Ласточка

      Сознание возвращается медленно и тяжело, в голове метаются какие-то невнятные обрывки и голоса… Я пытаюсь приоткрыть глаза, но не могу разглядеть ничего, кроме размытых пятен, и с губ невольно срывается болезненный стон от того, как болью простреливает виски. — Очнулись, юная леди? — голос кажется знакомым, но почему-то не удаётся вспомнить, кому он принадлежит. Кто-то приобнимает меня за плечи и помогает приподняться, а затем в губы тыкается горлышко стеклянного флакона для зелий. — Ну-ка, выпейте это. Вам очень повезло, что Северус вовремя позвал меня, иначе вы могли просто истечь кровью! Чем только думали, аппарируя в Хогвартс! — Хо…гвартс? — глотнув зелья, я закашливаюсь, но зато в глазах наконец проясняется. — Какой Хогвартс?       Впрочем, ответ на свой дурацкий вопрос я получаю тут же: тот самый Хогвартс, в котором я училась и учусь, поскольку не узнать больничное крыло попросту невозможно, как и медведьму мадам Помфри. Вот только ситуация от этого ещё больше запутывается — мало того, что последнее моё воспоминание Малфой-манор, так я ещё и совершенно не имею понятия, зачем вообще меня занесло в Хогвартс! Ну да, я просила Сева позвать Дамблдора, но ведь не аппарировать к нему меня! — Мадам Помфри, Лили не виновата, — о, а вот и собственно виновник непонятностей. — Она потеряла сознание, а я запаниковал и не нашёл ничего лучше, чем переместиться сюда. Совсем забыл, что здесь антиаппарационные щиты… Просто, вы лучший колдомедик, какого я знаю, и к тому же Лили нужно было поговорить с директором Дамблдором.       Медведьма недовольно качает головой и взмахивает палочкой, переправляя по воздуху бинты из какой-то миски на плечо Северуса. Только теперь я замечаю, что у него там огромная рана, и едва снова не теряю сознание — Господи, это ведь из-за меня! — Вам невероятно повезло, мистер Принц, что вас не размазало по щитам, а всего лишь выкинуло возле Хогсмида, — накладывая повязку, мадам Помфри и не думает прерывать свою нравоучительную речь. — Я знаю только двух людей, которые способны на такую аппарацию, но и то в гораздо более сознательном возрасте и, разумеется, они никогда не поступают так безрассудно! Вы отделались потерей пары кусков мяса, которые я наращу за день, но представьте, что это было бы ваше ухо, или глаз… Что, прикажете выискивать их в Запретном лесу, чтобы приделать обратно? Ходили бы с протезом, как Аластор. И не шипите, в конце концов это вам за вашу дурость! — Ну мадам Помфри, — я приподнимаю голову и возмущённо смотрю на медведьму, — Не ругайте его! Это я виновата!       На моих глазах выступают слёзы, когда мадам Помфри оборачивается ко мне, чтобы отругать теперь уже безответственную студентку, которая не заботится о своём здоровье, но в этот момент вдруг распахивается входная дверь и в палату входит сначала профессор МакГонагалл, злая, как тысяча потревоженных пикси, а за нею директор Дамблдор, глаза которого за очками половинками в этот раз не выглядят такими сияющими, как обычно. — Вы разочаровали меня, мисс Эванс! — громыхает он, опередив обвинительную речь МакГонагалл, и лицо его в этот момент по-настоящему страшно. Я сжимаюсь на постели, безуспешно борясь с детским порывом прикрыть голову руками, и испуганно слежу за ним, абсолютно ошарашенная происходящим. Никогда прежде мне не доводилось видеть директора в таком бешенстве, я вообще не думала, что он может быть таким гневным, мечущим молнии и обрушивающим все кары небесные на голову оппонента! — Простите, — сипло пищу севшим вдруг голосом, и хлюпаю носом. — Я не хотела! Правда!       Оправдания звучат жалко, но ничего умнее мне в голову не приходит, и я поспешно ищу хоть что-то, на что можно перевести гнев Альбуса, чтобы не быть козой отпущения. Чёрная тетрадка из Малфой-манора, опрометчиво брошенная кем-то на тумбочку около моей постели, кажется хорошим вариантом, поэтому киваю на неё, стараясь отвлечь. — Это всё из-за неё! Она такая же, как та диадема! — только выкрикнув это, понимаю, что не давало мне покоя весь вечер, подсознательно царапая и взывая к интуиции.       