Кактус Ким

Ынби не собиралась никуда идти, честно. Придя домой после очень долгого дня, она приготовила себе попкорн и устроилась перед телевизором. По тв, как назло, в честь дня всех влюбленных крутили одни мелодрамы,. Она включила детективный сериал, но и там нашлись милые голубки, которые лобзались пол серии. Не желая сдавать оборону, Ынби села проверять работы старших классов, и даже тут ее ожидал провал: работы пестрели предложениями с пресловутыми fall in love, kiss and hugs. Покорившись судьбе, решив, что от одного похода в кино планета не сойдет с орбиты, Ынби стала собираться на не-свидание с Чонином. Её тянуло к нему. Это факт. Ей нельзя было поддаваться этому влечению. Ещё один неоспоримый факт. Но семнадцатилетняя бунтарка, упрятанная за семью замками, насмешливо смеялась и вторила, что один раз не пи... дирижер, и вообще он совершеннолетний, как и она, а значит, ничего, кроме моральных принципов, которые являются лишь навязанной обществом херней, их не сдерживает. Ынби не слушала её, напевая какой-то прилипчивый мотивчик, чтоб заглушить мысли, и решительно настроилась, что это последняя их встреча с Чонином, что сегодня они расставят все точки, и заживут дальше как ни в чем не бывало, будто их вселенные никогда и не пересекались. Натянув капюшон безразмерной серой толстовки по самые уши, она ждала его возле кинотеатра, борясь с ощущением дежавю. Все вернулось на круги своя. Точно так же пару лет назад она ждала Минсока, пряча глаза от случайных встречных, с интересом изучая шнурки кроссовок. Чертов маленький город, где тебя все знают и узнают по походке или пуховику. — Не замерзла? — Чонин появляется, словно из ниоткуда, пугая её. — Нормально, — бормочет Ынби, шмыгая носом. Не смотреть в глаза. Избегать прикосновений. Помнить, что он легко разрушит её жизнь. — Отлично выглядишь, — издевается парень, смотря на неё сверху вниз. — Да пошел ты, — раздраженно парирует Ынби, направляясь ко входу в кинотеатр. — Фу, как непедагогично с твоей стороны. Провоцировать её — одна из любимых забав Чонина. Ему нравится колючий дикообраз, готовый постоять за себя, в которого она превращается лишь от одной колкой фразы. Ему хочется, чтоб она стала прежней. Беззаботной. Безбашеной. Свободной. Он тащит её на 50 оттенков серого, и к такому Ынби жизнь не готовила. — Ты отбитый? — бормочет Ынби, когда они подходят к залу. — Ага. — Радостно соглашается мальчишка. — На всю голову. Весь фильм Ынби борется с желанием закрыть Чонину глаза ладонями. На протяжении всего сеанса она не может расслабиться и нервно крутит кольцо на пальце. — Ты это специально сделал? — раздраженно шипит она Чонину. — Ага. — Довольно соглашается парень, отправляя в рот чупачупс. Его губы липкие от конфеты и в этом эротики больше, чем во всех постельных сценах фильма. На мгновение Ынби теряет связь с реальностью. Блядство. Чонин, кажется, видит, какую власть имеет над ней, и ухмыляется. Девушка сжимает кулаки от бессилия. Ей хочется оказаться в другой галактике, лишь бы подальше от этого придурка. Чонин и сам перестает понимать, что творит. Игра, которую он затеял, перестает быть игрой и выходит из-под контроля. Он не собирался доводить Ынби, правда. Она ему нравится. Но он никак не может пробиться через панцирь её притворства, вытащить наружу ту самую Ынби, которая срывала ему крышу. Люцифер нашептывает ему глупости на ухо, а он послушно их выполняет. Просто так сегодня сошлись звезды. Чонин не думает, а делает все, что приходит в голову. Просто эта влюбленность у него болит 4 года. Просто Ынби единственная. Всегда была и всегда будет. И она станет его маленькой бунтаркой. Он напомнит ей, какого это, когда тебе 18, и все моря мира тебе по колено. Просто ему так хочется. Он берет её за руку и пальцем чертит на ладони «ты мне нравишься». Ынби не в силах сдержать счастливую, по-детски наивную, чертовски неуместную улыбку. Её чувства накаляются до предела. Мурашки скользят вдоль позвоночника. Пульс учащается до невозможного. Как можно быть таким? Как можно выдавать подобные признания так беззаботно? Это ведь сокровенное. Это ведь сообщают вечером возле подъезда сбивающимся шепотом на ухо или дрожащими руками выводят на полях тетради. Но не так, нет. Они ведь почти не знакомы. Ынби знает, что он отбитый на всю голову. Чонин знает, что она хороша в английском, бросила университет и неплохо целуется. "Это не по-настоящему", - решает она. Просто детское наваждение. Оно обязательно скоро пройдет. — Может, тогда перестанешь вести себя, как придурок? — дрожащим шепотом, почти жалобно спрашивает она. — Неа, — Чонин ухмыляется, вновь запихивая чупачупс за щеку. Он держит ее за руку до конца фильма, и Ынби вынуждена признать: ей не хочется, чтоб он её отпускал. Кусочек её сердца навсегда останется там, на последнем ряду кинотеатра, на экране которого показывают дурацкий фильм, а сумасшедший мальчик бережно сжимает её руку, будто она является какой-то драгоценностью. Несмотря на многочисленные протесты, Чонин провожает её до подъезда. Они молчат, не имея особо общих тем. Точнее у них бесчисленное количество