Битва за Арракис

Долгое, бесконечно долгое время Къель провел в странном состоянии, которое даже не смог бы описать словами — это была непроглядная чернота, на самом краю которой ощущалась тупая, но постепенно нарастающая боль. Еще находясь в бездне беспамятства, краем сознания он вспомнил, что находится на Дюне, и, кажется, был тяжелый бой; возвращение к реальности сопровождалось усиливающейся болью — настолько страшной, что Къель удивился тому, как вообще до сих пор жив. Вокруг не было никаких звуков, голосов, кроме свиста ветра в безбрежных песках; юноша попытался вспомнить, что все-таки произошло, но ему мешала слишком сильная боль. Он попытался открыть глаза, но даже это оказалось слишком тяжело — ему показалось, будто веки весят как минимум тонну; пошевелив пальцами левой руки, он ощутил под ними горячий песок. Если бы только он мог подняться и увидеть, что с ним такое, насколько серьезны раны! Он попробовал расслабиться и несколько минут тихо лежать, тем самым снизив сильную боль до относительно терпимой; это ему немного помогло, и он понял, что руки у него все-таки целы, но ноги его совершенно не слушались, хотя именно в ногах и спине он ощущал самую страшную боль — дергающую, режущую, рвущую. Так, это уже очень плохо… может, сломан позвоночник, хотя вряд ли, тогда бы он и ног-то не чувствовал. Получается, ноги и спина… не выйдет не то что встать или сесть, но даже и положение сменить, чтобы хоть немного осмотреться. Оставалось лишь беспомощно лежать и ждать, пока хоть кто-то его найдет и придет за ним… главное, чтобы это оказались свои, а не подручные Коррино. Прошло какое-то время, которое показалось Къелю Харконнену вечностью; он то приходил в себя, то снова проваливался в беспамятство. Юношу все сильнее мучила жажда, что было неудивительно при местной-то жаре, и он не знал, смогут ли свои когда-нибудь его разыскать. Он был уверен в том, что Кэйлин и Раднор уже наверняка начали поиски, однако могло случиться и так, что его попросту никто не найдет: разумеется, человек — не иголка, и искать его куда легче, но и эта планета, не в пример его родному Гайди Прайму, куда более обширная и слабонаселенная — от одного обитаемого места до другого тут иной раз полдня пути. Ему казалось, что сознание то покидает его, то снова подступает, подобно морской волне в сильный шторм, пока наконец он не услышал странный шорох, чем-то напоминавший шаги другого человека. — Эй, ты слышишь меня? — донесся до него как сквозь бетонную стену какой-то незнакомый голос, Къель даже не смог понять, принадлежит он мужчине или женщине. Он снова попытался пошевелиться, чтобы ответить неизвестному, но оказался не в состоянии открыть рот и смог лишь слегка двинуть рукой. Человек подошел чуть ближе, встав прямо перед Къелем, и юноша наконец-таки смог разлепить веки; свет арракисского солнца был невыносимо ярким, и он снова зажмурился. Потом юноша, превозмогая боль, все же открыл глаза и приподнял голову; перед ним стояла синеглазая фрименка в длинном плаще, накинутом поверх дистикомба. — Ты слышишь меня? — повторила она свой вопрос; ее голос сильно искажал дыхательный фильтр. — Да… — еле слышно прохрипел он. Она подошла еще ближе. — Я попробую тебе помочь. Я видела, что здесь произошло. Ты помнишь, кто ты, что с тобой произошло? Тут Къель вспомнил все, что случилось, и его сознание затопила волна ужаса. Он предпринял отчаянную попытку спасти своих… удалось или нет? А что, если нет? — Чем все кончилось? — все-таки смог спросить он. Фрименка усмехнулась. — Говорят, что от войска Коррино мало что осталось. Впрочем, так им и надо. Уж поверь, мне их совсем не жалко, — Къель еще успел услышать последнюю фразу девушки, прежде чем в очередной раз провалиться в забытье. Он не знал, сколько времени прошло и как его новой знакомой удалось добраться вместе с ним до ближайшего населенного пункта — кажется, местные жители называли свои поселки сиетчами — но когда он снова открыл глаза, то