Родственные связи

Всю следующую неделю Николас был загружен работой под завязку и единственное, что удавалось Михаэлю — это поужинать с ним пару раз. Он навестил Марка, взбодрив по старой привычке Эмму незначительными колкостями, отчитался о проведённой недавно в Танзании работе, сдал несколько фотоотчётов и статей в тематические журналы. В общем, занимался той самой скукотой, которую ненавидел всей душой всю свою сознательную жизнь. И лишь в выходной им с племянником удалось выбраться вдвоём в парк. Осень только начиналась, листья на деревьях, ухоженная трава на полянках и газонах были едва тронуты первым золотом и багрянцем. Свежий, тёплый воздух ещё прогревался ярким солнцем. Его лучи — длинные и шелковисто-обжигающие — ещё не превратились в белый жгучий свет холода. Но резвый, прохладный ветерок напоминал временами о том, что лето уже закончено и не стоит расслабляться под льющимися с неба многообещающими струями жара. Ветерок неожиданно выныривал из-за раскидистых ветвей липы, низко гнущихся к земле, и шаловливо щекотал затылок и запястья, иногда слишком откровенно пробираясь под штанину к голой лодыжке. Михаэля не пугали настырные заигрывания первых холодных сквозняков, а вот окружающий его мирный пейзаж очень и очень вдохновлял. Ему нравились все времена года, с условием, что он занят делом и погодные условия в расчёт при этом не брались. Но осень — время особенное для всех без исключения. Это торжественное и пышное «при смерти» напоминало выход царствующей особы, усыпанной золотом и пурпуром на прощанье. Он сидел на скамейке под деревом, тихо шелестящем ему свои сказки, безмятежно покачивал ногой и любовался Николасом. Тот бродил рядом, по бережку небольшого озера, иногда бросая в воду мелкие камушки, отгоняя при этом возмущённо крякающих уток. Должно быть они ругались на него не совсем приличными словами за то, что падающие рядом предметы были совсем несъёдобны. Племянник то подходил ближе к Михаэлю, спрашивая что-то незначительное, то вновь удалялся, не задерживаясь на месте. А Михаэль грел руки в карманах и мягко улыбался в воротник. Нико, весь такой свеженький и аккуратный, в лёгкой светло-коричневой ветровке, чёрных джинсах, совершенно не испачканных землёй кроссовках, тщательно выбритый и подстриженный, словно только что сошёл с обложки журнала мод. Весь к месту и ко времени, с прямой спиной и ясными глазами. Красивый и молоденький. Водная гладь рябила от ветерка, вокруг сновали дети и медленно фланировали парочки, было спокойно и тепло, и Михаэль продолжал улыбаться и завидовать самому себе. Единственное, что мешало ему жить прямо сейчас, это невозможность спокойно закурить*. В принципе, плевать на правила и угрозу реального штрафа, но Михаэль знал, что Нико это здорово не понравится. Племянник был весь из себя правильный до зубовного скрежета, словно это компенсировало его абсолютно неправильную личную жизнь. Михаэль уже начал осторожненько осматриваться вокруг в поисках наиболее пышной растительности, за которую при случае можно будет спрятаться от всевидящих смотрителей, когда со стороны велосипедной дорожки послышался слишком уж громкий возглас: - О, Николас, какая встреча! Пологий бережок озерка отделяла от зоны отдыха со скамейками дорожка для спортсменов-любителей, на которой прямо сейчас остановился какой-то молодой человек в полной гоночной амуниции и с отличным скоростным велосипедом под задницей. Нико расцвёл радостной улыбкой и быстро подошёл к нему. - Эдди, какими судьбами! — Нико приобнял и похлопал приятеля по спине, не переставая улыбаться, а сидящий в двух шагах Михаэль с недовольством обратил внимание на слишком уж тёплую встречу. Парнишка стянул шлем с головы, обнаружив светлую растрёпанную шевелюру, стрельнул по сторонам слишком синими, большими глазами и