Родственные связи

Хорнберг сам по себе был особняком красивым. К его строительству явно приложил руку какой-то последователь Карло Мадерно*, уж больно монументальными смотрелись фасад, крыша с множеством башенок, лепнина вокруг небольших окон. Но прошедшее время, неизбежные потери войны, а также разница вкусов всех поколений баронов Шульц сделали своё дело. Дом перестраивался, перекрашивался и разрастался вширь. От помпезного раннего барокко оставив потомкам лишь толстые стены, великолепный козырёк с фигурками святых над широким крыльцом главного входа и изумительный, почти не тронутый вышеупомянутыми несчастьями, задний подъезд. Нико привык не замечать этого внешнего великолепия. Его вообще мало трогали красота и богатство. Возможно, родись он в семье простого шахтёра, его восприятие было бы совсем другим. Но с раннего детства привычный к собственным няням, водителям и злополучным выездам в родовое гнездо, он особо не задумывался, что можно жить и по-другому. Шульцы не принадлежали к миллиардерам, не закатывали вечеринок на тысячу персон и не пускали деньги на ветер без счёта на свои прихоти. Однако наследство, приумноженное благодаря экономическому таланту Марка фон Шульца, позволяло вести приличный образ жизни, ни в чём себе не отказывая. - Ты явно меняешься в лучшую сторону, Михаэль, - процедила сквозь зубы Эмма, наблюдая за вознёй прислуги на лестнице и в зале возле её подножия. – Раньше ты не удосуживался привести дом в порядок даже перед своим приездом. - Это старость, дорогая! – криво усмехнулся тот и заговорщицки подмигнул молоденькой девице, пробегающей мимо с охапкой белья. Круглые девичьи щёки полыхнули малиновым жаром, и она, опустив глаза, ускорила шаг. Баронесса, проследив взглядом за простушкой, фыркнула: - Значит ли это, что мы всё-таки дождёмся твоей свадьбы, на старости-то лет? – Марк, пристраивая пальто на подлокотник кресла, улыбнулся безмятежной улыбкой человека, абсолютно всем довольного. - Жену надо на что-то содержать, дражайшая моя Эми, а наследства у меня нет, да и не будет никогда. – Михаэль простодушно поморгал, делая вид, что совершенно не при чём. И совсем не он намекнул родственнице, что она беззастенчиво владеет всем, что должно было бы принадлежать ему самому. Эмма проглотила чопорную улыбку и начала медленно зеленеть. Марк, как опытный рефери, тут же подхватил её под локоть и почти силком повёл в сторону правых покоев дома, озабоченно приговаривая при этом: - Знаешь, нужно посмотреть кладовку! Я точно помню, что в прошлый наш приезд нам не достало продуктов даже на вечер… Он всё говорил и говорил, уводя жену подальше от источника скандала, оба уже свернули в широкий арочный проём, а Нико повернулся к дяде. - А почему ты не женат? – он не помнил из своих детских воспоминаний ни одной особы женского пола рядом с Михаэлем. - Батюшки! Ты умеешь говорить! – дядя притворно вытаращил глаза и всплеснул руками. Его улыбка была ни на что не похожа. Казалось, сотни мелких морщинок затягивали вмиг всё лицо, меняя форму и размер каждую секунду. На первый взгляд он казался совершенно уродливым, особенно в самый момент улыбки. Но стоило присмотреться повнимательней и его подвижная, смеющаяся физиономия вызывала безотчётную симпатию. - Женщины слишком дорого обходятся, мой мальчик. Во всех смыслах. – Михаэль, отсмеявшись, направился в сторону лестницы, а Нико потащился следом, держа под мышкой ноутбук в чехле и пытаясь переварить информацию в силу своих неглубоких знаний о слабом поле. - В смысле – у тебя правда денег нет? Или как? – наконец выдал парень. Дядя остановился на первой ступеньке и обернулся к нему. - В смысле – у меня есть более интересные занятия и дела, в