Родственные связи

«На хуй мне всё это нужно! Чёртов мальчишка!» Несмотря на то, что за окном был день-деньской, Михаэль фон Шульц пил четвёртую стопку водки, закусывая виноградом, и крутился на стуле. Его дико бесило, что отталкиваясь правой ногой, он делает полный оборот вокруг себя. Толчок левой же ногой был недостаточно силён для этого. Уже в десятый раз ему приходилось толкаться левой два раза, чтобы обернуться вокруг собственной оси. Наконец, выматерившись напоследок, он слез с сиденья и принялся ходить по комнате из угла в угол. Повторяя одну и ту же фразу, словно её цикличность была способна успокоить его. «На хуй мне всё это нужно!» Провинциальное безделье отупляло. Энергичный и деловой, Михаэль вынужден был какое-то время оставаться в подвешенном состоянии — то документы не были готовы, то сотрудник банка был в отъезде, то с адвокатской конторой вышла проволочка. Сначала он просто сидел и ждал, когда круговорот задержек в делопроизводстве закончится, теперь никак не мог вынырнуть из болотистой трясины тёплого ничегонеделания. Маячащий в пределах досягаемости Нико ещё больше запутывал ситуацию. Каждый раз, когда за ним закрывалась дверь спальни, Михаэль давал себе клятву не пускать его больше на порог и снова проявлял удивительное для самого себя малодушие. На самом деле он прекрасно знал, почему это происходит. Мальчик пах мёдом и корицей, запах путался в колких волосах на впадинке виска, стекал по тонкой ключице. Всё ниже и ниже по хрупким рёбрам к гладкой и бледной коже живота. Нежной и шёлковой — Нико с судорожным вздохом жмурился, стоит провести языком прямо под пупком. Прятался в складке кожи под ягодицами, под круглыми коленями, словно обволакивая его всего. На не тронутой свежим золотистым загаром изнанке его бёдер слишком быстро появлялись красные пятна, от любого прикосновения. Он отдавался целиком, полностью захваченный новыми ощущениями, не оставляя ничего себе. Ни капли себя и своего, до донышка. Его не нужно было уговаривать, он всё сделает сам, робко, не поднимая глаз. Но не остановится. Жадно впитывал ласку, как сухой песок впитывает воду — мгновенно и без остатка. Как он был трогательно забавен в своей неумелости! Робкие касания тонких рук, нежный, нетребовательный поцелуй податливого рта… Мальчику удивительно не шло улыбаться. Его лицо становилось обычным, глаза словно терялись в лучиках смешных морщинок, он весь как-то пропадал. А вот когда он задумывался, смотря на что-то недосягаемое вдалеке, его глаза подёргивала мечтательная дымка, губы вытягивались и приоткрывались… Михаэль плюнул в сердцах, пнул бесивший его стул и уставился невидящими глазами на противоположную стену. На ощупь нашёл пачку сигарет и зажигалку. Он чувствовал, как проваливается целиком в этот мёд и не видел никакого выхода. И снова врал себе. Выход из положения был прямо перед ним, в углу, за отдёрнутой цветастой занавеской. Большой чемодан, призывно расстёгнутый и даже не разобранный до конца. Привычный к тому, чтобы в любой момент можно было собраться за минуту, просто надев обувь, он всегда держал под рукой все свои вещи. Но Михаэль почему-то не мог заставить себя встать, закрыть чемодан и вызвать такси. Ещё один вариант спасения из ситуации не слишком-то и успокаивал, хоть и должен был. Достаточно одной фразы: «Что ж ты делаешь старый дурак, это же твой родной племянник!» — и любого нормального человека прибило бы к земле чувство стыда. А вот Михаэлю было почему-то совершенно не стыдно. Он не жил со своей семьёй, встречаясь с племянником от случая к случаю, не присутствовал при его взрослении, жизнерадостный мальчишка превратился в молчаливого задумчивого юношу без его участия. Белокурый малыш, смешно шепелявящий беззубым ртом и карабкающийся на его коленки, упорно не хотел срастаться в его голове с симпатичным парнем, раздвигающим под ним ноги. Для него это были два совершенно разных человека. Убедить и уговорить себя, что всё это неправильно, неразумно и вообще недостойно взрослого мужчины не получалось. Потому что «… мальчик пах мёдом и корицей… — О, небо! за что мне такое наказание!» Неплохо разбираясь в законодательстве, знал он и об уголовной ответственности