Непонятная то ли тетрадь, то ли брошюра в мягком кожаном переплёте по ощущениям действительно напоминает диадему, хотя безумного желания схватить её и никогда не отпускать я не ощущаю. Просто это что-то на уровне вкуса или запаха, оттенок чувства, который заставляет испытывать дежавю… — Пожалуйста, поверьте мне! — я цепляюсь за эту идею, как утопающая за соломинку, и выдерживаю гнев, изливающийся на меня из потемневших глаз Альбуса, встречая собственным требовательным взглядом. — Проверьте её, и вы убедитесь, что она как-то влияет на окружающий мир. Я именно поэтому просила Северуса позвать именно вас, директор Дамблдор, только вы из моих знакомых знаете про кре… — Достаточно, — Альбус останавливает меня взмахом руки, и я понимаю, что давление его силы начинает постепенно отступать, ощутив, как по спине стекает капелька холодного пота. Сглатываю, запоздало осознавая что Минерва МакГонагалл вовсе не тот человек, которому следует знать о моей связи с тёмной магией и крестражами. — Я понял, мисс Эванс. Минерва, Поппи, оставьте нас, пожалуйста, наедине.       Недовольно поджав губы, декан Гриффиндора окидывает меня раздражённым взглядом, глубоко вздыхает и, бросив напоследок, «я надеюсь, вы всё же задумаетесь о своём поступке, Эванс», выходит. Мадам Помфри спаивает мне какую-то ещё гадость — судя по запаху, что-то из регенерирующих зелий, — и молча скрывается в своей комнатке, дверь в которую директор запечатывает одним движением палочки. — Сомнио, — ещё один короткий взмах, и напряжённый Северус закрывает глаза, мгновенно проваливаясь в сон. Альбус оборачивается ко мне, и я невольно сжимаю кулаки, чувствуя прилив злости из-за того, как он обошёлся с Севом. — Зачем вы это сделали? — мой голос дрожит, но я смотрю упрямо, нахмурившись и сосредоточившись. — Он бы не помешал.       Альбус поглаживает кончиками пальцев палочку, будто в задумчивости, и, подойдя ближе, садится на край моей постели. Его лицо теперь, после вспышки гнева, кажется мне усталым, и я даже замечаю острые, какие-то болезненные тени, что залегли у него под глазами. — Видишь ли, Лили… Я хочу поговорить о твоём сне, и о даре, который ты, быть может, ещё сама не осознала. Не думаю, что Северус знает про то предсказание, что ты сделала в прошлом году, но если захочешь, то расскажешь ему сама. — Предсказание? — я с трудом сдерживаю истерический смешок и откидываюсь на подушки, ощутив вдруг резкий прилив слабости. — Простите, сэр, но разве мой сон — предсказание? Я сейчас думаю, что это вообще был просто кошмар, потому что ничего из того, что было в нём, не повторилось. Тома Риддла я видела на балу — он обычный, нормальный человек, да и никто из моих однокурсников даже не заговаривает о том, чтобы начать геноцид магглов… Да, странно, что имена и некоторые детали совпали, но каких только чудес не бывает во снах, не правда ли? Может, и вовсе, я всё уже после придумала, а снилась мне абстрактная магическая школа…       По правде сказать, с тех пор, как получила в ответ на свой рассказ всего лишь просьбу не вмешиваться, я давно уже жалею, что вообще решилась рассказать. Нужно было молчать и дальше, ничего, кроме проблем, мне этот рассказ не принёс, можно было обойтись без него. — Понимаю, сейчас тебе хочется верить, что твои страхи были ошибкой, — Альбус улыбается своей обычной отеческой улыбкой, но почему-то меня она только злит. Да и как-то общее самочувствие вдруг ухудшается, к горлу поднимается волна тошноты… — Я наблюдал за тобой, Лили, с той самой минуты, как ты вышла из моего кабинета, пообещав ни во что не вмешиваться, и к сегодняшнему дню был почти уверен в том, что тот сон стал предсказанием, а сегодняшний случай только убедил меня в моих догадках.       В ответ на это с моих губ срывается презрительный фырк, и я гордо вскидываю подбородок. — Всего лишь стечение обстоятельств. Вы сами сказали в тот раз, с диадемой, что я имею повышенную чувствительность. А сегодня мы с Северусом удачно оказались в одном месте, услышали разговор, и я знала, что нужно искать именно тёмную вещь, как знала и где её искать.       Прикрыв глаза, Альбус снимает очки, начиная протирать их краем мантии, и это простое действие, кажется, выдаёт его волнение. Во всяком случае, никогда раньше я не видела, чтобы он подобное себе позволял. — Случайности не столь случайны, как нам порой кажется… — тихий голос директора наполнен печалью, и звучит столь проникновенно, что я невольно проникаюсь, несмотря на тошноту и странную тяжесть в желудке. — Тебе достался уникальный дар, девочка моя, дар, который многие назовут проклятием. Дар пифии.       Альбус разворачивается ко мне резко, словно прыгает в омут, и его острый, точно скальпель, взгляд впивается в мои глаза, принося уже знакомую боль в висках и ломоту в затылке, которую я помню по занятиям ментальной магией. Мой протестующий вскрик тонет в напоре, и я почти проваливаюсь внутрь собственных воспоминаний…       «Спасибо, мой Лорд»… «Время для чего?»