Родственные связи

Следующие несколько дней превратились для Нико в настоящий шпионский сериал. Идентификация Борна с собой в главной роли. Он отчаянно избегал встречаться с дядей в коридорах, во время обеда за столом, а особенно в пределах огромной усадьбы. Пышная растительность неизменно напоминала ему о недавно испытанном позоре. Если общения избежать не удавалось, отводил глаза и сводил контакт к минимуму. В такие идиотские ситуации парень никогда ещё не попадал. Просто потому, что никогда не выкидывал таких номеров на потеху публике. Ему было невыносимо, ужасно, болезненно стыдно. Нико весь холодел при мысли, что Михаэль по своей неистребимой привычке, не церемонясь, ляпнет что-нибудь отцу, и не дай бог – матери. При этом он как-то забывал, что дядя тоже мужчина и наверняка не раз развлекался наедине сам с собой подобным образом. И не задумывался о том, что для многих людей подобная разрядка не является чем-то из ряда вон выходящим. Что кто-то совсем по-другому относится к таким вещам и проблемой не считает. Самого Михаэля откровенно забавляла картинка, свидетелем которой он стал. Его рассмешил испуг в глазах мальчишки, как он спешно ретировался и теперь словно боится свидетеля своей промашки. Отворачивается, отводит взгляд, убирает за спину руки. Вообще, старший фон Шульц не жаловал таких людей. Ему не нравились застенчивые скромники, чёрте что скрывающие за своим молчанием. Пусть Нико был совсем молоденьким, с не оформившейся до конца личностью, но симпатии в Михаэле он не вызывал никакой. Он любил людей простых и открытых, которые не молчали почём зря и не прятали камня за пазухой, а малыш племянник всё больше напоминал ему о чопорной, показной добродетели собственной матери и задумчивой скромности брата. Поэтому, наблюдая за племянником, который каждый раз, завидев его на другом конце комнаты или коридора, всегда норовил тут же сделаться меньше ростом и стыдливо прятал глаза, Михаэль веселился. Он не собирался облегчить участь молодого человека словами утешения. Равно как и не собирался трепаться ни о чём. Он просто наблюдал за несчастным бледнеющим и худеющим на глазах Нико и ждал, когда тот наконец-то разозлится на себя и начнёт воспринимать действительность по-человечески. Нико же был так погружён в свои собственные переживания, что не замечал ничего вокруг. По большей части он теперь предпочитал не выходить из своей комнаты. Вид с небольшого балкона открывался впечатляющий: пологие холмы, покрытые травой, кустарники в ложбинках, лиственный лес на горизонте, окутанный синеватой дымкой. Не мешала даже легкая тревога от бескрайнего простора перед глазами. Парнишка сидел на полу, подтянув острые колени к груди, и наблюдал с высоты второго этажа это великолепие света и воздуха, свободного величия природы, которую не трогали людские страсти. В ушах Нико всё ещё фоном звучали дядины слова: «Помочь?» Что он имел при этом в виду – парень не знал, оставалось только гадать: шутка ли это, предложение? Самое гадкое начиналось ночью, когда Нико закрывал глаза, и в его памяти всплывала рука Михаэля, подвижные крепкие пальцы, гибкое движение вверх и стремительный излёт их огрубевших кончиков вниз… Воображение, вопреки рассудку, рисовало такие картинки, что горячий жар внизу живота невозможно было унять никаким способом. В наступившей ночной тишине Нико зажмуривался, представляя себе дядину кривую усмешку, и ему оставалось лишь до боли сжимать свою истерзанную плоть, только бы принести себе немного облегчения посреди этого непрекращающегося безумия. Кусать подушку, бесстыже отставлять зад под одеялом, ласкать себя и тереться о собственные ладони, уже ничего не стесняясь, до того ему было лихо. Рано