потянулся к Нико. Что-то зашептал ему на ухо, а тот лишь щурил глаза и наклонялся к нему всё ближе и ближе. Михаэль в момент забыл о недостатке никотина в организме, наблюдая эту сцену. Он растерянно хлопал глазами и его возмущало полное безразличие Николаса. Хоть бы постеснялся тискаться с чужими мужиками, пока он рядом! - Ну ты понял, да? — завершил вслух свои шептанья велосипедист и, задорно запрокинув голову, снова рассмеялся. Николас вторил ему таким же молодым беззаботным смехом, не выпуская его руку из своей. «Что это, блять, такое?» — вконец растерялся Михаэль. Его задевало пристальное внимание постороннего парня к племяннику, беспокоили общие секреты на ушко, и возмущала эта ситуация в целом. Парень окончательно слез с велосипеда и повёл его рядом с собой, Нико шёл слишком близко к нему и они оба медленно, но верно удалялись от скамейки Михаэля. Беспечно и эмоционально переговариваясь между собой. А Михаэля накрыло жаркой волной злобы и бессилия. Отвратительнее всего было отчётливое понимание, что он не имеет права сейчас догнать эту сладкую парочку, положить руку на талию Николаса, раз и навсегда давая окружающим понять, чтобы не смели даже смотреть с интересом в сторону этого красавчика. Который целиком и полностью принадлежит ему. Он ведь запросто может сейчас, или в любой другой момент уйти с ним, и Михаэль ничего не сможет с этим поделать. Он не заметил, как на автомате достал сигарету, сунул её в рот и прикурил. Парочка мамаш неподалёку тут же уставились на него с возмущением, но занятый своими внутренними терзаниями Михаэль не обращал на них никакого внимания. Когда окурок отправился в густую траву прямо под дерево, а душевное равновесие и не думало восстанавливаться, вернулся Николас. Его лицо было совершенно спокойно и в поведении ничего не изменилось. Он присел рядом с дядей, не замечая, какие страсти бушуют тут без него. - Ну, наворковался? — Михаэлю первый раз в жизни захотелось надавать Нико по щекам. Открытой ладонью, с размахом так, и чтоб звук был смачный и звонкий. - В смысле — наворковался? Ты о чём? — изумлённо уставился на него племянник. И сейчас же заметил злобно прищуренные, потемневшие глаза и нервно подрагивающие крылья носа. — Что происходит? - Хорошенький парнишка. Всё лучше старого хрена, от которого одни проблемы, верно? — съязвил Михаэль, сложив руки на груди. - Это же Эдди, внук нашей Целестины! Отличный парень… — тут до Николаса внезапно дошёл весь смысл фразы, в которую Михаэль вложил столько сарказма. Он так и застыл с разинутым ртом и распахнутыми глазами. - Да ты ревнуешь, Миха! — осенило его. В одно мгновение на щеках вспыхнули розоватые пятна — привет из застенчивого детства. Сказать, что ему было приятно от этой догадки, значило не сказать ничего. - С чего бы это? — фыркнул Михаэль. — Ты мальчик взрослый, можешь делать что хочешь. Если бы дядя не скрипнул сейчас от бешенства зубами, то всё выглядело бы как вдохновляющее наставление. - Чтоб ты знал — Эдди самый натуральный натурал… - Мне нет никакого дела до его натуральности, и какая на хуй разница чей он там внук! — перебил его Михаэль. У него заболела голова и заныло давно травмированное колено, словно подтверждая его же слова о старом хрене. Нико придвинулся к нему ближе, положил локоть на спинку лавки и, подперев ладонью щёку, внимательно и с каким-то новым интересом посмотрел на дядю. Он словно не замечал все эти громы и молнии, которые метал обиженный Михаэль. - Ревнуешь… — задумчиво пропел Нико, не сводя глаз с жёсткого росчерка возмущённо сведённых бровей и воинственно задранного подбородка. - Да пошёл ты в жопу со своими соплями! Мальчикам, вон, рассказывай! — окончательно вызверился Михаэль. На Нико это не произвело никакого впечатления. Он по-прежнему не сводил с дяди глаз. - Ты