Кактус Ким

Ынби думает, что если б Сатана решил заделаться учеником старшей школы, то выглядел бы он точь-в-точь как Ким Чонин. Длинные ноги, обтянутые совсем неформенными черными джинсами. Черная рубашка, застегнутая не до конца, открывающая любопытным взглядам выпирающие ключицы с вытатуроиванным «forever young» на правой, заправленная под черный ремень. На ногах черные ботинки. Он улыбался насмешливо и смотрел с вызовом ей прямо в глаза. Мальчик-грех. Мальчик — синоним к слову «блядство». Живое воплощение порока. Таких как он Ынби всю жизнь избегала, обходила десятой дорогой: они сжигают твою жизнь до тла и с улыбкой наблюдают пожар. Чонин ассоциировался у неё с октябрем: холодный, ленивый, насмехающийся над всем человечеством. От него хотелось прятаться в домике из одеяла и кричать оттуда «А ну отошел!». Таких как Чонин нельзя подпускать к себе близко, нельзя растворяться в них и уж тем более в них нельзя влюбляться — чревато сердечными кратерами, но… Ынби тупо пялилась на него, словно впервые увидела. В кабинете было очень душно, а в животе трепетали давно передохшие, совсем непрошенные бабочки. Она думала, что становится похожей на Минсока, но в то же время ей жутко хотелось касаться Чонина, чувствовать его теплую кожу, дыхание на своих губах. У Ынби от одних только фантазий мурашки батальонами разбегались по всему телу. — Почему ты не пишешь тест? — слова срываются раньше, чем она успевает подумать. Опасно, слишком опасно. Ей бы вернуться в реальность, вырваться из-под его чар, но это задача повышенного уровня сложности, а Ынби в первый раз играет в эту игру. Чонин насмешливо улыбается, и эта улыбка не предвещает ничего хорошего. Сейчас ляпнет очередную гадость, из-за которой Ынби захочется провалиться под землю. — А мы с репетитором этого еще не проходили. Вызов в каждой букве, мол, что ты мне сделаешь, нуна? Ты в моей власти, я твой кукловод. Ынби уже успела отвыкнуть от этой гремучей смеси эмоций, что бьют в голову. Ей ведь уже не семнадцать. Пора быть взрослой и рассудительной, а не вот это все. Хочется дать ему хорошенькую затрещину (что угодно, лишь бы прикоснуться к нему). Ынби чувствует себя помешанной. Ей нельзя в этот омут, к этим безбашенным чертям. Они утащат в ад и даже глубже, а её и так только недавно оттуда выпустили — вторую такую экскурсию она просто не переживет. — А уроки тебе на что? — Ынби прилагает колоссальные усилия лишь бы голос не дрожал. — А я на этой теме списывал у Кенсу алгебру, — разводит руками, будто так и должно быть. — Кх… Придурок, — Ынби прячет совсем непедагогичное ругательство за приступом кашля, но Чонин все понимает и самодовольно улыбается. — Учитель Кан, — Кенсу вклинивается в эту перепалку. — Я все сделал. Ынби с трудом отрывает взгляд от Чонина, вспоминая, что в классе есть ещё люди, кроме них.  — Кто ещё готов? — спрашивает Ынби усталым голосом. Весь класс красноречиво поднимает руки. Учитель Кан неловко улыбается и собирает работы. Все идет не так. Она должна быть идеальной учительницей, копить деньги и восстановиться в университете. Дети должны её обожать, коллеги - уважать, а еще по небу должны летать пони и кушать радугу. И, уж конечно, совершенно точно, ни при каких обстоятельствах она не должна сходить с ума по всяким Ким Чонинам. Почему её всякий раз тянет не туда и идеально выстроенные воздушные замки оказываются недостроенными пятиэтажками с разбитыми окнами и нецензурными надписями на стенах? После урока, когда толпа школьников с хохотом и визгами высыпает в коридор, Чонин решает, что ещё не достаточно