за сожительство между кровными родственниками. Но подобное развитие событий Михаэлем даже не рассматривалось всерьёз. Он делал всё, чтобы обезопасить себя от огласки. Первым делом Михаэль выгнал горничную, строго настрого запретив той приближаться к своей спальне. О чём было незамедлительно доложено Эмме, и она ещё долго потом закатывала глаза, называя деверя неандертальцем и грозила выставить его жить в сад. Дабы сберечь комнаты особняка от запустения и грязи, которой он незамедлительно зарастёт без уборки. На гневные спичи по поводу собственной чистоплотности тот отвечал обычной язвительностью и смехом в лицо — его ничуть не затрудняло позаботиться о себе самому. Вернее было исключить глазастую девицу, имеющую доступ к его вещам, неизвестно ещё, куда она сунет свой любопытный нос. Уже где-то на этом этапе ему пришло в голову, что он всё делает взаправду и полностью согласен с существующим положением вещей. Это нехитрое открытие напрочь перечеркнуло его же собственное малодушное заявление — «побалуюсь и перестану». Где уж там побалуюсь, если он сам, своими собственными руками создавал все условия для ночных посещений племянника. Дальше — больше. Постельное бельё он тоже менял сам, заявив во всеуслышание, что спит исключительно на простынях из экологически чистого материала, который нужно стирать в определённом режиме, в определённой последовательности и прочее и прочее. В конце концов, он так всем надоел своими причудами, что его оставили в покое. Михаэль принялся бриться по три раза на дню, чтобы спаси бог не царапать лишний раз мальчишку и старался обращаться с ним аккуратно, во избежание лишних синяков и ссадин. Он никогда и ни с кем не был настолько внимателен. Только встречаясь взглядом с безмятежными глазами Марка, ему становилось не по себе. Брат был единственным человеком на всём белом свете, который любил его просто по факту существования. Он верил старшему безоговорочно, поддерживал и всегда приходил на помощь. Марк был рядом даже во время вселенского скандала с бегством из дома, рискуя расположением родителей и светского окружения. И теперь Михаэль не мог отделаться от ощущения, что он предаёт собственного брата. Михаэль затушил окурок в медной пепельнице и провёл ладонью по лицу. Поморгал, чтоб хоть как-то навести резкость на затуманенные алкоголем глаза. И скорее почувствовал, чем услышал, движение за спиной. Нико беззвучно просочился в комнату, не забыв прикрыть за собой дверь. Естественно, беззвучно. Михаэль лично смазал тяжёлые петли пару недель назад, чтобы дверь не скрипела, пока мальчишка шастает туда-сюда всю ночь. Нико всегда охватывала лёгкая щекотка паники, стоило ему войти в комнату Михаэля. Само помещение мало чем отличалось от его собственной спальни: большой прямоугольник с высокими потолками и двумя полукруглыми окнами на смежных стенах. Только у дяди стены цвета кофе с молоком, тёмно-коричневая мебель — наверняка имитация старинной — воздух плотный и пыльный, насыщенный табачным дымом. Стол всегда завален бумагами, кругом журналы, какие-то петиции на непонятных языках. И сам Михаэль, внутренне собранный, словно наблюдающий и оценивающий вошедшего. Нико до сих пор слегка побаивался и стеснялся его. Дядя не был похож на мужчин из мира, в котором он вырос. Где наглухо застёгнутые на все пуговицы важные особы общаются между собой приглушёнными голосами, носят тщательно начищенную обувь и дежурные улыбки на все случаи жизни. Никто никого не хлопает по плечу и не спрашивает о жизни и любви. Михаэль был совершенно из другой стаи. Парнишка мог предположить, что высокомерие и напыщенность скорее высмеивалось людьми, подобными Михаэлю. Там в ходу открытый честный взгляд, мозолистые ладони, споры до хрипоты на повышенных тонах обо всём на свете. Нико страстно хотел хоть одним глазком заглянуть в этот мир, не опасаясь, что его собьёт с ног вольный ветер, закаляющий юнцов и сгибающий слабаков. Похоже, появившись без приглашения он имел все шансы на это. Потому что на экране компьютера за спиной дяди маячила чья-то плутоватая физиономия и пиликал вызов скайпа. Михаэль посмотрел на Нико, нахмурившись и поморщившись, как от оскомины на больном