думаешь, я могу променять тебя на какого-нибудь безголового щёгла? Михаэль повернулся в его сторону, тоже придавив локтем спинку. Бросил жёстко: - А может лучше променять, а? Как же Николасу хотелось поцеловать его прямо сейчас! Такого взбудораженного, злого, противного и… настоящего. Он отдавал себе отчёт, что именно в это и влюбился когда-то до обморока маленький мальчик Нико. Всё, что бы ни делал Михаэль, он делал с полной самоотдачей, честно, искренне и всерьёз. Словно через пять минут наступит конец жизни. Прямой и честный с собой, ершистый и неправильный. Никогда не сомневающийся в себе. А вот теперь сидит и брызжет ядом, испугавшись, что потеряет Николаса, не выдержав конкуренции с более молодыми и прыткими соперниками. - Лучше променять, говоришь? А как же возбуждающее чувство опасности, подстерегающее на каждом шагу? Неприличные отношения, сладко щекочущие нервы, постоянные прятки и тайны? Я, знаешь ли, уже привык к острым ощущениям и мне скучно будет без всего этого. — Николас похабно облизал нижнюю губу и манерно подул вверх, сдувая воображаемый локон со лба. - Ах ты, сучёнок ты этакий! — с Михаэля разом смыло всю злость и он рассмеялся. — Когда ты успел стать такой язвой? - У меня был хороший учитель, — забавно поиграл бровями Нико. — Ну что, мир? - С тобой попробуй не помирись — меня переплюнешь, — окончательно успокоившись пробормотал Михаэль. — А всё-таки, что тебе там плёл этот внучок? - Не скажу! — заржал Николас. — Мне нравится, когда ты так бесишься, здорово поднимает самооценку. Он поднялся со скамейки, на которую уже окончательно наползла тень и становилось холодно. - Пошли домой, будешь мне доказывать, что я не зря не соблазнился милашкой Эдди! Желание нахлестать с оттяжкой по щекам вернулось с новой силой. Михаэль глуповато хихикал про себя и думал, долго ли он ещё сможет сдерживать это желание? *** У Михаэля в Берлине была собственная квартира, в которой он появлялся от случая к случаю, и случаи эти происходили не реже раз в два-три года. Сейчас же он больше присутствовал в квартире Нико. Работа у того была ближе, всё нужное было под рукой и вообще, Николасу было так удобнее. А дяде было всё равно. Вернее, не всё равно, а куда как приятнее. Наблюдая, как Нико раскладывает вещи из прачечной по шкафам, он сидел в кресле и бездельничал, лениво просматривая одним глазом газету. - Тебе нужно завести горничную, — косой солнечный луч вечернего света из окна так красиво падал на обнажённую спину племянника. - Угу… две! Чтоб порядок был полный и окончательный! — Николас выпрямился, взял стопку белоснежных рубашек и вновь согнулся пополам, укладывая их на полку. Михаэль прищурился, проводив глазами чуть съехавшую резинку его домашних штанов. Она оставляла на пояснице заманчивую розовую полоску, которую так и хотелось потрогать пальцами. - И кухарку ещё, да… жрать готовить без конца надоело! — на самом деле вовсе не надоело, а вот поворчать хотелось почему-то. То ли от безделья, то ли от желания задеть Нико, который вместо приятного времяпровождения был занят домашними делами. - Ну не виноват я, что никуда вечером идти не хочется! Я иногда целыми днями шастаю по ресторанам с клиентами, у меня изжога уже от бесконечных цезарей и стейков. - Мясца тебе пожарить? — расцвёл лучезарной улыбкой Михаэль, вложив во фразу целый мешок иронии. Нико расхохотался. - Пожарь! Всё равно у тебя это лучше получается, чем у любого повара. - Ой, не подлизывайся, мальчишка! — погрозил ему пальцем Михаэль и отправился на кухню. Нико расправил последнюю стопку в шкафу, плотно прикрыл ящики и задвинул створку раздвижного шкафа. Окинул комнату взглядом — вроде, всё было в порядке и лежало на своих местах. «Так, закрыть сразу входную,» — он отправился к выходу из квартиры, повернул ключ в нижнем замке и, вынув