Битва за Арракис

Рания не очень понимала, что происходит, и это не давало ей покоя, однако она была воспитана в традициях своего общества, согласно которым не полагалось вмешиваться в дела даже самых близких людей, если только они не просили о помощи напрямую. Ей было ясно одно — у ее мужа однозначно какие-то неприятности, но ее это не касается, она с ним вместе не работает, захочет — расскажет все сам. Вечером она села ужинать; к ее удивлению, вскоре в кухню вошел Аэрнейл. — Привет, Рания. Как ты? Она подняла взгляд на мужа. — Да вроде все в порядке, чувствую себя неплохо, — до родов ей оставалось еще около месяца. — А ты как? Мне показалось, что у тебя что-то случилось. — Ничего страшного, — как можно более беспечным тоном ответил своей жене Аэрнейл, — у меня тоже все в порядке. — Я вчера подумала… Аэрнейл сел рядом с ней за стол, положил ногу на ногу и посмотрел на жену исподлобья. — Ладно, не буду врать, ты все правильно подумала. Я вдрызг поругался с герцогом из-за истории с Даджером. Он теперь со мной не разговаривает, а Энид еще и заявила, что это я во всем виноват. Рания накрыла его руку своей. — Ну уж нет, — ее голос звучал почти гневно. — Ты ни в чем не виноват. Ты вот сам посуди — ну что ты мог с этим сделать? — Вот и я о том же, — грустно заметил он. — Ты меня отлично знаешь, если я могу что-то сделать, я это сделаю и уж тем более я никогда не брошу на верную смерть своего товарища. Однако здравый смысл прежде всего, и мы все отлично понимаем, что один труп куда лучше, чем два. Я же не мог вытащить Даджера из самой гущи боя или тем паче наведаться в Убежище Харконненов на Гайди Прайм. Его жена кивнула. — Все верно. Герцог что, от горя разум утратил? Нам всем, безусловно, очень жаль Даджера, однако это не повод выходить из себя и городить невесть что. Аэрнейл печально улыбнулся и коснулся ее щеки. — Спасибо тебе на добром слове, Рания. Я знал, что ты обязательно меня поддержишь и поймешь, что к чему. — А что тут понимать, — она пожала плечами, — тут все очевидно. Я думаю, что скоро все вернется на круги своя, герцог успокоится и поймет, что твоей вины тут нет, и перестанет на тебя злиться. Кстати, я тут салат приготовила — может, съешь хоть полтарелочки? * Для самого герцога Ордоса, впрочем, перебранка с Аэрнейлом и жуткая история с Даджером уже успели отойти на второй план после беседы с бароном Харконненом, который умудрился, сам того, наверное, не желая, вытащить на свет его самую страшную тайну. Мотивы Фейда были ему вполне понятны — барон хотел, подобно злому ребенку, который дразнит одноклассников, просто наступить врагу на больное место, жестоко его подколоть, но даже не представлял себе, насколько ужасный удар по самой уязвимой точке умудрился нанести главе Дома Ордосов. Теперь все мысли герцога были целиком и полностью поглощены его несчастным сыном, про которого он теперь к тому же знал, что Эттану не посчастливилось вместе с Фондилем Коррино угодить в заложники к кровожадным Харконненам. Знал только это — и все, потому что относительно дальнейшей судьбы своего ребенка ему оставалось только теряться в догадках. Он напряженно размышлял о том, может ли хоть что-то предпринять. В конце концов, Харконнены тоже живые люди со своими слабостями, и у них наверняка должны быть свои уязвимые места — от денег-то, возможно, никто из них не откажется? Он попытался взять себя в руки и успокоиться: в конце концов, если он сейчас начнет паниковать и себя накручивать, то однозначно ничем не поможет Эттану — нужно действовать по обстановке. Лучше бы, конечно, Эттан по-прежнему считал себя Коррино и оставался на Кайтэйне — там, по крайней мере, намного безопаснее, чем среди Харконненов. Это еще хорошо, что барон и его верный помощник Раднор питают интерес определенного рода исключительно к женщинам, можно хотя бы надеяться на то, что самого ужасного с Эттаном не случится. Карно Ордос попытался хоть немного отвлечься на насущные дела, но это ему никак не удавалось: все валилось из рук, навязчивые мысли упорно не отступали, а воображение рисовало картины одну страшнее и гаже другой. Поняв, что самообладание ему окончательно изменило, он срочно вызвал к себе ментата Рому Атани и Совет Экзекьютриксов в полном составе. Те не заставили себя долго ждать и явились буквально через пару минут. Он придвинул к себе обитое дорогой кожей кресло, жестом пригласил остальных сесть. Воцарилось странное молчание: взгляды всех пяти соратниц герцога были устремлены на него — они ждали, когда он заговорит и что именно скажет. Было похоже на то, что они понимают, что дело крайне серьезное. Герцог внимательно посмотрел на Энид — она выглядела спокойной, но это спокойствие было