зубе, повернул голову в сторону стола, сморщившись ещё больше, снова повернулся к племяннику… Парнишка смутился: дядя явно пребывал с полусонном подвешенном состоянии и не был готов общаться. Но и уходить не хотелось. Подростковое любопытство немного поборолось с хорошим воспитанием, но победило довольно быстро и без всяких сожалений. - Тебе кто-то звонит, ответишь? Дядя раздражённо фыркнул и подошёл к столу, принял вызов и поискал глазами микрофон. В ту же минуту из динамиков полился густой громкий говор с дичайшим акцентом и замельтешило рябое от помех изображение всё той же мордато-бородатой личности. - Ты там сдох, что ли, старый хер? Ни слуху, ни духу от тебя с месяц уже! - Сам смотри не сдохни, идиот полярный! — довольно буркнул Михаэль и задорно тряхнул лохматой головой. — Не дождётесь! Что нового? Нико разинул рот от таких «радушных» приветствий, но постарался держаться вне поля обозрения, благоразумно отодвинувшись в дальний угол комнаты. - Да ничего нового, сиди дальше на жопе ровно. В NERI* срать хотели на наши доклады и гранта нам не видать, похоже, как своих ушей, Марна бодается с VSO** — безуспешно для них, впрочем. Всё как всегда, дружище! — мужик на экране не слишком весело усмехался собеседнику. Нико ни слова не понял из этой пулемётной тарабарщины, но к своему счастью уловил, что Михаэля вроде никто никуда пока не зовёт. После этого притих окончательно и почти не дыша слушал их беседу, больше напоминающую вялое перетявкивание двух соседских собак не поделивших территорию. - Короче, держи фотоотчёт весенний, делай что хочешь, а я пока домой съёзжу тоже. — Мужик потеребил густую растительность на лице. — Каникулы у нас, бля! С нежным вздохом прервалась связь и дядя полез в почту за обещанным отчётом. Нико заложил руки за спину и мелкими шажками приблизился, боясь, что его сейчас турнут, чтоб не мешался. Но дядя только глянул на него через плечо и ничего не сказал, занятый своими делами. Парень, сгорая от любопытства, придвинул к столу низкую табуретку, для ног, для корзинки, бог знает для чего эта колченогая мебель затесалась в Михину комнату, и встал на неё коленями, облокотившись о стол. Открылась вкладка с фотографиями, на которых запестрило дядино изображение во всевозможных ракурсах. - Интересно? — ухмыльнулся Михаэль. - Ещё бы! Я ведь так и не знаю толком, чем ты занимаешься вообще. - Ну, смотри. Первое же фото, развёрнутое на весь экран, ввело бы в няшный экстаз любую девчонку. Миха, завёрнутый по нос в зелёный пуховик с меховой, заиндевевшей опушкой вокруг капюшона, придерживал обеими ладонями стайку белых зверьков с преуморительными мордахами. На следующем фото он цеплял железным крюком льдину с теми же неуклюжими крошками. На заднем плане маячили гибкие тёмно-коричневые звери с длинными усами. Люди вокруг небольшого судна во льдах, пингвины крупным планом, важная белоснежная сова, флегматично смотрящая в объектив, и всё те же милые зверушки, доверчиво поднимающие вверх чёрные носы. Нико улыбался и косился на нарочито серьёзную мину дяди — ему тоже хотелось бы потрепать мягонький, должно быть, на ощупь, мех этих животных. Бельки, детёныши тюленей. Улыбался, пока следующая фотография не заставила его округлить в ужасе глаза. Белоснежный, сверкающий под полярным солнцем снег, был красным от крови. Неопрятно раскиданные, запачканные тушки малышей с серой слизью вокруг голов, вспоротое мясо внутренностями наружу. Окровавленная мордочка крупным планом с тусклым, застывшим навсегда взглядом больших, красивых глаз. Он не выдержал, отвернулся. Кем нужно быть, чтобы сотворить такое с милыми, доверчивыми зверями? Зачем?! - Ты спрашиваешь, чем я занимаюсь? — голос Михаэля был глухим и ровным, обманчиво спокойным, со скрытой злобой в самой глубине. — Я постоянно это вижу. То, на что ты смотреть даже боишься. Кровавые поля забитых бельков, наживо отпиленные рога носорогов, отрезанные лапы медведей, умирающих в мучениях. Стада слонов, убитых из-за небольших кусочков ценного бивня. Умирающие от голода тигрята, лишившиеся матери, которую пристрелили из-за шкуры. Её небрежно бросит у камина какой-нибудь приятель твоего отца и будет топтать между делом, не