его наружу, положил в ключницу. Верхний замок на ночь закрывался всегда, но едва Нико протянул пальцы к вертушке, как из кухни его позвал Михаэль. Ну с очень неотложными вопросами и предложениями. Николас махнул рукой, никто в жизни его никогда не беспокоил по ночам, такая предосторожность была скорее данью традиции, нежели мерой безопасности. Поэтому, беззаботно крутанувшись на пятке, он отправился решать куда как более приятные задачи. … Николасу снилось, что его кто-то зовёт в непроглядной тьме. Какой-то знакомый голос, дрожа и приближаясь, разрывал клубы серого тумана или дыма. Его клочья окутывали Николаса почти осязаемым жаром, но разглядеть зовущего, а тем более опознать по голосу он не мог. Вязкая дремота и навязчиво впивающийся прямо в виски призыв давили тяжестью, не давая ни заснуть поглубже, ни проснуться окончательно. В конце концов он почувствовал, как сон отступает, но голос продолжал звучать где-то поблизости. Николас почти проснулся и до него начала постепенно доходить причина удушливости сна. Он лежал на спине, а Михаэль придавил его сверху, обхватив рукой так, что нос Нико едва торчал из-под его плеча. Он открыл глаза, всё ещё заспанно хлопая ресницами, приподнял затылок от подушки и замер. До него ещё не дошёл во всей красе весь ужас положения, ещё не добралась полностью до мозга кошмарность ситуации, но лицо и руки уже заледенели от страха. Прямо на него с расстояния нескольких метров смотрели почти белые глаза отца. Смазанные черты лица, зелёные тени под запавшими глазницами и срывающийся от боли голос: - Что происходит, Нико… боже мой, Нико, что это!.. Николас разомкнул пересохшие губы и понял, что не может выговорить ни слова. Он даже не дышал в этот момент. Может быть, это всё ещё сон? Ему снится, что папа каким-то образом попал в его квартиру и обнаружил здесь то, чего не должна видеть ни одна живая душа на свете? Но как? И в ту же секунду страшная догадка всплыла в его едва прояснившихся мыслях. У отца был ключ от его квартиры, только один, и если бы он не поленился вчера закрыть верхний замок, то его разбудили бы сегодня резкие трели дверного звонка, а не отец, который стал свидетелем их позора. Николас, хватая ртом воздух от страха, подвинул храпящего Михаэля. Сумбурным вихрем пролетало в голове: «ты всё не так понял», «это не то, что ты думаешь» и ещё какие-то обрывки нелепых фраз, только подтверждающие происходящее. Убрав с себя дядину руку и укрыв его по макушку одеялом, словно пытаясь спрятать, Нико приподнялся с кровати. Его трясло и он никак не мог отыскать хоть что-то прикрыться. Отец растерянно водил взглядом по смятому постельному белью, волосатой голой ноге брата, выглядывающей из-под одеяла, разбросанной вокруг одежде… невозможно нафантазировать себе никакую ситуацию, по-другому объясняющую то, что видел сейчас Марк. Николас не представлял, что будет делать и говорить, но он должен был сделать хоть что-то. Привести отца в чувство, попробовать успокоить. Он рывком натянул на себя штаны и встал с постели. - Пап, послушай меня… Отец отшатнулся от него так стремительно, что с грохотом врезался спиной в дверной косяк. - Не подходи ко мне! — его срывающийся голос больно бил обжигающим хлыстом по Нико. Тот обнял свои голые плечи руками, вновь сделал шаг вперёд. - Сынок, мальчик мой… что же ты наделал, как ты мог… вы оба… Миха… — жалобные нотки в его голосе и слёзы, рванувшие по щекам, невозможно было переносить. Уж лучше бы он кричал и дрался! Николас в отчаянии ущипнул себя за локоть. «Господи, зачем он пришёл! Зачем?» На постели заворочался Михаэль, разбуженный вознёй и разговором. Марк зажал себе рот рукой, неуклюже всхлипывая и наблюдая, как разбуженный брат бесцеремонно почёсывается и раскрывает заспанные глаза. - Что ты сделал с моим ребёнком, Миха? Почему