понял, что находится уже внутри какого-то помещения, а не под палящим солнцем; он лежал на некоем подобии узкого ложа, и первым, что он увидел, было снова лицо уже отчасти знакомой ему фрименки. — Как тебя зовут? — тихим шепотом спросил он. — Амаль. Раздавшийся шум заставил его вздрогнуть — к девушке подошел кто-то из ее соплеменников; Къель смог рассмотреть, что это далеко еще не старый крепко сложенный мужчина с аккуратно подстриженной бородкой. — Ты живой? — поинтересовался фримен, внимательно вглядываясь в его лицо, словно пытаясь понять, насколько ему плохо. — Вроде да, — твердо ответил он, про себя думая, что острая боль в ранах стала уже как будто даже привычной. — Я наиб Корлин, — представился он. — Амаль — моя дочь, а твой, если не ошибаюсь, двоюродный дед построил нам тут в Карфаге и больницу, и все коммуникации. Если бы не покойный барон Владимир и его идеи по благоустройству Арракиса, ни моей жены, ни моей дочери уже не было бы на свете. Амаль сделала шаг назад. — Так, Амаль, — произнес Корлин, — срочно вызывай медиков из Карфага, иначе ему уже ничего не поможет. Къель попытался шевельнуться, но тут у него от боли снова потемнело в глазах, и он едва не лишился чувств в очередной раз. Немного отдышавшись, он заметил, что Амаль только что закончила говорить по какому-то устройству. — Ничего, мне уже лучше… — едва слышно ответил он. — Сказал некто с раздробленными костями. Лучше тебе будет, когда из госпиталя на своих ногах выйдешь, — снисходительно заметил наиб Корлин. — В Карфаге отличные врачи. — Все верно, — ей казалось невежливым перебивать отца, и она не знала, можно ли ей вместо него рассказать свою историю, — когда моя мать должна была вот-вот родить, у нее возникли осложнения… — И их обеих спасло только то, что я обратился к медикам из госпиталя в Карфаге, — закончил фразу ее отец. — Так что Амаль, считай, твоей семье жизнью обязана. — А я теперь — вашей дочери, — он искоса взглянул на девушку. * Эттан сильно удивился, когда это услышал — он понимал, что кто-то вряд ли мог прийти его навестить, тем более на чужой планете, но ничего не ответил, сочтя за лучшее не провоцировать лишний раз Харконненов. — Так, заходи, у тебя на все про все не больше пяти минут, — жестко приказал гостю стоявший на часах военный. — Ему нельзя долго разговаривать. Дверь приоткрылась, и в палату Эттана шагнул какой-то незнакомый человек, облаченный в зеленую военную форму. Юноша был сильно удивлен: в той жизни его в меру своих весьма скромных возможностей оберегала мать, а в этой он оказался по сути дела предоставлен самому себе и попал в окружение, от которого даже не представлял, чего ожидать и к чему вообще готовиться. Однако появление незнакомца вселило в него смутную надежду. — Добрый день, — обратился он к Эттану с порога, — как вы себя чувствуете? Тот удивился еще больше — с ним еще никто никогда так уважительно не разговаривал. Кто это? — Лучше, чем было, — сдержанно ответил он. Гость подошел немного ближе. — К сожалению, у меня мало времени, вам сейчас нельзя переутомляться и волноваться, — быстро проговорил он, — поэтому я буду краток. Не знаю, известно ли вам, что Ашиар Коррино вам никакой не отец. — Я знаю, — ответил Эттан. — Так вот, на самом деле вы — на-герцог Ордос. Юноша долго молчал, потом тихо произнес: — Я догадывался. А сами вы, прошу прощения, кто? — Даджер Ордос. Один из советников вашего настоящего отца. Дверь снова скрипнула. — Эй, — донесся из-за нее голос военного, — твое время вышло! Давай-ка, шевелись, выметайся оттуда! — Иду, иду, — отозвался Даджер и снова повернулся к Эттану, — а ты этих ребят не бойся, они тебе ничего не сделают, больше пугают. Есть такая старинная поговорка — кто много грозит, тот мало вредит. — Я уже понял. Спасибо. — Эй, ты там что, заснул? — снова донесся голос из-за двери. — Вообще-то Эттану после всего пережитого спать нужно. — Все, пока, — Даджер попрощался с раненым и вышел из палаты. — Думаю, еще скоро