понимая, что совершил. А подружка твоей матери с удовольствием наденет белоснежную шубу из мягкого меха. Это происходит каждый день, по всему миру. Обыкновенная людская жестокость, жажда наживы, которая убивает в человеке человека. - А…? - Они получили по заслугам, гляди сюда! Нико вновь повернулся к экрану. Связанный человек с разбитым лицом лежал ничком в снегу. Рядом сидел на корточках Михаэль с суровым лицом, колючими, чужими глазами, кулаками, сжатыми до белых костяшек. На следующем кадре связанных браконьеров было уже четверо, один валялся, болезненно сморщившись с неестественно вывернутой ногой. - Погорячился я тогда немножко, ага, — сокрушённо поцокал языком дядя. — Надеюсь, до конца жизни хромать будет, голубчик. - Так ты что-то вроде Гринписа, типо экологической полиции? — дошло до Нико. Михаэль поморщился: - Гринпис чересчур политизированная и бюрократическая организация. В рамках его программ невозможно действовать, не заручившись согласием и разрешением комиссии. Это связывает руки и позволяет настоящим преступникам предугадать наши действия и избежать наказания. В большинстве случаев. Я начинал с Гринписа. Нефтяные вышки в Норвежском море, миграция синих китов, знаешь? — у него загорелись глаза и жесты стали широкими и беспорядочными. Михаэль совершенно забыл о том, что собеседник его, мягко говоря, не совсем в теме. Но Нико кивал головой с большим энтузиазмом — не совсем же он был тупым, чтобы не знать про движение «зелёных». - Собственно, в Гринписе мы с Айво и познакомились. На следующей фотографии был как раз тот самый бородач, недавно звонивший по скайпу. В толстом свитере крупной вязки, уютно улыбающийся в бороду, широкоплечий, светлоглазый и вихрастый, короче, настоящий полярник. - Твой друг? — заключил Нико, разглядывая фото приобнявшей друг друга парочки полуголых мужиков с красными мордами и явно косыми глазами на фоне ледокола посреди белого безмолвия. - Не просто друг, Нико. Айво Пелтонен моя правая рука, левая нога, ум, честь, совесть, и даже печень… иногда! — расхохотался он. Михаэль не стал уточнять, что первым делом он познакомился не с самим Пелтоненом, а с его увесистым кулаком прямо в глаз. Айво служил тогда старпомом на нефтяном танкере, который гринписовцы взяли в кольцо своих катеров, не давая добраться до вышки в открытом море***. Фон Шульц, как самый оголтелый приспешник — тогда ещё молодой и шустрый, — полез было на борт, но был встречен очень «горячим» приёмом команды в лице здоровенного финна, прекрасно выполняющего свои прямые обязанности и свято уверенного в своей правоте. Уже потом, на суше, после всех законодательных проволочек и разбирательств, они мирно посидели в ближайшем кабаке, и Михаэлю удалось перетянуть на свою сторону прямого и честного человека, убедив Айво в том, что занимается тот не настоящим делом. - Я быстро разочаровался в Гринписе. Позже много было программ и проектов от научно-исследовательских институтов и всемирных организаций. Тот же NERI, от которого можно работать с успехом по всему миру... - Тебе просто нужна была независимость и свобода действий? — перебил его Нико, быстро сообразивший, что дядя никогда не позволил бы лезть в своё дело кому бы то ни было. - Ты совершенно прав, мальчик мой! — снисходительно потрепал его по макушке Михаэль. - А ты где-то учился же? Или охране природы не учат? Или есть такие… колледжи, институты? — Нико снова понесло в расспросы, он просто не мог остановиться. Его интересовало всё, что касалось непосредственно Михаэля, будоражило воображение и вызывало восторг. - Я учился в Мюнхенском техническом университете — тяжёлое было времечко, доложу я тебе. — Михаэль похлопал племянника по плечу. — Мы же помним, что я тогда как раз благополучно разосрался с роднёй и помощи мне было ждать не откуда. Нико потупил глаза и поморщился. Его всё ещё коробила простецки грубая дядина речь, щедро пересыпанная матерщиной. Ничуть не смутившийся реакцией собеседника, Михаэль продолжил: - Так вот, в Мюнхене, на факультете геодезии, я познакомился с ребятами из «Вайенштефана». В учебном заведении, занимающемся проблемами ядерной физики без охраны окружающей среды никуда, ты же можешь