ты в его постели? — его голос взлетел вверх визгливыми нотами, грозя превратиться в настоящую истерику. — Я больше не могу на это смотреть! Он вышел из спальни, цепляясь за стены. Николас последовал за ним, растерянно оглядываясь на ошарашенного дядю. Он надеялся, что тот поможет ему, найдёт какие-то слова, но на Михаэля словно напал леденящий ступор. В свои почти пятьдесят лет ему впервые в жизни стало по-настоящему страшно. До сих пор он не боялся ни бога, ни чёрта, а сейчас, глядя в глаза своего брата, наполненные горем и отчаянием, испытывал страх и стыд. Тоже в первый раз. Марк остановился в прихожей, подпирая плечом стену и держась за грудь. На его лбу выступили крупные капли пота и губы покрылись лёгким налётом синевы. - Папа, я хочу тебе всё объяснить, — Нико сделал хотя бы одну попытку. - И давно эта мерзость происходит? Может, с того времени, когда ты был совсем маленьким? Или с того лета, когда ходил хвостом за… — он не в состоянии был выговорить теперь слово «брат». — А может, он заставил тебя, сынок? — последняя надежда внезапно вспыхнула в помертвевших было глазах Марка. - Испугал чем-нибудь? Шантажировал? — Николас молча смотрел на отца, как растерянный пацанёнок, разбивший дорогую вазу. Марк трясущейся рукой вытер пот со лба и слёзы с подбородка. Увидел на столике две чайные чашки, разломанную плитку шоколада и серебристую фольгу, валяющуюся возле ножки стола. Она была скручена в затейливый бантик. Михаэль всегда так делал, с самого детства, когда они засиживались за разговорами и чаепитием по вечерам. Во время любой болтовни он вечно вертел что-то в руках, складывая самолётики и пароходики из фантиков. О каком запугивании может идти речь? Последние крохи надежды растворились без следа в жуткой пронизывающей боли. В тот момент, когда Михаэль нашёл в себе силы одеться и выйти из спальни, Марк широко раскрыл рот, отчаянно хватая воздух и начал медленно сползать по стене. Михаэль рванул к брату, но тот из последних сил принялся отрывать от себя его руки. - Не подходи ко мне… ненавижу… тебя… вас обоих… — сдавленный, сиплый шёпот из перекошенного рта был поистине страшен. Михаэль дёрнул брата за плечи на себя и рявкнул Николасу: - Скорую, быстро! — и пока Нико, сшибая стулья, метался по комнате в поисках телефона, в отчаянии смотрел на угасающий в любимых глазах разум. *** В длинном коридоре с белыми стенами и высоким потолком было прохладно и тихо. Лишь эхом разносился приглушённый разговор, где-то вдалеке хлопнула дверь, скрипнула мебель. Они сидели бок о бок на неудобных пластиковых стульях возле отделения реанимации. Не шевелясь и не глядя друг на друга. Медленно прополз мимо опрятный дедушка, оглушительно шаркая шлёпанцами по светло-серому кафелю. Без удивления и сочувствия мазнул слезящимися глазами по их напряжённым лицам. В его бесцветном взгляде Николасу почудилось осуждение. Резво проскакала медсестра в марлевой повязке. Ей тоже некогда было сочувствовать, для неё человеческое горе было ежедневной работой. Михаэль сосредоточенно смотрел на её туфли и отстранённо думал, как они носятся весь день на таких каблучищах. Вновь наступившая невыносимая тишина безжалостно давила на виски и сознание. Нико не глядя нашарил на подлокотнике михину руку и вцепился в его локоть. Ему хотелось чтобы кто-то погладил его по голове и сказал что всё будет хорошо. Но хорошо уже не будет никогда, они оба это прекрасно знали. В голову настырно лезли детские воспоминания, разум словно издевался над ним и Николас ничего не мог с этим поделать. Отец всегда казался ему настоящим великаном. Загадочным, волшебным существом, появляющемся из ниоткуда. Мальчик редко виделся с ним и эти минуты общения были самыми лучшими в его жизни. Огромный и красивый, с большими тёплыми ладонями, спокойным голосом