увидимся, все будет отлично. Его шаги постепенно стихли в коридоре, а Эттан после этого еще долго лежал и смотрел в потолок, размышляя о случившемся, пока его наконец не сморил сон. Что ж, вот как все обернулось… ну ладно, может, оно и к лучшему. Харконнены не станут причинять вред ценному заложнику, куда лучше и благоразумней попытаться манипулировать его биологическим отцом, занимающим высокий пост. * Прошло еще три дня. Эттан постепенно приходил в себя, чувствуя, как к нему постепенно возвращаются силы, пусть до полного выздоровления ему было еще очень далеко и вставать с постели он пока что был не в состоянии. Харконнены, к его удивлению, отнеслись к своему не то пленнику, не то все-таки гостю довольно неплохо: ему обеспечили всю необходимую медицинскую помощь, а у дверей его палаты круглосуточно дежурили вооруженные военные на тот случай, если шакалу и его приспешникам вдруг взбредет в дурные головы что-нибудь выкинуть. Аппетит к нему пока что еще не вернулся, однако мысленно он уже успел по достоинству оценить меню местной столовой: кормили здесь очень и очень неплохо, можно даже сказать, что намного лучше, нежели во дворце Ашиара Коррино, который в принципе не считал за людей тех, кто по той или иной причине имел неосторожность перейти ему дорожку либо просто не нравился. — Эттан?! — увидев сына, Йире поначалу как будто даже не поверила своим глазам. — Как ты? Я уже всякую надежду потеряла, думала, что тебя и в живых-то давно нет… — Мама?! Как ты здесь оказалась? — Я и не надеялась уже… — вздохнула она. Юноша нашел в себе силы улыбнуться. — Не переживай, я уже почти здоров. Его мать придвинула к кровати сына стул, села рядом и взяла Эттана за руку. — Я так рада, что все обошлось… — по ее щекам снова покатились слезы, только теперь это были слезы радости и облегчения, а не страха и горя. — Ты мне так и не рассказала, как меня нашла и как здесь оказалась, — снова переспросил юноша, пристально глядя на мать. Йире, тяжело вздохнув и сжимая ладонь сына в своей, начала свой печальный рассказ. Когда она закончила, то лишь чудом сдерживала слезы — ей совсем не хотелось еще сильнее расстраивать несчастного Эттана, который и без этого натерпелся всякого. Тот, выслушав все о ее злоключениях, лишь тяжело вздохнул. — Мама, я очень рад, что все обошлось. Все могло кончиться куда хуже, причем для нас обоих. К счастью, мы оба живы. Ей очень хотелось прижать Эттана к себе и сидеть рядом с ним до позднего вечера, не выпуская его руки и вообще не двигаясь и не говоря ни слова, однако сейчас ее единственный сын был пока что не в состоянии толком шевелиться. — Да, — ответила она вместо этого. — Думаю, что со временем мы со всем разберемся. Юноша несколько напрягся. — Мама, скажи мне честно — ты собираешься замуж за племянника барона? Та отрицательно покачала головой. — Не переживай. Нет, нет и нет. С чего ты вообще это взял? — Ты думаешь, что я ничего не вижу и не замечаю? — он был удивлен ее вопросом. Йире вздохнула. — Дорогой мой, ты, может быть, что-то и замечаешь, но не всегда правильно понимаешь, — объяснила она. — Я не влюблена в племянника барона и не собираюсь за него замуж. Это ему я очень нравлюсь, но мы все люди разумные и отлично понимаем, что без взаимной любви ни у кого ничего не получится. Молодая женщина почувствовала, как к горлу подступают слезы. Немного помедлив, она продолжила говорить. — Он знает, что я люблю твоего настоящего отца. Эттан, некоторое время не решаясь ответить, лишь крепче сжал руку матери. Та побледнела еще больше, во рту у нее пересохло, она не могла вымолвить ни слова. — Я очень удивлен, что он так прилично себя ведет. Мне казалось, что Харконнены вообще никогда не спрашивают окружающих — просто берут то, что им нужно, и то, что считают своим, и на этом все. Хотя если судить по моему опыту общения с ними… мне сдается, что я ошибаюсь. Его слова, казалось, немного успокоили Йире. — Могу с тобой согласиться… наверное, — тихо произнесла она.