которые я хочу и буду вкладывать свои деньги. Следующий вопрос настиг Михаэля ровно на третьей ступеньке. - А ты правда сбежал из дома? - Нико едва не откусил самому себе язык. Покраснев не хуже недавней девицы, он остановился, готовый провалиться под землю со своим нечаянным любопытством. Никогда в жизни он не был таким нескромным и приставучим. И разговорчивым. - Послушай, Нико, сколько тебе лет? Парнишка от удивления вскинул на дядю виноватые глаза. - Восемнадцать уже. Пару месяцев назад исполнилось… - Ах, да! – Михаэль досадливо потёр лоб. – К чему это я? Ты ведёшь себя, как маленький, со своими вопросами. В твои годы меня меньше всего занимали семейные истории. А тебя какая-то ерунда интересует… Нико не нашёлся что ответить. Дядя развернулся и пошёл вверх по лестнице, пожимая плечами: - Собственно, меня это и сейчас не особо занимает, - сказал он, словно сам себе и снова засмеялся. Приободрённый его хорошим настроением, парнишка нагнал дядю на самом верху бесконечного подъёма и снова привязался с расспросами. - Ну расскажи, ну дядя Миха! – ему действительно хотелось расспросить поподробнее о таком вопиющем происшествии в их якобы тихом семействе. Они выбрались уже на второй этаж и стояли возле перил пролёта. Дядя без всяких вступлений тут же начал говорить. - Когда я был примерно в твоём возрасте, мой отец в красках и с придыханием обрисовал дальнейшую картину моего существования в качестве наследника. Я же старший сын! Как я буду учиться в Берлинском университете, как его закончу, что твой отец, кстати, исполнил с блеском. – Тут Михаэль важно воздел вверх указательный палец. - Потом буду работать в банке, попутно президентствуя во всех остальных, и как нам всем будет хорошо и спокойно жить при этом. Михаэль шёл по коридору второго этажа, направляясь к своей спальне, а сзади семенил Нико, едва успевая за его размашистым шагом. - Так вот, представив себе перспективу ежедневного перебирания никчёмных бумажек и подсчёта чужих доходов – изо дня в день, из года в год, – ты только представь себе, матерь божья, я, откровенно говоря, не на шутку струхнул. Я понял, что совсем не хочу видеть жизнь сквозь жалюзи своего офиса и протирать штанами кожаную обивку кресел. - А твой отец? Мой дедушка, вернее? – откровенность дяди вызывала всё больше и больше любопытства. - Твой дедушка Николас устроил грандиозный скандал, когда я озвучил ему свои желания. Он остановился и свёл брови, словно вспомнив тот день и час. - Меня не устраивало то, что предлагала мне моя семья, а их не устраивало, чем хочу заниматься я. Поэтому в один прекрасный вечер я собрал свои манатки в рюкзак и просто вышел из дома, закрыв за собой дверь, и… ты прошёл свою спальню, Нико! Парень поморгал, не сразу сообразив, что Михаэль обращается к нему. Он никак не мог переварить полученную информацию. Не мог себе представить, что можно вот так прийти к собственному отцу и сказать… о, нет, Нико явно не обладал смелостью и характером дяди. И уж совсем немыслимый поступок просто взять и уйти неизвестно куда. - Прошёл, да… - машинально повторил он, - и что дальше? - А дальше я спал, где придётся, ел, когда получится, хватался за любую работу, но каждый час наслаждался жизнью и радовался своему выбору. И тому, что не дал себя уговорить поступить так, как мне не хотелось. Осознав простую истину, что можно и нужно настаивать на своём мнении, Нико совершенно растерялся. Выходит, он, как маленький, слушается старших, а должен был стукнуть кулаком по столу и озвучить собственное мнение. Мало озвучить – заставить прислушаться. - Отец, естественно, тут же изменил завещание, и всё досталось Марку, кстати, к тому времени совершенно заслуженно. Это уже много