мнимым, если судить по тому, как она вцепилась пальцами в край стола. — Ладно, перейдем к делу, не будем тянуть время, — наконец заговорил глава Дома Ордосов. — У меня случилась большая беда, и мне некому больше довериться и не с кем посоветоваться, кроме вас. Рома Атани тоже напряглась и сжала подлокотники своего кресла. — Мне нужны факты, иначе я ничем не смогу вам помочь, — еле слышно ответила она. Герцог поднялся с кресла и начал свой печальный рассказ. Он долго говорил обо всем — о своей любви к Йире, об Эттане и Даджере в заложниках у барона Харконнена, не умолчав ни о чем, а когда наконец закончил свое повествование, взгляды его соратниц были устремлены на него, и в них читалась странная смесь сочувствия и недоумения. С одной стороны, им было очень его жаль, что у него случилась такая беда, с другой — это все, конечно, понятно, но до какого предела отчаяния надо дойти, чтобы так перед людьми позориться? Все-таки личная и семейная жизнь — это дело очень интимное, ее не нужно выносить напоказ и с кем-либо обсуждать. — Мне нужна ваша помощь, — герцог переводил вопрошающий взгляд с одной своей помощницы на другую. — Что мне теперь делать? Я не могу это так оставить, — он сцепил пальцы в бессильной мольбе. — Вернее, конечно, могу, но не хотел бы, и вы все понимаете, почему. Найнике молча кивнула, потом нерешительно спросила: — А что же барон? Он выдвигал какие-либо требования? Чего он хочет? — За исключением того, что мы уже слышали и знаем, — дополнила Энид. Герцог опустил глаза. — Нет. — А тогда о чем речь? Мы не сможем вести переговоры с бароном в отсутствие каких-либо требований и притязаний, — неподвижным, ледяным взглядом она всматривалась в его лицо и пыталась угадать, что оно выражает — страх или печаль, и, затаив дыхание, ждала, что он на это ответит. — Поддерживаю, — проронила Рома Атани. — Если вам интересно мое мнение, то я советую вам выждать время. Все люди любят своих близких, и это естественно, но сгоряча можно натворить очень много нехорошего. Герцог повесил голову. Если до этого он был просто бледен, то теперь стал белым, как свежевыпавший снег. — Но я… Энид не дала ему договорить. — Она права. Более того, эта новость о похищении Харконненами вашего вроде как сына, — в ее голосе звучало явное недоверие, — вполне может оказаться провокацией или ложью. Поэтому мы все советуем вам быть осторожным и осмотрительным, а то вы очень сильно рискуете. Помните о том, что отдельная жизнь любого из нас не имеет значения. Карно Ордос взирал на них со смесью разочарования и надежды — видимо, не такой реакции он все же ожидал, несмотря на все традиции и обычаи своих людей. Рома Атани, впрочем, не выдержала — ей стало его жалко. — В любом случае, — добавила она, про себя думая, что это будет как-то совсем некрасиво и не по-человечески, если она сейчас промолчит и сделает вид, словно ничего не происходит, — мне очень жаль, что у вас такое случилось. Я осмелюсь выразить надежду на то, что со временем все образуется. Леди Энид права — в данный момент главное и в самом деле не наворотить чего-нибудь нехорошего и не сделать хуже ни себе, ни своим близким. Подождите немного, возможно, вскоре барон Харконнен выдвинет свои требования либо выяснится, что все это было ложью и провокацией. Он почувствовал подступивший к горлу комок и сделал над собой невероятное усилие, чтобы не расплакаться прямо при всех — они наверняка и так уже в душе вовсю осуждают его за то, что он тут наговорил. — Благодарю, теперь я вижу, что у меня и в самом деле толковый ментат, — ответил он совершенно ровным тоном, и Роме Атани впервые за долгое время показалось, что герцог все-таки ей доволен. — Все свободны. * К величайшему счастью барона Фейда и его жены, им не пришлось долго ждать вестей о Къеле, которого считали пропавшим без вести. Как-то ранним утром Норэт Харконнен, зайдя в зал совещаний, услышал настойчивый сигнал передатчика — кто-то отчаянно пытался с ними связаться; нажав на кнопку, он представился и услышал в динамике незнакомый мужской голос. — Я связался с вами по поручению наиба Корлина, — заговорил неизвестный. — Къель Харконнен, если судить по фамилии — ваш родственник? Несколько секунд Норэт молчал, боясь услышать что-то страшное. — Да, это мой младший брат. Что с ним? — Я не знаю всех подробностей, — ответил фримен, — в то время, когда все случилось, я был в пустыне, но наиб Корлин сказал, что вашего брата в тяжелом состоянии отвезли в главный госпиталь Карфага, и дал мне поручение связаться с его ближайшими родственниками. — Большое спасибо, — Норэт больше не смог ничего ответить, ему казалось, что язык ему не повинуется. Надо поскорее разбудить родителей, рассказать