… «это же опасно» — ощущение, что кто-то прокручивает перед глазами киноленту, всё ускоряясь и ускоряясь. Мелькают события, лица, обрывки фраз и куски картинок, сливающиеся в одну невыносимо длинную полосу, пока наконец здешняя, почти нормальная жизнь не прерывается то ли кошмаром, то ли водопадом памяти о прошлой жизни, обрушившимся на десятилетнюю девочку.       Я пытаюсь закрыться, вытолкнуть из своей головы чужое сознание, спрятать хотя бы самое дорогое, но куда мне против грандмастера ментальной магии? Альбус, невольно, делится со мной частью собственных воспоминаний, но это малая цена за то, чтобы узнать все мои тайны… Кажется, я кричу, срывая связки, но полог тишины, установленный невербально во время разговора, гасит этот крик, не давая Северусу или мадам Помфри прийти мне на помощь…       Горячая ладонь касается моего запястья, осторожно придерживая, чтобы я не споткнулась, и знакомый глубокий голос предупреждает: — Осторожно, здесь камень.       Я неловко улыбаюсь Северусу, отвлекаясь от своих мыслей, и накрываю его ладонь своей. В груди словно шарик шипучей карамели вместо сердца, сжимающийся и сладкий от предвкушения… В этот раз у нас по плану боевое заклинание, а значит Сев снова будет на тренировке стоять за спиной, прижимая меня к себе.        Воспоминания обжигают щёки, и я сглатываю вязкую слюну, стараясь не думать о том, что ещё обычно происходит на наших занятиях. Направлять мою руку, прикасаться к спине и животу, поправляя стойку, обжигать дыханием щёку… Так много и так мало! Не знаю, когда наши занятия перешли черту, став из обычных дружеских встреч сладкой пыткой, но уже не представляю, как без них жить.       «Нет. Пошёл вон! Это моя память, а не общественная библиотека!» — злость придаёт мне сил, и каким-то нечеловеческим усилием я вышвыриваю наконец Альбуса из своей головы, чтобы прийти в себя всё там же, на больничной койке, жадно хватая ртом воздух, подобно рыбе, выброшенной на берег. — Ненавижу! — ярость бурлит во мне, выплёскиваясь наружу обжигающими волнами сырой силы, и я позволяю себе то, на что никогда не решилась бы прежде: залепляю от всей широты души пощёчину величайшему светлому магу, главе Визенгамота, директору лучшей школы магии, кавалеру ордена Мерлина… — Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор, я ненавижу вас! По какому праву вы влезли в мою память, да ещё и попытались считать глубокие слои воспоминаний, без ордера из аврората и официального предупреждения?!       Мой голос звенит от сдерживаемого напряжения, и только теперь я замечаю, что у Альбуса Дамблдора на мантии капли крови, явно капающей из носа, а руки покрыты волдырями, точно от ожогов. Впрочем, это меня не останавливает. — Мало мне было узнать, что в прошлой жизни мной пользовались, как хотели, Поттер с его прихлебалами, мало того, что в моей памяти уже покопались и поменяли всё, как им захотелось, так ещё и вы будете лезть туда грязными сапогами? Экспелиармус! — последнее заклинание вырывается непроизвольно, едва я замечаю, что Альбус тянется к палочке, и в перепуганном мозгу мелькает мысль о том, что сейчас мне влепят очередной обливиэйт. — ДАЖЕ НЕ ДУМАЙТЕ ОБ ЭТОМ!       Дамблдор поднимает руки, будто бы признавая своё поражение, и даже не пытается утереть кровь, всё ещё капающую на мантию. Улыбка его давно погасла, глаза заледенели, и, кажется, только теперь я наконец вижу истинное лицо Альбуса Дамблдора, которого не смогла разглядеть в прошлой жизни. Не то, чтобы увиденное сильно радует. — Лили, девочка моя… — Хватит. — Мокрая от пота рука сжимает чужую палочку так, будто от этого зависит чья-то жизнь (впрочем, так оно, наверное, и есть). В животе будто свился тугой узел из тошнотворных пиявок, или змей, или ещё чего-то, столь же мерзкого, и очень хочется проблеваться, но у меня нет на это времени. — Сейчас вы поклянётесь, что больше никогда не попытаетесь применить ко мне ментальную магию или повлиять на меня каким-либо образом, потом я разбужу Северуса и мы уйдём отсюда.       Кончик моей собственной палочки направлен не на Альбуса, но на его собственную палочку, и сейчас я впервые вижу в его глазах страх. Боится, что сломаю её? Забавно. — Эту дрянь, — короткий кивок в сторону чёрной тетради, — можете оставить себе. Делайте с ней что хотите, но ко мне или моим близким она не должна иметь никакого отношения. С теми воспоминаниями, которые вы у меня украли… Поклянётесь никому не сообщать о них, ни письменно, ни устно, ни в каких-либо ещё формах. Клятва-на-крови меня вполне устроит.       