позже, когда я всё-таки стал достаточно уважаемым человеком, и не без поддержки моей матери, старый Николас сменил гнев на небольшую милость и приписал пару строк к важной бумажке. Михаэль снова хохотнул, с интересом разглядывая целую гамму чувств на лице племянника. «Какой всё-таки мальчишка ещё!» - подумал он. Почти с Михаэля ростом, длиннорукий и длинноногий Нико унаследовал от Шульцев неброские, классические черты лица и светлую шевелюру. А от матери ему, несомненно, достались странно раскосые серые глаза. Только не было в них ни грамма аристократичного высокомерия Эммы. Кроткий, спокойный взгляд Марка, каким Михаэль помнил своего брата в детстве. - После смерти старого Николаса твой отец тут же предложил поделить наследство, но я отказался. И теперь живу на проценты, те самые, о которых несколько строк в завещании. Ну и на то, что удаётся зарабатывать самому. Чувствуя, что неловкая пауза в разговоре затягивается, и он задерживает Михаэля, Нико, проглотив ком в горле, спросил напоследок: - Ты никогда не жалел? - Ни секунды, Нико! Время всё расставило по своим местам. Марк прекрасно справляется со своими обязанностями, а я абсолютно на своём месте. И всё счастливы – особенно твоя мать! Михаэль расхохотался уже совсем неприлично и толкнул рукой дверь. Нико очень хотелось поговорить с ним ещё, расспросить о том, что дядя чувствовал, бродя по тёмным улицам в одиночестве, горя желанием перекроить жизнь по-своему. Как он устраивался в новых условиях, про трудности и возможные тяжести. Кем он стал в итоге и как удалось этого добиться. О многом другом, о чём невозможно разговаривать с родителями, и он с сожалением развернулся в сторону своей комнаты. *** Обеденный зал в особняке был потрясающе красивым и помпезным помещением. Комнатой или столовой назвать это было нельзя, именно помещение или зала. Вытянутый овальный стол персон этак на двадцать, камин в полстены, сами стены, обшитые светлым ситцем в маленький цветочек и массивными дубовыми шпалерами. Мебель начала века, блёклые гобелены под старину и узорчатый паркет на полу – всё это стоило бешеных денег и ни у кого, кроме хозяйки, не вызывало восторга. Даже Марк всякий раз морщился, когда жена настаивала на семейном обеде или ужине во всем этом варварском великолепии. Сам Нико с удовольствием поужинал бы на кухне. Современное помещение, небольшое и по-своему уютное, две суетливые поварихи на подхвате друг у дружки – парень помнил их с детства – не старели и не менялись, похоже, вообще за всё это время. В отличие от бытовой техники и остальных кухонных прибамбасов, в которых он не разбирался совершенно. За прекрасной, восстановленной старинной отделкой самого особняка следовала практичная удобность цивилизованных бытовых помещений. Камин топили лишь для красоты и каплунов на вертеле, естественно, никто не жарил. Именно об этом несоответствии в деревенской жизни знатных особ современности и приспичило поговорить за поздним ужином Михаэлю. - Вот смотри, дражайшая моя Эмма! Сколько роскошных моментов мы упускаем в жизни! – разглагольствовал, опасно размахивая вилкой, Михаэль. – Скажем, принёс твой муж – барон – из леса …э, кабана! – вилка осуждающе уставилась на Марка, мирно пережёвывающего салат. Тот перестал жевать и выпрямился на стуле, оглянувшись назад. Словно за стеной, в каморке перед кухней, и вправду лежала знатная добыча. - Ты предлагаешь мне самостоятельно его разделать? – ничуть не смутившаяся Эмма выгнула бровь, аккуратно разрезая куриную грудку на своей тарелке. - Да нет же, этим займутся твои слуги! Я не об этом совсем! – вилка Михаэля сделала сложный пируэт в воздухе, и Нико испугался, что выпусти её сейчас дядя из пальцев, то она