им обо всем, а то они и так по Къелю который день слезы льют, может, еще не все потеряно и его брат выкарабкается? Раднор, который в тот момент как раз находился на Арракисе, после беседы с Фейдом отложил все дела и незамедлительно отправился в Карфаг — ему нужно было срочно узнать, что конкретно случилось с Къелем, и сообщить об этом барону и баронессе. На основании рассказа наиба Корлина он представил себе совсем уж жуткую картину, однако на деле все оказалось отнюдь не так ужасно. — Что с Къелем? — он буквально с порога потребовал от местных медиков подробного развернутого ответа. — Ну как, — пожал плечами главврач, — жить будет, но лечиться ему придется долго. Сейчас он уже не в критическом состоянии, однако когда его сюда доставили, он был в шоке. Повреждения внутренних органов, кровотечение, множественные переломы — сами понимаете, ушибы и раны по всему телу, но это уже самые мелочи. Меня удивляет, что он вообще после такого на месте не умер. Нам пришлось проделать очень сложную кропотливую работу, но теперь все будет в порядке. — Где он? — спросил Раднор, схватив врача за рукав. — Ему совсем плохо или он уже пришел в себя? — Он пришел в себя и мы уже перевели его в отделение интенсивной терапии, — пояснил тот, — я уже сказал, что, на мой взгляд, его жизни уже ничто не угрожает, если только не случится что-то совсем уж из ряда вон. — Я должен его видеть. К удивлению Раднора, его юный родственник оказался вполне в сознании и даже в состоянии говорить; после недолгого препирательства главврач все же согласился пустить главнокомандующего к нему в палату для беседы по душам. — Хорошо, только не дольше чем на три минуты, — потребовал он. — Вы же на войне были и сами все отлично понимаете. Тот кивнул и вошел внутрь; увидев лежащего в постели Къеля, он даже слегка испугался. Лицо юноши было совершенно бескровным и серовато-белого цвета, что, впрочем, неудивительно для человека, которому так досталось. — Привет, юный герой, — главнокомандующий ободряюще улыбнулся. — Рад видеть тебя живым и почти здоровым. Къель посмотрел на него с удивлением, но тоже ответил слабой улыбкой. — Быстро ты меня нашел. Хотя если бы раньше меня не нашла фрименка Амаль, ты бы меня уже никогда не увидел, разве что мой иссушенный солнцем труп в песках. Раднор усмехнулся. — Ладно, я рад, что все обошлось. — Надеюсь, в том бою я положил достаточно приспешников шакала. — Более чем достаточно. Жаль, что не его самого с его погаными отродьями. Ну ничего, будет и на нашей улице праздник. Поймаю этого еблана Коррино, челюсть ему в безмозглую башку забью с ноги. Он еще раз внимательно посмотрел на своего родственника. Нет, вроде все и в самом деле не так страшно, как он предполагал еще утром — вон он уже и вполне внятно разговаривает, и улыбается. — Когда поймаешь Коррино, — попросил его Къель, — не забудь позвать меня полюбоваться великолепным зрелищем, как ты его убиваешь. Прямо каждый день мечтаю посмотреть и снять на видео. — Конечно, я всех позову смотреть казнь шакала, тем паче что этот уебок не одним нам много крови попортил. Что же до тебя… В любом случае ты совершил настоящий подвиг и по сути дела обеспечил нам победу. Когда оклемаешься, получишь свою награду. Одного до сих пор не понимаю — как ты вообще на такое решился. Тебе ж только двадцать первый год пошел, — удовлетворенно отметил Раднор. * Несмотря на свой юный возраст — ему не исполнилось и тридцати — Фарад’н Коррино был здравомыслящим человеком и отлично понимал, что его дядюшка явно не в себе. Мало того что уже начал сам себе противоречить и отдает странные приказы — то велит никого к нему не пускать, то, напротив, срочно зовет в свой кабинет сына с племянником для конфиденциального разговора! — так еще и принимает откровенно самоубийственные решения! Неужели он не понимает, что после всех его выходок его возненавидят все без исключения? Все-таки любой здравомыслящий правитель должен стараться заручиться поддержкой своих подданных и пытаться сплотить государство, а этот что устроил? Мало того что натравливает Великие Дома друг на друга, так еще и сам творит всевозможный произвол! Другого пути, кроме как попытаться остановить это безумие, у Фарад’на не было. Остановить безумие и по сути дела даже гражданскую войну — пусть и ценой собственной жизни, если это потребуется. Жаль, конечно, он так и не успел последний раз поговорить с Ганимой и рассказать, что на самом деле к ней чувствует, но, может, все и обойдется. Сейчас он спешил на ледяную родину Ордосов — ему предстояло в последний момент схватить за руку Эленара. Поступить иначе он просто не мог, иначе вся империя благодаря его дядюшке рухнет в неконтролируемый хаос.