Я дрожу, как осиновый лист, отчётливо понимая, что сейчас всё висит на волоске — Альбус физически гораздо сильнее меня, и быстрее, наверное, тоже, так что если я не буду достаточно убедительной, то что помешает ему просто отобрать у меня палочку, а затем стереть мне память об этом разговоре? Страх затапливает меня с головой, ледяными щупальцами проходится по венам, но я изо всех сил стараюсь не показать его, надеясь лишь на то, что моё безумное везение не оставит меня и сейчас. — Хорошо, — Альбус всё ещё держит руки поднятыми над головой, а выражение жесткости и недоверия постепенно стекает с его лица. Теперь передо мной сидит просто усталый старик, чье лицо избороздили морщины, и который всем видом выражает вину и раскаяние в том, что он только что совершил. Безумно хочется поверить ему, но то, что руководит моими действиями сейчас — первобытный ужас, страх перед тем, что кто-то вмешается в мою память и личность, и это просто сильнее меня. — Я понимаю, что сейчас ты мне не поверишь, Лили, но я не хотел того, что случилось… Только узнать, как ты получила эту тетрадь. Можешь взять с меня клятвы, если хочешь, но я и так не стал бы рассказывать кому-то о твоих воспоминаниях или пытаться на тебя воздействовать, клянусь, это было ошибкой!       Мои губы невольно кривит саркастическая усмешка, и хотя я понимаю, что выгляжу не очень-то внушительно — четырнадцатилетняя сопля против великого мага, — но это ведь не повод вешать мне лапшу на уши? — Клянитесь, — тошнит уже вовсе немилосердно, приходится сжимать зубы, чтобы удержаться, и дышать редко и неглубоко, сдерживая рвотные позывы. Говорить тяжело, но я стараюсь.       Альбус качает головой, укоризненно оглядывая меня, но послушно произносит слова известной всем магам клятвы: — Кровью своей клянусь… — я слежу за каждым его словом, не сводя пристального недоверчивого взгляда с лица, и только когда алая вспышка силы подтверждает принятие клятвы выдыхаю с лёгким облегчением. — Так лучше? Пожалуйста, девочка моя, давай поговорим… обсудим… — Нет, — отрицательно качнув головой, кое-как сползаю с постели, чувствуя себя полураздавленной улиткой, взмахиваю директорской палочкой: — Фините.       Северус садится на постели, настороженно глядя на нас, и я вижу, как в его тёмных глазах вспыхивает сначала беспокойство, затем, когда взгляд находит меня, радость, а после того, как он замечает в моих руках палочку директора и кровь на его мантии — ещё и злость. — Что вы… — он явно собирается защищать меня перед Дамблдором, и это невольно согревает мне сердце, но позволить ему так подставляться я не могу, поэтому просто прерываю резким то ли приказом, то ли просьбой, посылая умоляющий взгляд. — Сев, пожалуйста, не сейчас. Мы уходим, я всё объясню тебе по пути, хорошо? Директор Дамблдор и так уже уделил нам слишком много своего драгоценного времени, а родители и родня наверняка волнуются. — Идём, — соскользнув с постели, Северус безропотно помогает мне добраться до двери, придерживая за плечи, и дожидается, пока я брошу Дамблдору его палочку. — До свидания, директор. — До свидания, мальчик мой, — Альбус сияет, словно само воплощение невинности, и это злит меня ещё сильнее, поэтому вместо прощания я громко хлопаю напоследок дверью и от всей души мысленно желаю директору обострения всех старческих болезней, какие есть.       Его сегодняшний поступок окончательно разрушил моё доверие, и знатно пошатнул веру в идеалы Ордена Феникса… Мне нужно время, чтобы смириться с этим и обдумать всё на холодную голову. — Лили, ты в порядке? — тихий шёпот Северуса, на который он решается, лишь когда мы выходим из коридора, ведущего к больничному крылу, становится последней каплей, и меня прорывает: слёзы текут по щекам, всхлипы постепенно переходят в кашель…       Отрицательно что-то просипев, я склоняюсь над ближайшим вазоном с цветами, кое-как придерживая волосы рукой, и меня попросту выворачивает прямо туда, какими-то отвратительно-бордовыми сгустками, похожими то ли на кровь, то ли на недопереваренное мясо… Северус придерживает меня за плечи, помогает убрать волосы, пока я содрогаюсь от спазмов, и, что удивительно, на его лице нет ни следа отвращения — только искреннее беспокойство за меня.       