полетит прямиком в него, сидящего напротив. - Молодой, жирный кабан разделан, начинён травами и висит вон там, на огне! Мясо начинает обдавать жаром, от него вьётся лёгкий вкусный пар, перемешанный с горьковатым дымом… – вилка ткнулась в направлении камина. Марк и Нико одновременно вытянули шеи, дабы разглядеть гипотетического кабана. Ещё секунда – и они, казалось, услышат шипение капель жира о горящие поленья. Голос Михаэля в тёплой тишине комнаты был наполнен какой-то магией, если бы не убивающий скептицизм Эммы. - Ну да, а всё голодное семейство, истекая слюнями, полдня сидело бы вокруг в молчаливом ожидании! – парировала она. - Вот опять ты не права! – Михаэль укротил, наконец, свой указующий столовый прибор и простецки наколол на него большой кусок курицы. - Вся культура общения человечества говорит о том, что совместное ожидание приятного события, совместное поглощение нелёгким трудом добытой пищи и является тем самым связующим звеном, цементом, так сказать, между людьми, - он откусил кусок мяса и продолжил говорить с набитым ртом. - Ничего интересного и содержательного человек не вынесет, покупая за минуту котлету в супермаркете, готовя её три минуты в микроволновке и поедая в пять минут, уткнувшись в телефон, рядом с таким же урбанистом, как и он сам. Он с трудом проглотил пищу, запил из высокого стакана минеральной водой и продолжил дирижировать уже им. - Они не разговаривают и они не вместе, если не провели несколько часов в охоте за пропитанием, приготовлением оного и вдумчивым поглощением результата своего труда? – стакан не был так услужлив, как вилка, и при нервном встряхивании немедленно расплескал воду на льняную скатерть. – А? Непоседа, что скажешь? Михаэля ничуть не смутила оказия со стаканом, и он уставился на Нико. Племянник, забыв про злополучный ужин, уже полчаса ёрзал на стуле, наблюдая за пикировкой матери и дяди. - Что? - Ну, что ты думаешь о том, что раньше жизнь была куда содержательнее и интереснее? – нетерпеливо сказал Михаэль. - Наверное, да. Но если бы в те времена были интернет и айфоны, кто знает, сколько бы наши предки общались между собой? И вообще, трудно судить о том, что было бы, если бы… - парнишку так редко спрашивали о собственном мнении, что он растерялся и запутался в словах. Но это опять же ни секундочки не смутило Михаэля, и он воинственно встряхнул стаканом, который в свою очередь вновь не замедлил поделиться содержимым со скатертью. - Ты совершенно прав, мой мальчик, судить об этом трудно, но сам аромат той жизни, несмотря на её тяжесть и лишения, был куда ближе к природе человека, чем нынешнее прозябание в каменных мешках! Полупустой стакан опустился на стол с глухим, обиженным стуком. Его скорбный путь проследила взглядом Эмма, укоризненно покачав головой. - Ты намочил скатерть! – констатировала она. – Почему ты всё время зовёшь Нико непоседой, он с места никогда не сдвинется? - Потому и зову, - снова набив рот и вооружившись на этот раз ножом, хохотнул Михаэль, - нет в тебе обыкновенного чувства юмора, Эмма! - Зато у тебя его в избытке, как я погляжу! – ядовито улыбнулась она, продолжая есть как ни в чём не бывало. Сидевший до сих пор спокойно и в разговоре не участвовавший, Марк откинулся на стуле и мягко произнёс: - Довольно вам пререкаться! Лучше расскажи что-нибудь интересное! Где ты так загорел в это время года, например? Михаэль хитро прищурился. Очередной столовый прибор – на этот раз нож, выполняющий роль дополнения к беседе – уставился в брата. - Добрый старина Марк, сглаживающий углы! – нож опустился лезвием в стол, а потом и вовсе исчез из его руки. Нико весь вытянулся и навострил уши, ему самому очень хотелось услышать от дяди о его приключениях. - Да ничего интересного не происходило! Загораю я везде, хоть вот в начале года в Арктике, - он тепло улыбнулся Нико. – Чёрт бы побрал, знаешь ли, эту старую дуру, которая написала популярную сказку, про мальчика с совой. Теперь поголовье норвежских белых сов находится в угрожающем положении, и что делать с браконьерами, которые не боятся ни холода, ни штрафов, не знает никто.