало для него ещё большим сюрпризом. Он так и не понял, что именно сделал Лео с ним, однако ужасная рана на груди затянулась, и Элиот смог вздохнуть.       Следующее воспоминание показалось хорошим на первый взгляд. Они с Лео были в осеннем лесу. Природа уже позолотила всё вокруг, однако всё ещё было достаточно тепло. В руках у Лео был пистолет, но он никак не мог попасть в прибитую к дереву мишень.       — Мне не даётся ни меч, ни пистолет, — тоскливо протянул он.       — Да зачем тебе он? — скучающе спросил у него другой Элиот, сидя на выпирающих корнях деревьев.       — Слуга должен защищать своего господина, — фыркнул Лео в ответ.       — Я могу защитить нас обоих… — начал было Элиот, когда столкнулся с печальным взглядом.       Да, чтобы было легче стрелять, Лео заколол свою чёлку на время, но отчего-то сейчас Элиота больше волновала возникшая буквально на мгновение боль в глазах слуги и друга, чем его красота. Почему-то Элиоту показалось, что Лео вспомнил о той твари, убившей его, в этот момент.       — Ладно, давай я попробую тебе помочь, — сказал наконец другой Элиот и, поднявшись, подошёл к Лео, обняв его со спины и поддержав чужие руки своими.       Со стороны могло показаться, что скорее хочется просто прикасаться к Лео как можно больше, чем в самом деле помочь тому, и с этой мыслью Элиот вновь оказался в теле другого себя. В нос ударил приятный аромат волос слуги, и Элиот, не отдавая себе отчёта в своих действиях, зарылся в них носом, крепче сжимая худое тело. Лео, кажется, не был против, а Элиот испугался, потому что следующие мысли были будто не его, хотя он совершенно точно был согласен с ними. Обоим Элиотам хотелось простоять так как можно дольше, наслаждаясь моментом, а в идеале — никогда, никогда не отпускать их Лео.       Вдалеке послышались шаги, они вздрогнули, отстраняясь, а Элиота вновь затянуло в ураган воспоминаний. Теперь он не знал, но понимал каким-то шестым чувством, что это не просто игра воображения. Элиот тянулся к каждой детали этих видений, словно в каждом из них заключалась частичка его души, словно он забыл среди них что-то важное, словно вся его жизнь у дяди была лишь отголоском его настоящей жизни, и не было большего блага, чем вернуть себе утраченное.       Другой исчез, теперь сам Элиот принимал участие во всех действиях: учёбе (он даже вспомнила название академии — Латвидж), тренировках с мечом, балах и, конечно, тайных свиданий с Лео. Воспоминания о последних нравились ему больше всего. Но Элиот вновь оказался сторонним наблюдателем, когда вернулась та тварь. Он словно прозрел, и тот кошмар на глинистой земле вновь захватил его, хотя Элиот уже позабыл о нём в череде событий. Всё случилось очень быстро, и последним, что он увидел было его мёртвое тело. Лео рыдал над ним, а Элиот хотел утешить его, извиниться… Но уже не мог.       Бездна чувств и эмоций вновь утянула его от конкретного места в его воспоминаниях, однако теперь он очнулся не в одном из них, а в постели, в весьма богато убранной комнате. Голова Элиота раскалывалась, и словно две его сущности: та, что он знал всю жизнь, и та, что он увидел сейчас — пытались ужиться вместе. Кажется, первая понемногу всё же угасала, но какие бы ни были различия, Элиот понимал, что они обе согласны в одном: они хотят видеть Лео, именно Лео, а не Глена Баскервиля, рядом.       Словно почувствовав пробуждение Элиота, Лео пришёл в себя, но, разумеется, в совсем другой кровати, в противоположной части поместья. Глен хотел позвать Шарлотту, но не смог выдавить из себя ни звука — так сильно пересохло горло. Но больше его напрягало то, что силы возвращались крайне медленно. Сейчас он чувствовал себя, конечно, не хуже любого простого человека, однако, что такое силы людей по сравнению с силами Баскервилей?       Лео сел на постели и только тогда заметил одну деталь: там, где он лежал, в форме человеческого силуэта, осталось что-то серое, словно пыль.