Как только спазмы ослабевают, а рвота превращается в желчь, Северус вытаскивает откуда-то из внутреннего кармана своего пиджака камушек, подозрительно похожий на безоар, и почти силком впихивает его в меня, заставляя прожевать, а затем проглотить отвратительную на вкус гадость. Сопротивляться у меня нет сил, поэтому я просто подчиняюсь, а затем снова склоняюсь над вазой, в этот раз радуя её оранжево-золотистыми и ярко-зелёными кляксами. — Эклектичненько, — усмехаюсь, когда наконец получается нормально говорить. — Спасибо, Сев… — Хорошо, что у меня привычка таскать с собой аптечку, — Северус тоже усмехается, и его лицо в этот миг кажется мне намного старше, чем есть на самом деле. — Может, расскажешь, кто напоил тебя Лорелеей, доверием и контролем одновременно? И почему Альбус Дамблдор после приватного разговора с тобой вынужден был расстаться с палочкой?       Неопределённо пожав плечами, я сплёвываю ещё раз в вазу, которой уже явно хуже не будет, кое-как трансфигурирую из листка стакан и наполняю его водой. Полощу рот, затем жадно пью, пытаясь забить отвратительный привкус, и смотрю куда угодно, но только не в глаза Северусу, потому что, честно говоря, не знаю, что ему сказать. — И откуда только ты знаешь столько умных слов? — иронично приподняв бровь, взмахом палочки наполняю стаканчик снова и решаюсь всё же кое-что рассказать. — Мы с директором Дамблдором немного поспорили и у меня был спонтанный выброс магии. Палочка… Это случайность. Я разозлилась, и мне показалось, что он хочет применить обливиэйт или что-то подобное, а я очень нервно реагирую на такие попытки.       Точёные губы Северуса изгибает ехидная усмешка, и я одёргиваю себя, заставляя отвести от них взгляд. Вот ведь… Если бы не те самые воспоминания, которые я и сама-то боюсь открывать, вряд ли мне удалось бы выкинуть Альбуса из своей головы. Но всё же, то, как они меняют моё отношение к Северусу, меня немного пугает. Ощущение, что основа, на которой строился весь мой прошлый мир, не просто шатается, но разламывается под ногами на куски… — Очень сокращённо, но, допустим, я поверил, — по моей спине пробегают мурашки от голоса, каким Сев это произносит, и почему-то чудится очень знакомая взрослая интонация в ещё детском, вроде бы, голосе. — Тогда давай поторопимся, пока директор не решил ещё раз с нами поговорить и не спровоцировал новый выброс.       Кивнув, отбрасываю в сторону стаканчик, коротким «эванеско» привожу в порядок своё платье и вазу, пожалев бедный цветок, а затем решительно шагаю в сторону выхода из замка. Слабость уже полностью отступила, хотя теперь я чувствую, как на бедре нудно болит рана, похоже, полученная при аппарации — не только Северуса задело. Спасибо мадам Помфри, что хотя бы крови нет… — А как ты вообще смог аппарировать? — невольно задаюсь вопросом, когда Северус с невозмутимым видом подхватывает меня под руку, помогая спуститься по очередной лестнице. — Нас ведь ещё этому не учили! Да вдобавок из защищённого поместья в не менее защищённый Хогвартс… — Я упросил деда научить меня, — в тёмных глазах Северуса мелькает смешинка, и он довольно мне улыбается. — Ты же знаешь, я талантливый. — Ага, а ещё очень скромный, — я хмыкаю, ощущая, как напряжение, охватившее меня во время разговора с Альбусом, постепенно отступает, благодаря этой незатейливой пикировке. — Но ты не ответил на вторую часть вопроса. — Люциус дал мне доступ, — лёгкая тень недовольства мелькает по его лицу, но быстро исчезает, и не знай я Северуса так хорошо, ничего не заметила бы. — Насчёт Хогвартса, правда, не знаю. Ты упала в обморок, никто не знал, что делать, и я подумал, что раз ты зовёшь Дамблдора, то он что-то о тебе может знать…       Вздохнув, я ёжусь, потому что мы выходим наконец на улицу, а по сравнению с замком тут вечером довольно прохладно. Бросаю взгляд в сторону Чёрного озера, вдоль которого тропинка ведёт к Хогсмиду, обнимаю себя руками за обнажённые плечи и решаюсь рассказать часть правды: — Он и правда что-то знает, только не обо мне, а о крестражах. Помнишь, тогда, с диадемой? Не знаю, рассказывал ли он вам, но мне сказал, что она была крестражем какого-то тёмного волшебника, и на меня повлияла так сильно, потому что я очень восприимчива к тёмной магии… И эта тетрадь, она тоже ощущалась, как то, что сидело в диадеме. Поэтому я попросила тебя позвать его, но не думала, что ты сможешь… Вот так. — Я и сам не думал, — невесело усмехнувшись, Северус осторожно снимает пиджак и укутывает мне плечи, накрывая мои ладони своими. — Но рядом с тобой у меня как будто сумасшествие начинается, а психам и влюблённым никакие законы не писаны.       