себе представить, мальчик мой? И как-то так всё понеслось и закрутилось… — Миха почесал макушку и мечтательно завёл глаза в потолок. — Мне приходилось много вкалывать тогда — обучение в университете платное, чтоб ты понимал. И один из приятелей свёл меня с руководителем одного из пацифистских проектов Зелёного мира. Что-то с Ближним Востоком связанное, я уж и не вспомню! Не слишком ко времени всё это было, но… дельце того стоило вроде, и я увлёкся… И опять Михаэль слегка пощадил парнишку, не упомянув, что прежде всего ему случилось увлечься этим самым организатором-пацифистом, яркая «че геварская» внешность и потрясающая харизма которого навсегда пошатнула традиционную сексуальную ориентацию молодого фон Шульца. Однако с миротворческой деятельностью у него не заладилось, а вот с охраной природы дела пошли на лад. А фотографии на экране компьютера продолжали сменять друг друга. Пропали полярные льды, серебрящиеся под жаркими лучами и появился Михаэль в затрапезных шортах на головокружительной высоте разлапистой пальмы. Совершенно чёрное, как у индейца, лицо, белоснежная улыбка от уха до уха — у Нико дух захватило. - О! Южная Америка! — Михаэль покликал мышкой вперёд. — Тут мы надолго задержались в позапрошлом году, наша команда, я имею в виду. Я ж со старым чертякой Айво не один, ты ж понимаешь? - Главная проблема — бесконтрольная вырубка уникального дождевого леса, — дядя с удовольствием оседлал любимого конька и ближайшие минут пятнадцать были посвящены статистическим и хронологическим дебрям — куда там той Амазонии! Нико не слишком вникал во все подробности, но за экраном следить не переставал. Его привлекло общее фото, на которой он заметил единственную до сих пор женщину в окружении Михаэля. Они стояли втроём на фоне палатки — сам Миха, его неизменно бородатый приятель-соратник, и незнакомая, робко улыбающаяся дамочка, явно европейской наружности. Нико непривычно для себя напрягся. Потому что на следующем фото эта же самая особа искоса смотрела на сидящего на корточках Михаэля с обезьянкой на руках совершенно определённым взглядом, который ни с чем не перепутать. Но успокаивало одно — женщина была отчаянно и бесповоротно некрасива. Длинное большеносое лицо, близко посаженные глаза, тонкие бесцветные губы, плохие и редкие волосы. Ничего привлекательного на взгляд парнишки, что могло бы заинтересовать такого мужчину, как Михаэль. - А это кто? — как можно спокойнее спросил Нико. - Это святая Марна. Личность легендарная, неужели и о ней ты ничего не слышал? — снисходительно хмыкнул дядя. Он пролистал ещё несколько снимков. Марна держала на руках малюсенького темнокожего ребёнка, и её тёмные глаза, направленные на тщедушное существо, светились неземным светом всепоглощающей любви и нежности. - Я не люблю людей, Нико. Я видел слишком много низости, предательства, жестокости… люди грязны в своих помыслах и отвратительны в поступках, поверь мне на слово. Животные и растения гораздо лучше в этом отношении. Но у святой Марны иное мнение. Она готова жизнь положить на спасение рода людского и верит человечество. В отличие от меня самого. - Святая? - Ну, это её негласное прозвище. Которое она очень не любит, но иногда пользуется в интересах своего дела. — Дядя ухмыльнулся, и на этот раз его ухмылка была скорее доброй, нежели язвительной. - На самом деле она профессор Колумбийского университета Марна Бойд, учёный с мировым именем и общественный деятель. Но вместо того, чтобы с успехом читать лекции в лучших учебных заведениях и пожинать лавры на симпозиумах и комиссиях, она спасает детей в Центральной Африке, лечит аборигенов Амазонии и возит продовольствие в страны третьего мира… - Она, похоже, влюблена в тебя… — бестактно брякнул Нико, не выдержав очередной лекции о спасении всего живого на Земле. Михаэль поморщился. - Да нет, что ты! Это железная леди, я её очень уважаю, как учёного, но не могу принять её жизненную позицию. У нас много споров было, знаешь ли, и дамочка она отнюдь не сговорчивая. Мы в Бразилию приехали леса спасать, а она там окопалась от MSF**** и индейцев от цивилизации охраняет… Михаэль говорил и говорил, в очередной раз покривив душой. Нико оказался