и такой щедрый на ласку. Будучи совсем малышом Нико даже стеснялся поднимать на него глаза, настолько мальчик боготворил своего папу. Однажды тот взял его с собой в банк. Это Николас потом узнал. Но в первые минуты ему почудилось, что он попал в настоящий дворец, наполненный людьми, которые всё время разговаривали, стараясь перекричать друг друга. Резкие запахи, звуки почти напугали ребёнка. Но потом, освоившись, он начал наблюдать и сделал вывод, что его папа — король! Совсем как в сказках! Он сидел один в большой комнате за широким столом и все подходили к нему, улыбаясь (некоторые почти кланялись), вежливо и тихо спрашивая или рассказывая что-то. Мальчик конечно не мог понимать сути разговоров, но подобострастно-просящую интонацию в их словах разобрать был вполне способен. Чуть позже, во время перерыва, забравшись к отцу на колени, Нико решился на самый важный вопрос в своей жизни: - Папа, а ты самый главный, да? Марк заливисто расхохотался, прижимая к себе малыша. - Да, Ники, твой папа самый-самый главный! - Везде, пап? - Везде-везде, малыш! - И с тобой ничего не случится? А то в сказках с королями всегда что-то происходит нехорошее. — Как раз недавно няня читала ему что-то из эпоса Нибелунгов, и ребёнок не видел пока разницы между сказками и реальной историей. - Ничего со мной не случится, родной мой! В отцовских объятиях было хорошо и спокойно, пирожное, которое принесла улыбчивая тётя, было вкусным, а отец целый день был рядом. И маленький Николас долго ещё ходил, задрав подбородок вверх, безмерно гордясь своим «самым главным папой». Хотелось завыть. Громко, срывая нечеловеческим криком голос. Но вместо этого Николас лишь прижал ещё крепче локоть Михаэля. Тот ничего не сказал в ответ, не пожаловался, что Нико сейчас оторвёт ему руку, положил пальцы на его ледяную кисть и попытался согреть. - Немедленно говорите, кто это сделал! Или вам обоим не видать десерта целую неделю! Две макушки — светлая растрёпанная и тёмная курчавая — синхронно склонились ещё ниже перед неумолимым гневом пани Марии. В классной комнате на доске кто-то из двух её подопечных нарисовал довольно реалистичную картину мужских репродуктивных органов пугающей величины. Конечно, строгая учительница почти на сто процентов была уверена, что это дело рук старшего. Младшенький тихоня вряд ли был способен на подобную провокацию. Однако в воспитательных целях нужно чтобы виновник сам сознался в проступке. Мальчишки молчали, как пленные повстанцы, и возмущённая пани пустила в ход последний аргумент: - А что скажет ваш отец, если я покажу ему это вопиющее художество? — вкрадчивым негромким голосом весомо произнесла она. Тёмная головёнка вскинулась вверх, отчаянно встряхнув отросшими кудрями: - Это я, пани Мария! Это я нарисовал! — нетвёрдый, подрагивающий голосок Марка изумил пани. От неё не укрылось, какой ошарашенный взгляд бросил на брата Михаэль исподлобья. - Точно ты? — с сомнением процедила сквозь зубы гувернантка. - Да! - Нет, это я! — оба детских голоска слились в один. Они взялись перекрикивать друг друга, ещё минута и они бы передрались между собой, оспаривая авторство сомнительного шедевра. Пани раздражённо прихлопнула рукой о столешницу. Наступила тишина и две детские головы вновь покаянно опустились перед женщиной, так и не сознавшись толком ни в чём. «Вот всегда так! Что бы не отчебучил этот белобрысый прохвост, брат всегда его выгораживает!» Несмотря на упущенный воспитательный момент и раздражение от отвратительных шуток мальчишек, пани Мария была восхищена их взаимной братской поддержкой. А вечером того же дня кто-то ловко вскрыл буфет на кухне, куда детям строго настрого был воспрещён вход, и выкрал блюдо с оладьями в джеме. Марку пришлось потом полночи отмывать втихаря подушку от смородины, чтобы никто не