Моё сердце, когда он так обыденно произносит последнюю фразу, ёкает и, кажется, подскакивает, начиная стучать где-то в горле, так что я не могу выдавить из себя ни слова. В памяти вновь всплывает обрывок воспоминания, позволивший вытолкнуть Альбуса… От щёк по телу разливается жар, и хотя я не знаю, не помню, чем закончилась та наша встреча, но уже понимаю, что мои чувства к Северусу вовсе не похожи на дружбу. И тогда не были, и сейчас не будут.       Холодные пальцы крепче сжимаются на моих плечах, и Северус прижимает меня к себе, позволяя опереться спиной на него, а его шёпот обжигает ухо и щёку, заставляя кожу покрываться тысячью мурашек: — Лили… Могу я задать тебе вопрос? Пока мы с тобой одни?       Развернувшись в его руках, я ловлю напряжённый, какой-то болезненный взгляд, и в виски вдруг будто впиваются острые спицы, заставляя меня вскрикнуть, второй раз за сегодняшний день проваливаясь в одно и то же воспоминание…       Горячая ладонь касается моего запястья, осторожно придерживая, чтобы я не споткнулась, и знакомый глубокий голос предупреждает: — Осторожно, здесь камень.       Я неловко улыбаюсь Северусу, отвлекаясь от своих мыслей, и накрываю его ладонь своей. В груди словно шарик шипучей карамели вместо сердца, сжимающийся и сладкий от предвкушения… В этот раз у нас по плану боевое заклинание, а значит Сев снова будет на тренировке стоять за спиной, прижимая меня к себе.       Воспоминания обжигают щёки, и я сглатываю вязкую слюну, стараясь не думать о том, что ещё обычно происходит на наших занятиях. Направлять мою руку, прикасаться к спине и животу, поправляя стойку, обжигать дыханием щёку… Так много и так мало! Не знаю, когда наши занятия перешли черту, став из обычных дружеских встреч сладкой пыткой, но уже не представляю, как без них жить. — Ещё немного, — Северус хмурится, и я не понимаю, почему. — Пригнись.       Мы проскальзываем под густыми лапами старой ели, которые Сев бережно отводит от моего лица, и выходим на широкую прогалину, посреди которой отблёскивает синевой озеро… Маленькое, окружённое камышом и шуршащими зарослями тростника, оно кажется мне глубоким и тёмным, как глаза Сева. Я замираю, завороженная, не в силах справиться с эмоциями — это место одна из самых волшебных вещей, какие я когда-либо встречала, — и Северус слегка приобнимает меня за плечи, подталкивая вперёд. — Идём, — в его голосе звучит что-то странное, то ли напряжение, то ли страх. — Это ещё не всё.       Мы добираемся до самого берега озера, где прорублена узкая дорожка к воде, а у самого берега колышутся белые водяные лилии… Волшебная разновидность, усыпанная сверкающей пыльцой, с перламутровыми лепестками, на которых играют отблески почти зашедшего солнца. От одного взгляда на это чудо меня охватывает восторг, глаза вспыхивают, а невольный вздох восхищения слетает с губ словно само собой. — Это для тебя, — Северус крепче обнимает меня, защищая от вечерней прохлады и его дыхание согревает висок. Мне становится почти жарко в его руках, а по коже бегут мурашки предвкушения и страха, потому что я не знаю, куда нас заведёт эта игра. — Спасибо, — разворачиваюсь в его руках, чтобы поймать напряжённый взгляд и внимательно всмотреться в такие родные глаза. — Правда, спасибо… Здесь очень красиво. — Лили… — он облизывает губы, и я невольно слежу за этим движением, пряча вспыхнувший интерес за длинными ресницами. Впрочем, горящие щёки меня выдают. — Могу я задать тебе вопрос? Пока мы одни? — Да, — я прикусываю нижнюю губу, и заставляю себя сосредоточиться на его словах. Наши лица так близко, что, кажется, чужое дыхание касается моих губ, и от этого все попытки взять себя в руки заранее обречены на провал.       По лицу Северуса пробегает короткая судорога, его пальцы на моих плечах сжимаются почти до боли, так, что, кажется, останутся синяки, и он выдыхает: — Ты действительно любишь Джеймса Поттера?       Прихожу в себя я в этот раз рывком, будто выныриваю из-под воды. В ушах всё ещё вертится фраза, разрушившая всё очарование момента, и если бы Сев не прижимал меня к себе так крепко, то, наверное, я бы не удержалась и залепила ему пощёчину, потому что в первые секунды разделить два образа просто не получается…       Правда, вместо того, чтобы прочитать в моём лице злость и отступить, Северус вдруг подаётся вперёд, и решительно накрывает мои губы своими. Я всхлипываю, больше от растерянности и от того, что в голове теперь творится полный сумбур, но неожиданно для самой себя отвечаю на этот поцелуй, совершенно забыв, что передо мной, вообще-то, не шестнадцатилетний юноша из видения, а совсем ещё мальчишка.       