* Дядя покачал головой и вновь оживился: - Но самое прикольное было в марте в Египте! Когда мы пиздили остатки саркофага под Каиром… - Михаэль! – Эмма со стуком положила столовые приборы. - Я уже сорок два года Михаэль, дорогая, в чём дело? – светским тоном поинтересовался дядя. - У меня слов нет! – возмущённо озвучила свою позицию по отношению к выражениям деверя Эмма и встала из-за стола. Марк в это время склонился над столешницей и тихо прятал там полузадушенный безудержный смех. Нико тоже старался не смотреть на мать, чтобы она, не дай бог, не разглядела веселье в его глазах. Дядя определённо внёс жизнь в их обычное существование по установленным правилам, которые так тщательно оберегала его мать. *** Прошла почти неделя после приезда семьи Шульцев в родовое гнездо, и жизнь в провинции начала потихоньку устраиваться. Марк, задержавшись лишь на ближайшие выходные, уехал в Берлин, обещав вернуться на более долгий срок, если позволят дела. Эмма каждый день, как на работу, ходила с визитами в посёлок. Вот кому нравилось больше всех пребывание в Хорнберге! У себя в городе, в бесконечных благотворительных комитетах, среди заклятых подруг-товарок, Эмма фон Шульц была среди равных. А иногда и чуть ниже по положению. Но здесь, в небольшом поселковом обществе, включающем немногочисленный церковный приход, она чувствовала себя почти царицей. К ней относились как к единственной благодетельнице и обращались соответственно. Эмма готова была горы свернуть, лишь бы только её силами был починен древний церковный орган или проведён праздник урожая. Не считая всевозможных сельских семей в бедственном положении и приюта для сирот, который очень удачно для деятельной фрау был недавно построен на границе земель Шульцев. Михаэль пропадал либо на конюшне, которую Нико недолюбливал, либо в поле, всерьёз интересуясь у фермеров погодными условиями и качеством почвы. Один раз Нико случайно услышал краем уха его разговор с садовником об адаптации орхидей к климату средней полосы и надолго впал в ступор. «Совы, саркофаги, теперь орхидеи – мой дядя, похоже, разбирается во всём на свете!» - раздумывал на досуге парнишка и удивлялся. Вот как раз досуга в жизни Нико теперь хватало в избытке. Быстро прошло очарование внешкольного безделья, когда знаешь, что с уроками покончено раз и навсегда. Свежий воздух вперемешку с редким посещением интернета приелся окончательно. Оставалось лишь сидеть с книжкой где-нибудь в углу, лишь бы его не потащили к лошадям или в церковь. После лёгкого завтрака парень, взяв не глядя в библиотеке небольшой томик с кружевами и шпагами на обложке, устроился в укромном местечке подальше от домочадцев. Его окружали кусты сирени, едва распустившиеся цветы сладко пахли, солнечный и тёплый день был по-летнему свеж и тих. Шезлонг мягко провисал, охватывая его тело тканью, и Нико сонно моргал, переворачивая страницу за страницей. - Элен, я больше жизни хочу этого! – кавалер обнял подругу за стройную талию, страстно шепча признания прямо в её нежно-розовое ушко. - Тогда возьми меня, любимый! – девушка не сомневалась ни минуты в своём решении. Пабло приподнял её пышные юбки, обнажая упругие бёдра Элен. Она залилась краской, но тут же бесстыже прижалась к своему любовнику. «О, господи!» - прокомментировал про себя развитие