заметил следов их ночного пира. Ведь Михаэль никогда не бросит в беде наказанного братишку, тем более, что наказание тот понёс из-за него… Михаэль почувствовал, как у него начало мелко-мелко дрожать левое веко. Он потёр глаз свободной рукой, пытаясь остановить это неконтролируемое движение. Противное и раздражающее. Потряс головой, забрал в ладонь всё ещё холодную руку Нико и посмотрел прямо на него. Пожалуй, впервые так прямо, после кошмарной сцены в квартире. У Николаса было серое осунувшееся лицо с тревожно горящими глазами. Наверное, Михаэль выглядел точно так же. Больше им поддержки искать было неоткуда, только верить, что с Марком всё обойдётся. Но если он выкарабкается, то что будет с ними обоими? Им уже никуда не деться от вытащенного на свет божий унижающего позора. Головокружительное чувство вины за отвратительно эгоистичные переживания накрыло с головой. Нико по-детски всхлипнул, по глазам Михаэля поняв, что тот думает о том же. Вместо того, чтобы переживать за здоровье отца и брата им обоим лезли в голову мысли о личной безопасности. Уж такое, видно, поганое создание человек, если в любой ситуации у него возникает только одно желание: прикрыть собственную жопу. От диких мыслей их отвлёк шум в конце коридора. Топот и звук разговора на повышенных тонах быстро приближался и Нико подумал, что это мать наконец-то добралась до больницы. Он оказался прав, Эмма приближалась к ним справа, окружённая медперсоналом, что-то строго выговаривающая и как всегда разодетая в пух и прах. Николас грустно подумал, что до мамы просто не дошла ещё вся серьёзность ситуации, а Михаэль, понаблюдав за активно жестикулирующей женщиной, в бессильной ярости поднял голову вверх и судорожно сглотнул. Хотелось резко бросить: «Хоть тут права не качай!» Но вовремя опомнился, стыдливо признавая, что если бы не он сам, ничего бы этого не произошло. Эмма слегка убавила звук, когда увидела надпись на дверях, к которым её подвели. Окончательно примолкла, разглядев перед собой сына и деверя, вцепившихся друг в друга с обречённым страхом в глазах. Как ни странно, Михаэль первым отвёл взгляд, не в состоянии выносить ещё и вопросительно вскинутые брови Эммы. Высокий седовласый доктор уцепил её под локоть и завёл внутрь, спокойно оглядев парочку на стульях. Они оба его удивляли, если честно. Обычно родственники наперебой рвутся в реанимацию, чтобы хоть одним глазком посмотреть на любимого человека, возможно, в последний раз. А эти смирно сидят и разглядывают пол под ногами. Не мог он знать, что им обоим стыдно смотреть людям в глаза. Впервые осознание греховности того, что они оба совершили предстало перед ними во всей красе. А напряжённое ожидание непонятно чего с неизвестно каким исходом просто убивало. Сколько прошло времени Николас точно не знал, Михаэлю тоже не пришло в голову смотреть на часы. Но широкая белая створка распахнулась и из неё вышла совсем другая Эмма, нежели та, что с гордо поднятой головой входила внутрь. Николас никогда не видел маму такой. Она растерянно обвела глазами вокруг, сделала пару нетвёрдых шагов и подняла к глазам руку. У неё в ладони был галстук. Серо-синий, итальянский, прошитый вручную, лично подаренный ею к дню рождения любимого мужа. Простая тесёмка сзади гладкой, дорогой ткани была неаккуратно разрезана и она рассеянно теребила её край пальцами. - Он пришёл в себя. Михаэль смотрел на неё ничего не выражающими глазами. «Хоть в петлю лезь». Николас отпустил его локоть и вцепился зубами в костяшки собственных пальцев прижатого ко рту кулака. - Только на минуту, а потом... ещё один инфаркт... сразу. Так же не бывает, да? Как же так? Разом постаревшая женщина беспомощно переводила взгляд с Михаэля на Николаса и внезапно разрыдалась в голос, скомкав в руке дорогую и уже никому не нужную вещь.