Сухие, чуть обветренные и шершавые, губы Северуса кажутся мне сладкими, до боли, и одновременно чуть горьковатыми, будто с привкусом сигаретного дыма. Этот странный поцелуй совсем не похож на первую, робкую попытку двух детей, скорее, на встречу двух давно искавших друг друга влюблённых, и мы не можем остановиться, не можем отпустить друг друга, пока не начинает казаться, что вот ещё немного, и закончится воздух… Не представляю, каким чудом Северус находит в себе силы отстраниться первым, но он это делает, и моё сердце сжимается от разочарования. — Лили… — в его хрипловатом голосе смешиваются тоска и любовь, и сейчас я понимаю это отчётливо, как никогда: он любил меня, там, в прошлом, и, кажется, любит здесь. — Лили-Лили-Лиличка… — Что ты… — я задыхаюсь, не находя слов, и хочется то ли смеяться, то ли плакать. — Что мы с тобой делаем, а? — Мы сходим с ума, — Северус встряхивает волосами, и в его блестящих глазах я вижу своё растрёпанное и зацелованное отражение. — Но ты права, нам ещё слишком рано, нужно продержаться ещё хотя бы два года… — Пойдём, — я беру его за руку и усилием воли заставляю себя шагать в сторону границы антиапаррационного барьера Хогвартса. — Нам надо… Надо вернуться.       И обдумать всё это. Взять передышку, тайм-аут, потому что у меня сейчас голова разорвётся от мыслей и подозрений, которые крутятся в ней, а ещё от этих бесконечных нырков в воспоминания, выбивающих землю из-под ног и буквально перекраивающих мою суть наново, по живому разрезая и сшивая куски души и памяти.       Северус молча идёт за мной, ни на миг не отпуская моих пальцев, и мне страшно обернуться к нему, взглянуть в глаза, потому что я не представляю, если честно, как должна вести себя сейчас. И совершенно не понимаю его реакции. Этот поцелуй… Почему? Мне казалось, у меня есть ещё пара лет, прежде чем мы начнём воспринимать друг друга… иначе, чем друзей. Это ведь простая биология, разве нет? — О чём ты хотел спросить? — не выдержав тишины, давящей на уши, я решаю вернуться к тому, с чего всё началось, и попросту сделать вид, что между нами ничего не было. Хотя бы на некоторое время. — О чём, Сев? — Это уже не имеет значения, — Северус тихонько хмыкает, и этот смешок у него выходит столь же нервным, сколь и мой вопрос. — У меня был очень глупый вопрос, и теперь я знаю, что ты залепила бы мне пощёчину, если бы я всё-таки спросил. Нужно было просто… поцеловать тебя, чтобы понять, какой я идиот. — Самокритично, — я чуть истерически посмеиваюсь, в очередной раз отмахнувшись от вспыхнувшего в голове бредового предположения и останавливаюсь. — Но, во всяком случае, сейчас ты всё сделал правильно. — Я работаю над своими ошибками, — отбросив с лица прядь волос, Северус осторожно обнимает меня, будто боясь отпора, и я прижимаюсь к нему крепче, обняв руками за талию. Аппарация же… — Аппарируем? — Да, — я улыбаюсь и кладу голову ему на плечо, ощутив вдруг накатившую невыносимую усталость. Кажется, сегодня волнений для моего организма было больше, чем следует. — Только, знаешь… Думаю, не стоит рассказывать, почему мы с тобой… Немного задержались. — Конечно, — Северус выдыхает мне в волосы, прижимая к себе чуть крепче, — Они и так будут переживать.       Воронка аппарации утягивает нас в Малфой-манор, и когда жесткая плитка площадки для аппарации бьёт меня по ногам, я удерживаюсь только благодаря Северусу. Быстро переглянувшись друг с другом, мы почти бегом бросаемся в сторону замка, окна которого в фиолетовых сумерках светятся яркими оранжево-жёлтыми звёздами.       Откуда-то издалека слышен крик, кажется, выкрикивают моё имя, а с другой стороны доносится не менее громкое «Северус», но мы не успеваем решить, куда сворачивать, как прямо на нас выскакивает Ивен, лицо которого осунулось и побледнело от нервов. Долгую секунду он стоит напротив нас, неверяще вглядываясь в наши лица, а затем, невербально бросив на себя сонорус, выкрикивает на весь парк: — Я нашёл их! Возвращайтесь в дом!       