поиздевался над Ынби. — Учитель Кан, я хотел спросить… — Громко, так, чтобы последние выходящие ничего не заподозрили, говорит мальчишка псевдопослушным голосом, подходя к ней с пустым листом. Когда за последним человеком закрывается дверь, он плюхается на её стул и чуть ли не закидывает ноги на стол. Слишком наглый. Слишком развязный. Слишком Ким Чонин. Люцифер заботливо нашептывает ему дурацкие идеи на ухо, а он с радостью их воплощает. Ему хочется пробудить в ней семнадцатилетнюю бунтарку, которая курит за школой и целует незнакомых парней, а потом заполучить её. Он не думает о том, что чувствует Ынби, и о том, что она уже совсем другой человек. — Нуна, сегодня в восемь и не опаздывай, а то я могу разболтать наш маленький секрет, — он кидает на её стол билет в кино и улыбается, как нашкодивший карапуз. Ынби хочется плакать от гремучей смеси эмоций. Хочется избить его до потери сознания, а потом нежно дуть на ранки и отыметь на столе в лаборантской, а потом забыть, будто ничего и не было. И самое худшее в этой ситуации - что она становится как Ким Минсок. Те же мысли, те же желания. Карма, не иначе. К ней вернулись все её семнадцатилетние глупости в обличие этого самодовольного мальчишки, которого в песочнице недостаточно лупили лопаточкой по голове. Хочется покурить и затушить парочку окурков о себя, как в старые времена, чтобы вернуть связь с реальностью. Ынби потратила столько времени и сил, чтобы перекроить, сделать из себя человека, а этот мальчишка ядом пробирается под кожу и рушит все уровни самозащиты. Он уходит, оставляя девушку один на один с беззвучной истерикой — ненависть к себе, хэллоу. Уйти с пути саморазрушения чертовски тяжело. Понимать и прощать себя — ещё сложнее. Ынби знает, что если позволит себе слабость с Чонином, то не простит себя. Знает, что её снова затянет в этот депрессивный водоворот. Но как держаться от него подальше, когда он сам ластится, как кот, уговаривая себя погладить?

***

В коридоре к ней подходит незнакомый мальчишка: асимметричная челка, косуха и черные джинсы — бэд бой во всей своей красе — и вручает букет красных роз не первой свежести. — Ээээ… — растерянно тянет Ынби. Сказать, что к такому её жизнь не готовила, - ничего не сказать. — Спасибо. — В двенадцать на парковке. Красный дракон будет ждать, — с этим загадочным посланием парень уходит. Красный дракон (ну и придурочная кличка) — Ву Ифань, нынешний главарь банды драконов, с которым у Ынби связана масса не самых приятных моментов: они часто дрались, а однажды напившись, он к ней приставал. Что ему сейчас понадобилось от Ынби? Самым логичным решением было бы никуда не идти, а тихо-мирно заниматься своими делами, но у девушки пальцы жгло от желания кинуть этому долбоебу цветы в лицо, желательно шипами по глазам. Сегодня что, всемирный праздник «Выбеси Ынби»? Ынби с трудом ведет уроки, срывается на тех, кто пришел без домашки, и грубит Чондэ в учительской, который просто хотел спросить, как у неё дела. За бурлящим потоком событий в своей жизни Ынби и забыла, что должна быть обиженной. Точнее, ей просто надоело, ей как никогда была нужна поддержка Чондэ — всегда улыбчивого, всепонимающего и угощающего её горячим шоколадом. С ним можно быть усталой и капризной, жаловаться, как все бесит, и находить сочувствие и всеобъемлющее тепло. Ынби зябнет в +30 в свитере и только рядом с ним находит ненадолго комфорт. В 12:05 Ынби вышла из здания школы. С каменным лицом прошла мимо курящих школьников, которые со сверхскоростью прятали сигареты за спину и принимали непринужденные