или поздно пришлось признаться самому себе, что никогда его не охватывал такой жар и трепет, когда его обнимала Инес. Её тонкие пальчики осторожно трогали его через ткань джинсов, подцепляя молнию и стремясь приласкать ближе, нежнее. Он лишь отворачивался и ждал, когда всё это кончится. А теперь, стоило ему только вспомнить это самое «помочь», заданное ровным тоном, без всяких эмоций, как внутри взрывалось всё. Никакого спасенья не было от непрекращающегося изо дня в день, из ночи в ночь изматывающего желания. Испуг отступал куда-то на второй план, стыд растворялся в сдавленных полуночных стонах, и Нико хотелось только одного – прикосновения большой и сильной руки. На очередном витке размышлений к нему пришло простое и неутешительное откровение. Его тянет к мужчине. И что ещё хуже – к собственному родному дяде. Куда было деваться со своими открытиями? Отвлечься чем-нибудь он не мог, да и чем отвлечёшься в закрытом, как в капсуле, ограниченном пространстве пусть и огромного, но дома. У него не было привычки занимать себя физическим трудом, отсутствовала любовь к прогулкам. Поговорить с кем-то о проблеме подобного плана было просто нереально. Деть себя было совершенно некуда, поэтому Нико оставалось лишь прокручивать в голове одно и то же, ни на миллиметр не приближаясь к хоть какому-нибудь решению. После очередной бессонной ночи Нико спустился к завтраку и наткнулся на осуждающий взгляд своей матери. - Николас, ты заболел или просто не выспался? Ты очень плохо выглядишь в последнее время! – парень сжался на своем стуле, отрицательно помотав головой. Ещё не хватало, чтобы его состояние обсуждалось на семейном совете. Когда мать обращалась к нему полным именем, ничего хорошего ждать не приходилось. Нико опустил голову ещё ниже, тронул столовые приборы возле тарелки. Аппетита не было, как и желания общаться. - Завтра ярмарка в Хорнфельде, мы пойдём всей семьёй, возможно, тебе удастся развеяться. – Парня не утешило, что отец смотрит на него с неподдельным участием. Марк чувствовал себя виноватым, что пришлось увезти мальчика из города. Оторвать от школьных друзей, с которыми ему не придётся увидеться вовсе. В отличие от жены, он считал Николаса достаточно взрослым, чтобы самостоятельно принимать решения, но Эмма была непреклонна. Вот и сейчас, вместо слов поддержки он слышал от матери лишь указания. В замешательстве глянул на неё исподлобья, но дождался только очередного приказа, как гвоздя в дерево: - Без возражений, Николас! Мы идём все вместе! Парень обречённо кивнул и принялся макать кусок блинчика в яблочный джем. Краем глаза он всё-таки умудрился заметить Михаэля, который пристально всматривался в его лицо, но против обыкновения помалкивал, и завтрак прошёл в спокойной обстановке. *** Ярмарка в близлежащем посёлке проводилась ежегодно. Площадь посередине Хорнфельда не вмещала всех желающих, поэтому выставочное торжище раскинулось на обширной поляне на краю леса. Всё бы ничего, но Нико не нравилось, что эта ярмарка была реставрацией средневековой. Он совершенно не разделял щенячий восторг окружающих по поводу предстоящего события, ему казалось слишком надуманными и неинтересными эти заигрывания с историей. Погружение в глубину веков и поздравления друг друга с тем, у кого лучше получилось. Поэтому он приготовился к целому дню нудных хождений и бесцельных разговоров. День выдался солнечный, и отец, идущий рядом с дядей, улыбался, подставляя тёплому ветру лицо. Марку, в отличие от остальных домочадцев, полагалось открыть мероприятие и произнести приветственные и одобряющие слова. По долгу положения, так сказать. Михаэль всю дорогу потешался над братом по этому поводу. - Феодал-капиталист, твою