на диво прозорлив. Едва нога Михаэля фон Шульца коснулась благословенной земли Эль Дорадо, блестящий антрополог Марна Бойд влюбилась в него всем своим пылким сердцем. Так, как влюбляются немолодые, некрасивые и одинокие женщины — раз и навсегда. Святая Марна всю свою жизнь была окружена людьми, одержимыми высокими идеями. В её мире не обращали внимание на цвет глаз, длину ног и размеры талии. Тем не менее, она не питала иллюзий по поводу собственной внешности. Не до этого было увлечённой своим делом девушке. Её родители — известные врачи в международной волонтёрской организации — занимались только делом всей своей жизни и дочку завели скорее случайно и впопыхах. Маленькая Марна провела детство в Африке, в нищих провинциях Ньяса и Хараре, загаженных Калькуттских кварталах, друзей заводить там было негде и незачем, зато малышка вдоволь насмотрелась на боль и смерть. К ней рано пришло осознание несправедливости жизни, несовершенства мира, тщетная суета в попытке добиться лакомого кусочка для себя. Но даже гибель родителей от Эболы не отвратила её от того же пути — помощи всегда и везде, когда есть возможность и когда её совершенно нет. Она была знакома с матерью Терезой и много работала в ранней юности в Ордене сестёр-миссионерок. Но религия не принесла ей утешения. Марна предпочитала добро с кулаками, а не ангельское смирение. Иногда приходилось пробивать лбом стены равнодушия в прихожих сильных мира сего, но она добивалась, чтобы её слышали и слушали. Конечно, от Михаэля не могли укрыться её нежные чувства, но он был бесконечно благодарен Марне за то, что она ни взглядом, ни поступком не пыталась привлечь его внимание. Трезво оценив обстановку, они словно заключили негласное соглашение не вмешиваться в жизнь друг друга. А ревнивый мальчик сразу всё понял, но ему не хватило правильной оценки обстановки и Нико всё равно продолжал поджимать губы, следя за сменой кадров на экране. - Ну так как? Ты одобряешь меня, нет? — Михаэлю стало смешно. Племянник был так трогателен в своей детской обиде, что не всё подвластно его решению и чувствам! - Я думаю, что ты не нуждаешься в одобрении или порицании. Тебе ж на всех похер! Ты всё равно будешь продолжать делать то, что хочешь. — Выдал Нико и сам испугался такой откровенности. Словно заразился от дяди прямолинейностью в суждениях. Михаэль оглушительно расхохотался и сгрёб мальчишку в охапку: - Ну начал же хоть что-то понимать в этой жизни, поганец! А то всё поклоны и приседания, как старая тетка, мать твою! Нико до боли в лёгких, глубоко, как только мог, вдохнул запах его кожи, прижавшись всем телом. Несмотря на резкий выхлоп перегара, от Михаэля всё равно пахло восхитительно, парень остался бы так на весь день. Обнимать его за плечи, разговаривать обо всём на свете. Он даже готов был выслушивать подробный доклад о переработке мусора в условиях Крайнего Севера, часа этак на три, но только сидеть бы так вот, рядом, смотреть на него… - А что это вы тут делаете? Нико испуганно оглянулся, враз отпрянув от дяди. В голове зазвенело, и ужас противной липкой волной мгновенно растёкся внутри. Отец смотрел с доброжелательной улыбкой, держась за створку двери, и было бы невыносимо страшно в этот момент увидеть понимание пополам с отвращением в его глазах. Но Михаэль, как ни в чём не бывало, шутливо щёлкнул по носу племянника и только тогда с игривой улыбкой оглянулся. - Сына твоего жизни учу, а то как кисейная барышня, ей богу! Пороху не нюхал совсем! - Я тебя умоляю! Ты научишь, пожалуй! — засмеялся Марк, округляя глаза и становясь похожим на свою жеманную жену. Отец принялся обсуждать какие-то посторонние дела с братом, легко проводя рукой по кромке столешницы, по спинке кресла. Он всё так же улыбался, радуясь, что любимый брат прекрасно ладит с его сыном. Марку доставляло настоящее удовольствие смотреть, как они общаются, проводят много времени вместе... Нико смотрел в окно невидящим взглядом. Отец ведь и предположить не мог о реальном положении вещей. До мальчика только сейчас, пожалуй, сквозь удушающий восторг первой физической близости и застящей все мысли первой влюблённости, начало доходить, чем он на самом деле занимается.