позы молодых джентльменов, совершавших дневной променад, и вышла на парковку. Дракон уже ждал, облокотившись на свой черный харлей. — Ву Ифань, какого черта! — зло крикнула Ынби, бросая цветы в парня. Немного промахнулась, но в целом все её отношение к этой ситуации передала. Ифань совсем не походил на главаря банды — синие джинсы и серая толстовка, красная шапка натянута по самые уши и очки в круглой оправе. Обычный парень с претензией на моду, но никак не криминальный авторитет, хоть и местного разлива, но все же. О его высоком положении говорил разве что байк - купленный родителями в кредит любимому сыночку на двадцатилетие. — И тебе привет, крошка. — Очередная насмешливая улыбка в адрес Ынби. У них тут что, воздух какой-то особенный, что все долбоебы улыбаются ей именно так? Ынби хочется рвать и метать, хорошенько стукнуть Ифаня. Желательно коленом. Желательно в пах. А потом разбить нос. И выбить зуб. И сделать ещё множество непедагогичных вещей, лишь бы только выпустить тьму, клубившуюся в её венах. — Я ведь и ударить могу, — с угрозой отвечает она. — Птички напели, что ты вернулась, а со старыми друзьями так и не повидалась, вот и пришлось самому к тебе идти. — Друзьями? — фыркает Ынби, — Ты что-то не то на завтрак съел? С каких пор ты мне друг? Напомнить, из-за чего я ушла из банды? — А кто тебе сказал, что из банды можно уйти? — Ифаня словно забавляет эта ситуация, но Ынби сразу распознает скрытую угрозу. — Права человека. Ифань хватает её за руку и тянет к себе. Близко. Недопустимо. Его пальцы впиваются когтями в нежную кожу, а прикосновения жгут кислотой. Мерзко. Чертов Ву Ифань! И чего ему дома не спалось? — А ты стала умнее, Ынби. Но кого ты пытаешься обмануть этими строгими костюмами и псевдоумными фразочками? Ты все такая же мелкая похотливая сучка, — шипит он ей на ухо. Ифань. Ещё одна липкая тень из прошлого, которую хотелось бы забыть. Она видела в нем друга, старшего брата, пока он все не испортил. Он думает, что она его соблазнила, она - что он её чуть не изнасиловал, и нет тут ни правых ни виноватых, потому что были двумя озлобленными на весь мир подростками с зашкаливающими гормонами и позволяли себе все, что заблагорассудится. Выйти из банды было так же сложно, как и отпустить Ким Минсока - словно режут по живому, но ты понимаешь, что выбора нет. Она изолировала себя от всех, кроме Чондэ. Полюбить одиночество было чертовски сложно. Поначалу хотелось бросаться на стены и выть по-звериному, пить и курить в бешеных количествах, лишь вытравить из себя прошлое. Разорвать все связи. Уехать в Сеул и держаться подальше от всех неприятностей. Вставать в шесть, бегать, есть только белки и полезные углеводы и ни за что не думать о прошлом. Прошлое прошло. Надо было двигаться дальше. И у Ынби получалось жить по идеальному сценарию, пока она не вернулась домой и прошлое, запертое на все замки, не обрушилось на неё ревущим потоком. — Иди к черту, — рычит Ынби, вырываясь из захвата. Ненависть ртутью обжигает нутро. Ей хочется повалить его на землю и бить ногами. Она плюёт ему в лицо, жаль только, что не ядом. Ей хватает проблем, она не позволит появиться ещё одной. Для него нет места в её жизни. Ифань бьет быстро, наотмашь — сильная пощечина обжигает ей щеку. — Ты будешь моей, хочешь ты этого или нет, — рычит парень, прежде чем сесть на мотоцикл и уехать. Ынби держится за щеку, чувствуя как давно сдерживаемая тьма, как спящий вулкан, начинает просыпаться. Чонин, с бесстрастным лицом наблюдавший за этой сценой со школьного двора, докурил и выбросил окурок.