мать! Этак ты и право первой ночи вернёшь! – он смеялся, оглядываясь на плетущегося следом за ними Нико, словно предлагая поучаствовать в веселье. Парнишка кисло кривил губы – вежливый намёк на то, что разговор он слышит и только. Марк легонько ударял кулаком по крутому плечу брата: - Право первой ночи я охотно уступлю тебе, ты старше, всё-таки! – он прекрасно себя чувствовал в обществе Михаэля, очень радуясь, что на этот раз брат задержится дома подольше. Разница в возрасте всего на год с небольшим не мешала Марку смотреть на Михаэля снизу вверх, как на взрослого и непререкаемого авторитета. Дорога шла под горку, путь предстоял совсем короткий, но Нико уже запыхался, мысленно проклиная михино «да что тут ехать-то, пешком дойдём» с которым безоговорочно согласился отец. Мама умчалась на поле раньше остальных, поскольку принимала непосредственное участие во всём действе. Отец благоразумно не заглядывал в чеки, которые подписывал, щадя своё душевное равновесие, мать благоразумно подготовила торжественную встречу владельца Хорнберга, дабы погладить самолюбие мужа. Михаэль громогласно оповестил всех вокруг, что идёт выпить и пожрать, в общем, все были счастливы. И только Нико, совершенно упав духом, разглядывал остроконечные шпили раскинувшихся с краю села шатров. Разноцветные полотна, украшенные бахромой по верху, трепались на ветру, навесы из грубой ткани над мастерскими колыхались, придерживаемые грубыми шестами. На небольшой сцене, едва видимой с пригорка, копошились менестрели, издавая совсем немелодичные звуки. Чем ближе они подходили, тем отчётливее слышался шум большого скопления народа, занятого приготовлениями к празднику. Кто-то, видимо, стоял на карауле у входа на площадку с этой стороны, потому что стоило «феодалу» приблизиться, как отовсюду послышались крики, хлопки и приветствия. Мужчины в просторных рубахах и неожиданно в джинсах, женщины с тщательно уложенными причёсками, но в накрахмаленных белоснежных чепцах и передниках подходили ближе. Откуда-то взялись цветы и ленты, Марка обступили со всех сторон, хлопая в ладоши. Нико отошёл назад, чтобы не участвовать во всей этой кутерьме. Понятно, что чествование барона было лишь шутливым дополнением к общему веселью, что никто не воспринимает всерьёз титулы и положение. Тем не менее, символическая ленточка, придерживаемая с обеих сторон милыми девицами в красочных костюмах, была торжественно перерезана, и отец громко возвестил о начале праздника. Сам барон при этом выглядел более чем простецки в серой толстовке и обычных брюках, словно давая понять, как ему хочется слиться с толпой и развлекаться наравне со всеми. Нико тоже не стал выпендриваться, нацепив простую майку и джинсы. Михаэль же, прохаживаясь по рядам с глиняной посудой, и вовсе сверкал дырками на протёртых джинсах и приятно контрастирующей с задрипанными штанами белоснежной футболкой. Зубастая морда единорога, нарисованная на груди, слегка мирила его затрапезный вид с общей тематикой праздника. Нико бесцельно бродил, разглядывая старинные кузни с ярко-красными углями, прокалёнными до черноты странными инструментами, бородатых кузнецов за работой. В кожаных передниках в пол, но в тяжёлых армейских ботинках и нацепленных на нос очках. Попутно отмечая такие несоответствия, которые мешали ему включиться в праздничный настрой окружающих его людей. Навстречу попадались нелепые фигуры ряженых на ходулях, их широкие, сшитые бог весть из какого тряпья, штаны хлопали друг о друга с раздражающе мерным звуком; замотанные по самые глаза в пёстрые платки, но с голыми животами, псевдоцыганки совали под нос свои хрустальные шары, зазывалы в зелёных шаперонах с медными бубенчиками