Невольно сделав шаг назад, я прячусь за Северуса, когда Ивен с выражением, явно не сулящим ничего хорошего, шагает к нам. — Где вы были? — его голос, уже вернувшийся к нормальному уровню звука, выдаёт злость и беспокойство, заставляя меня растеряться. Что ему сказать? — Как ты мог поступить так безответственно, Северус! — Нас занесло в Хогсмид, — ладонь Северуса крепче сжимает мои пальцы, и он делает шаг вперёд, закрывая меня от гнева Ивена. — Это был спонтанный выброс, я очень испугался за Лили, и подумал о мадам Помфри, вот нас и выкинуло туда. Нам помогли, не беспокойтесь, с нами ничего не случилось… И Лили уже в порядке. — Да, — выглянув из-за плеча, я решаюсь пискнуть в поддержку версии Сева, хотя чувствую себя мышкой-полёвкой под взглядом коршуна. — Со мной всё хорошо, мне помогла целительница. А сюда нас вернул профессор Дамблдор, он нас нашёл там, у границы барьера, и отвел сначала в Хогвартс, а потом сюда.       Несколько долгих секунд Ивен хмурится, явно размышляя, стоит ли нам верить, но наконец выдыхает, и я кожей чувствую, что гроза прошла стороной. — Вы не представляете, как мы все переволновались! — уже почти спокойно бросает он, сгребая нас в охапку и крепко обнимая. — Думали уже, что придётся подключать аврорат… Хорошо, что вы вернулись. Идём в дом, нужно успокоить Друэллу и Эйлин, не то они переведут все сердечные капли в маноре.       Конечно же, мы идём за ним, и Северус ни на секунду не отпускает моей руки, будто боится, что я могу потеряться… Я сжимаю его пальцы, думая о том, в какой безумный карнавал фантасмагорий превратилась моя жизнь, после того как я вернулась в это время, и где-то в груди у меня дотлевают остатки меня прежней.       Всё, во что я верила, всё, чем жила, и что любила — ложь от первого до последнего слова, и осознавать это… больно. Особенно потому, что из-за этой лжи моя жизнь уже второй раз рушится, как карточный домик, и я ничего, абсолютно ничего не могу с этим сделать.       В Малфой-маноре нас встречают шумом и взволнованными выкриками, объятиями, немного руганью, слезами и беспокойством, которое щедро выливают на мою и северусову головы, но я воспринимаю это как-то отстранённо, механически отвечая на вопросы, изображая какие-то эмоции, и никак не в силах вынырнуть из мучительных мыслей, по-новому расставляющих всё, что я знаю о себе, своём прошлом и настоящем.       Альбус ли решился изменить мою память, или Джеймс нашёл для этого кого-то другого, но они не учли, что перемещение в другой мир и бесконечный стресс, в котором я живу вот уже несколько лет, снесут напрочь рамки, щиты и закладки, установленные в моём разуме. И теперь, когда эту хрупкую плотину окончательно прорвало, я точно знаю, когда кто-то вмешался в мою память — именно после той сцены на озере, закончившейся, как и сегодня, поцелуем.       В моей памяти просто заменили Северуса на Джеймса, а всё «лишнее», скрыли, чтобы я не попыталась задумываться, только и всего. Не было никогда ни долгих бесед с Джимом о трансфигурации, ни совместных прогулок в Хогсмид, ни урока танцев, ни посиделок у камина на зимних каникулах, ни любви, ни даже интереса и уважения. Только чужая воля, заменившая один образ любимого мужчины на другой, и предательство, которое я не представляю, как пережил Северус.       И только вернувшись наконец домой и позволив себе прорыдать несколько часов, спрятавшись в своей комнате, я наконец чувствую, как тугая петля, словно бы затянутая на моём горле, ослабевает. Решение, такое простое и одновременно такое сложное, приходит, когда заканчиваются слёзы, и с ним я ложусь спать, понимая, что должна буду вернуться в Хогвартс, чтобы вновь встретить своих демонов: нужно взглянуть в глаза своему страху, закрыть страницу прошлого и открыть новую страницу будущего.       В этот раз ничего не будет, как в моём прошлом, потому что я уже изменила историю и продолжу её менять. Последняя ниточка, связывавшая меня с прошлым и дававшая крохотный шанс истории вернуться на прежние рельсы сегодня оборвалась, и теперь ничто не заставит меня согласиться с тем, какая судьба ждёт меня в чьих-то планах. У меня свой собственный план, и лозунг «ради общего блага», я отправляю в мусорную корзину, потому что отказываться ради него от любви не могу и не стану.       И последним, что я ещё смогла подумать прежде, чем провалиться в сон, стали строки из стихотворения русского поэта, которым в прошлой жизни болел Северус:

Больше чем можно, больше чем надо — будто поэтовым бредом во сне навис — комок сердечный разросся громадой: громада любовь, громада ненависть.