событий в дешёвом любовном романе Нико. Угораздило же его наткнуться на эту книжонку! Но идти за другой было откровенно лень, и он продолжил. Пламенным взором заглядывая в стыдливо опущенные очи красавицы, мужчина нежно ласкал её тело. Элен вздрагивала, тяжело дыша. Его рука скользнула в кружевной плен нижнего белья, нащупывая её влажное лоно, ждущее его ласк. Несмотря на заведомую дешевизну описаний, тело Нико отреагировало на постельную сцену вполне ожидаемо. В паху потеплело, сбившаяся на спине майка словно ласкала складками поясницу, и парень, недолго думая, запустил руку под резинку шорт. Ворох колючих мурашек тут же сыпанул по бёдрам, член затвердел, мгновенно отозвавшись на прикосновение, и Нико вытянулся на неустойчивом лежаке. Элен сама придерживала юбку и раздвигала свои стройные ножки. Для распалённого Пабло её стоны были музыкой, подтверждающей их любовь. Он гладил влажные складочки её лона, целовал упругие груди, освобождая себя от одежды. Когда его горячий ствол коснулся её тела, Элен призывно двинулась навстречу, погружая его в свою глубокую пещерку… Нико выпустил книгу из рук. «Пещерка, ну надо же!» Тем не менее все эти «стволы» и «пещерки» возбудили мальчишку донельзя. Свободной рукой он стянул шорты ниже колен, раздвинул ноги и принялся ласкать себя. Ему всегда было чертовски неудобно перед самим собой, когда приходилось заниматься «этим». Парни в школе спокойно обсуждали между собой дрочку, не видя в этом ровным счётом ничего предосудительного. Но Нико от природы обладал какой-то совершенно неестественной стыдливостью даже наедине с собой. Он закрыл глаза, словно делая вид, что это совсем не он трогает себя между ног, сжимая рукой яички и приподнимая бёдра навстречу резким движениям своего сжатого кулака. Возбуждение окатывало с головы до ног, но словно чего-то недоставало. То ли книжные страсти были слишком надуманными, то ли гладил он себя как-то не слишком активно. Но результата добиться не удавалось. Вдобавок откуда-то потянуло сигаретным дымом, что вообще не добавляло страсти в затянувшееся действие. Нико подумывал было закончить неудавшуюся процедуру и открыл глаза. И в ту же секунду испуганно вжался в угрожающе скрипнувший шезлонг. В нескольких шагах от него, прямо под свисающими ветками сирени, стоял дядя Михаэль и невозмутимо курил, спокойно разглядывая племянника. Словно тот пропалывал клумбу, а не отчаянно дёргал себя за член. Михаэль выпустил струю дыма и вежливо поинтересовался у полуголого парня: - Помочь? Нико словно крупным планом вдруг увидел кисть его руки с длинными, узловатыми пальцами. Широкая тыльная сторона ладони была покрыта мелкими золотистыми волосками. Он поднёс сигарету к яркому рту и обхватил влажный фильтр полными губами. В этот момент весь стыд и ужас его положения наложился в голове Нико на остатки возбуждения и он на секунду представил себе вот эту руку… Обливаясь потом и жарким стыдом, его тело выкручивалось в оргазме. Он словно оглох и перестал чувствовать вообще всё вокруг. Кроме запаха сигаретного дыма, загорелой кожи на крупной мужской руке и раздирающего грудь душного испуга. "Сколько он успел увидеть, прежде чем...?" Машинально вытерев мокрую ладонь о шорты, Нико в момент натянул их на задницу и что есть сил рванул в сторону дома. Михаэль закусил губу, чтобы не рассмеяться в голос – мальчишке и так хватило его выступления с блеском, – и подошёл к шезлонгу. Подобрал с травы злополучную книгу и посмотрел на случайный разворот страниц. Не испытывая ни к кому и никогда сильной привязанности, на этот раз он сдался и понял, что пропал окончательно** Михаэль тихонько рассмеялся про себя и швырнул книжонку на прогнувшуюся клетчатую ткань.