на островерхих колпаках, махали руками, гортанные крики, неразличимые в общем гуле, разносились далеко по окрестностям. Откуда-то тянуло хлебным запахом пива и жареным мясом, улыбчивые женщины наперебой зазывали прохожих попробовать ароматную похлёбку, помешивая её огромными черпаками прямо в котле, висящем над костром. Заглянув за очередную палатку с плетёными корзинами на грубо сколоченных лавках, парень обнаружил своего отца, кивающего головой хлипкому мужчине, который что-то громко объяснял ему. Покивав ещё, и расставшись с собеседником, Марк украдкой вытер ладони белоснежным платком, засунув его в рукав. Нико хмыкнул - отцу тоже было мало радости в балагане под открытым небом. Но людям нужны традиции, и Марк старался соответствовать. Поглазев ещё на лавку с овечьими шкурами и пощупав жилеты, сшитые из них, парень развернулся на тоненький звук дудочки. Перед сценой собралось довольно много народа, и Нико не сразу заметил Михаэля. Он стоял в первых рядах, хлопая в ладоши и с удовольствием отвечая на улыбки таких же увлечённых музыкой людей вокруг. Дудочка в руках молодого человека на сцене, обряженного шутом, закончила вступление, и вперёд вышел здоровенный мужик с волынкой. В парчовом халате и накинутой на плечи шкуре, он всё время поправлял и трогал свой инструмент, пока зычным голосом орал на всю округу то ли приветствия, то ли ругательства. По его глумливой роже и строго сдвинутым бровям невозможно было определить. Затем он обхватил губами дрон волынки и заиграл что-то на редкость развесёлое и заводное. Пучки волос по бокам его абсолютно лысого черепа были закручены вверх наподобие рожек, что нелогично сочеталось с увесистым распятием на груди и ещё меньше - с пирсингом в нижней губе. Однако мордатого менестреля это ничуть не беспокоило, он раскачивался из стороны в сторону и лихо отбивал ритм старомодными ботинками с загнутыми вверх носами и бубенчиками, накрученными на щиколотку. По мере ускорения темпа из-за его спины к краю сцены выходили не менее колоритные персонажи, наряженные в шаровары, широкие ремни, обвязанные яркими платками поверх коротких сюртуков. Высокие и резкие голоса волынок разлетались поодиночке в стороны, звонко выстреливая прямо в небо, и вновь сходились в единую мелодию, кружа над головами любопытной толпы. Что-то первобытно-чистое было в этой необычной музыке, даже Нико улыбался, наблюдая за целым спектаклем, устроенным на сцене. - Классные они, правда? – громко крикнул знакомый голос прямо в ухо. Глаза дяди светились совершенно детской радостью. - Правда, - ничуть не покривив душой, ответил парень Михаэлю, забыв ненадолго о своих душевных терзаниях. Музыканты решили сделать перерыв, пообещав вернуться после подкрепления «знатной закуской и выпивкой», как помпезно изрёк их запевала-«чёрт», явно переигрывая роль придворных музыкантов. - Ага, судя по нему, выпить он горазд столько, что ни о каком продолжении речи быть не может! – веселился Михаэль, неожиданно увлекая Нико за собой. Мальчишка как-то сразу и не заметил, что тот приобнимает его за плечо, панибратски прижимая к себе. Его разморило на жаре от громких звуков и резких запахов, и тяжёлая рука Михаэля ничуть не беспокоила сейчас. Нико было действительно хорошо. - Во, смотри! – дядя указал на очередной навес, под которым стояла, чинно возвышаясь над свёртками изящного кружева и кипой расписанных вручную тканей, Эмма. Элегантное серое платье с длинными рукавами, заниженной талией и низким вырезом, прикрытым, впрочем, белоснежной косынкой, очень ей шло. Михаэль раскланялся в пояс, помахав руками перед собой на манер кавалеров стародавних времён, пока Нико давился от смеха рядом с ним. - Жаль ты отказалась от геннина, дорогая! Было бы не лишним! – на недоумевающий взгляд мальчишки он ткнул пальцем в прохожих. Впереди шла девушка, на голове которой красовался высокий, не меньше метра, накрахмаленный конус из белой ткани со смешно загнутыми уголками возле ушей. Представив свою и без того высокую мать в этакой конструкции, Нико сложился пополам, не в состоянии двигаться дальше. Статуя Свободы при виде фрау фон Шульц в геннине побила бы её от зависти своим факелом. Видимо, самой фрау тоже пришло в голову нечто подобное, но она ничего не смогла сказать в ответ, поскольку к её палатке подошли платёжеспособные покупатели. Эмме пришлось улыбаться и кивать, бросая злобные взгляды на Михаэля. Дядя, оценив истерический припадок смеха у Нико, подхватил его под руки и уволок подальше от праведного гнева его матери. Иначе досталось бы обоим, как пить дать! - Ух ты ж, блин! – выдал Михаэль, заприметив оружейные ряды. Тут же выпустил Нико и рванул к разложенным на холщовой ткани прямо на земле мечам, ножам и щитам. Холодное оружие не предназначалось для продажи, это была скорее выставка. Консультанты, стоящие возле своих образцов, все как один были серьёзными бородатыми мужиками. Строго глядящими на тех, кто подходил ближе, словно подозревая всех скопом в нехороших намерениях. Михаэль, с улыбкой от уха до уха и с горящими в азарте глазами смотрелся на их фоне сущим юнцом. Но стоило ему взять в руки старинный двуручный меч, со знанием дела взвесив его в руке и по правильному не касаясь лезвия пальцами*, как суровые «вояки» потеплели глазами и принялись наперебой общаться с ним. Уж о чём они там говорили, Нико не вникал, да и не понял бы он ничего. Зато теперь он твёрдо знал, что Михаэль ещё и в оружии знаток отменный. Ряды с новоделом, который продавали, был немного дальше, а возле специально огороженного участка столпились те, кому захотелось помахать мечом и пострелять из настоящего однопетлевого лука. Михаэль тянул Нико к ристалищу, а тот не мог заставить себя взять в руки острое, угрожающе посверкивающие оружие. Никакого восторга от так называемых «мужских» игрушек он не испытывал и меньше всего хотел получить тяжеленным лезвием плашмя по голове. Пусть и защищённой, за этим следили, выдавая шлем, стёганный колет и рукавицы. Длинный, по плечо Нико, лук выглядел более безопасным, и тут уж сопротивляться дяде он не посмел, боясь, что он просто умчится в одиночку навстречу новым впечатлениям. Одному в этом вертепе оставаться не хотелось, и мальчишка с неохотой приблизился, наблюдая за тем, как Михаэль выслушивает пространные объяснения специалиста. Соломенная мишень стояла на расстоянии метров десяти – как раз для новичков. Но Михаэль, натянув тетиву и примерившись к выстрелу, тут же потребовал перенести её подальше. Длинноволосый парень в кожаных перчатках без пальцев, бормоча себе под нос что-то про недоделанных Робин Гудов, мстительно переставил обвязанную красными лентами соломенную «бабу» к самому краю площадки. Дядя довольно хмыкнул, подмигнул Нико и сосредоточенно прицелился, медленно отводя локоть правой руки. Широко расставленные ноги, изогнутая не хуже гибкого лука спина, воинственно наморщенный нос – Михаэль и правда напоминал собой крутого лучника времён столетней войны, ни больше, ни меньше. Коротко блямкнула волосяная нить, стрела с глухим, чуть слышным свистом ушла вперёд. Мишень качнулась, поражённая прямо посередине. Волосатый парень с видимой неохотой одобрительно цокнул языком. Дядя удовлетворённо крякнул и, нагнувшись к Нико, доверительно прошептал на ухо: - Это ещё что! Видел бы этот чудик, как я из сарбакана** стреляю обезьяне в глаз – вот он бы удивился! А Нико уже ничему не удивлялся. Он был уверен, что Михаэль – единственный человек, который выживет в любом катаклизме, даже в открытом космосе, с ходу научившись добывать воду, пищу и предметы гардероба прямо из вакуума. Не вопрос. Он умел всё. Между тем, Нико поддался-таки на уговоры Михаэля хоть раз стрельнуть. Тем более, ему самому стало любопытно. Парень с луками, оценивающе оглядев робко держащего двумя пальцами стрелу Нико, сам побежал за мишенью. Пока он снисходительно подвигал «бабу», поражённую в самое сердце Михаэлем, дядя нетерпеливо подошёл к Нико. Встал за спиной и уверенно положил свою руку ему на запястье. - Вот так держи, крепче! А стрела должна упираться кончиком оперенья в тетиву… да! – дядя деловито повернул его боком к мишени, просто взяв за талию. Поправил его плечи, почти прижимаясь к пареньку всем телом. Нико замутило тут же. Михаэль стоял вплотную, обнимая его со спины руками, касаясь открытой кожи предплечий горячими ладонями, что-то хрипло говорил в затылок. Натягивая податливую палку, он пытался придерживать стрелу, которая так и норовила выпасть из ослабевших пальцев. Дядя тут же обхватил её топорщащиеся пёрышки, попутно прижав и его кисть к упругой нити. Не соображая, что делает, Нико подался назад и уложил голову на плечо Михаэля, прижался спиной к его крепкой груди. Жёлтая мишень скакала перед его глазами, как живая, терпкий запах прокуренных и пропитанных солнцем волос Михаэля пробирал до самого желудка и ниже, загребая в тёплый плен всё тело. Ещё один вдох в жарких объятиях – и Нико просто упадёт на затоптанную траву. - Тебе неудобно так? – тут же отреагировал по-своему на его движение дядя. – Давай я отойду. Сам, сам! Как ему удалось выпустить стрелу и попасть при этом по мишени – для Нико было загадкой. Михаэль захлопал в ладоши, длинноволосый парень поднял вверх большой палец, а совершенно обессилевший Нико отошёл в сторону, отказавшись повторить свой подвиг. *** Свернувшись в клубок в своей постели Нико пялился сухими глазами в чёрный потолок спальни и понимал, что дальше ему катиться просто некуда. У него не было больше сил бороться со злобным и требовательным зверем своего желания. Оно грызло изнутри, выжигая все посторонние мысли и чувства. Смертельная неудовлетворённость. Двенадцать ночи, тягуче-томное, сонное время для всех, кроме него. Нико сел в постели, протёр ладонями лицо и решительно отбросил тонкий плед в сторону. Будь что будет, пусть Михаэль рассмеётся ему в лицо, пусть выставит вон и пожалуется отцу на жалкое подобие сына, каким он оказался. Ему было уже всё равно. Хоть что-нибудь, господи, лишь бы сдвинуться с мёртвой точки, в которой он завис между стыдом и вожделением. Обшитые тёмным деревом стены коридора были освещены небольшими бра. Тусклый свет едва добирался до кроваво-красного ковролина на полу. Символический путь на личную Голгофу. В затылке стучало, пальцы вздрагивали так, что пришлось сжать их в кулак. С каждым шагом ему казалось, что колени, неуверенно сгибающиеся при ходьбе, поскрипывают в давящей тишине коридора. Дверь в самом конце, возле противоположной стены с небольшой полочкой на уровне его пояса. Хитро забранная резьбой, массивная и неприступная. С витиевато изогнутой медной ручкой. Нико уже потянулся было к ней, как его снова прошил страх. А что, если дядя запирается на ночь на ключ? Что ему тогда делать, если уж он решился на самый немыслимый поступок в своей жизни? Постучать? Он отдёрнул руку, боясь убедиться в своей правоте. Снова протянул её и положил на холодный металл, который почти обжёг его ладонь. Ручка медленно подалась вниз, дверь тихонько скрипнула и отворилась. Дрожь прошла и ободрённый первым успехом мальчишка шагнул в полутёмную комнату.