вопросов, которые они не решаются озвучить, потому что оба понимают, что между ними происходит что-то неправильное, но при этом необратимое, словно разгулявшаяся стихия: это должно пройти само, а пока нужно просто покориться. Хотя бы сегодня. Ынби вставляет ключ попытки с третьей, и еще столько же требуется, чтоб открыть дверь. Присутствие Чонина, как и его молчание, нервирует. Ынби считает секунды, чтобы переступить порог квартиры и сделать вид, что этого дня никогда не было. Позорное бегство. Ынби давно стала трусихой, но, кажется, только сейчас это поняла: бежала от прошлого, бежала от будущего, бежала от друзей и врагов, от семьи, и, самое главное, от самой себя. Бегство было проще, чем посмотреть правде в глазах. Обвинять всех и вся было проще, чем принять тот факт, что ошиблась. Ынби страшно и горько от таких мыслей, это, наверное, бред семнадцатилетней бунтарки, она не хочет так думать. У неё ведь была удобная устоявшаяся жизнь, и все её устраивало. Была. До встречи с Чонином. Она стремительно входит в квартиру, словно тогда все плохие мысли останутся за порогом. Чонин придерживает дверь, не давая закрыть. — На чай не пригласишь? Долгие секунды они смотрят друг другу в глаза. Внутри Ынби настоящий бардак: мысли больше похожи на детские каракули. Ей отчаянно хочется, чтобы все снова стало просто и понятно. Не дождавшись ответа, Чонин сам входит в квартиру и закрывает дверь на замок. — Мне страшно, — тихо говорит Ынби, обращаясь скорее к себе, чем к парнишке. Чонин подходит ближе. Он гладит её по щеке, нежно и трепетно. Заправляет выбившуюся прядь за ухо. — Со мной тебе нечего бояться. — Ты не понимаешь… — Я понимаю больше, чем ты можешь представить. Ты привыкла жить удобной жизнью. Запирать чувства на замок. Ходить с опущенной головой. При встрече со знакомыми делать вид, что не заметила. Но это не ты. Ынби, которую я знаю, громко смеется, несмотря на недовольные взгляды окружающих. Поет дурацкие песни. Лезет ко всем обниматься. Пьет чистую водку и много курит. Носит косуху поверх шипованного лифчика. Красит губы темно-красным. Смотрит так, будто читает тебя как открытую книгу. Заставляет тебя чувствовать так, будто ты никогда и не жил по-настоящему. Она говорит все, что думает, чем нервирует многих людей, и из-за этого часто дерется. Она восторгается увядшими розами. У неё в сумке всегда есть две вещи: какая-то жутко умная книга и альбом с рисунками. Ынби стоит пораженная. Из легких словно выбили весь воздух. Она стоит перед ним будто обнаженная, не зная, куда деть глаза. Здесь и сейчас восемнадцатилетний мальчишка обвиняет её бегстве от себя. Чонин не дает ей собраться с мыслями и целует. Жарко и горячо. Как в тот первый раз, в прокуренном подъезде, до дрожи в коленках и искорках перед глазами. Внутри моментально начинает все гореть. Руки ловко скользят по талии и выше, по лопаткам, пальцы путаются в волосах. Контролировать себя с ней неимоверно сложно, но Чонин боится напугать её излишней вольностью. Однако пальцы жжет от желания почувствовать тело, скрытое под слоями одежды, бесстыдно гладить манящие изгибы женского тела. Ынби не первая, но для него - единственная. Девушка подается навстречу, притягивая к себе за шею. Только сегодня. Только сегодня она не будет ни о чем думать. Чонин целует её так, будто она его персональное божество, пытаясь в поцелуе сказать, как много она для него значит. Как до чертиков скучал четыре года. Как злился на неё за то, что она сделала, а потом ушла. Он хватает её за бедра и поднимает, прижимая спиной к стене. Жарко целует в шею. Ынби откидывает голову назад, закрывая глаза. Путается пальцами в волосах и очень громко дышит. Улыбается, как гребанная Мона Лиза, выбивая из Чонина остатки разума. Пространство между ними искрит от возбуждения. Тела пылают от желания стать одним целым. — Ты мне нужна. Ты мне пиздец как нужна… — шепчет он ей на ухо. Ынби в ответ стонет и стягивает с него футболку. В комнате душно и воздух едва не потрескивает от притяжения между ними. Чонин возбужденно рычит и несет её в зал. Бережно кладет на диван, опускаясь сверху. Чувствовать тяжесть и тепло мужского тела до дури приятно. Ынби теряется в ощущениях, прикосновениях и поцелуях. Впервые все кажется таким правильным. Пусть планета сойдет с орбиты, пусть взорвутся все звезды, лишь бы он продолжал её целовать. Ынби позволяет снять с себя футболку и тянется к его ремню. — У тебя презерватив есть? — Я успею… - Бормочет парень, сражаясь с застежкой бюстгальтера. Но эта фраза отрезвляет Ынби, возвращая связь с реальностью. Она отталкивает парня, отползая на край дивана. Чонин смотрит на неё ошарашено, пытаясь понять, что не так. — Нет, — качает она головой, голос дрожит, и она чуть не плачет. — Нет, ни за что. — Что случилось? Он тянется к Ынби, хочет хотя бы просто погладить, просто обнять. Утащить её в пузырь тепла и заботы. Но девушка отстраняется, прижимая к себе футболку, и лишь продолжает качать головой. — Вы мне не нужны, как ты, блять, не понимаешь? Нет никаких нас! Мы просто трахались, Ынби. — Ты не можешь так поступить! Ынби продолжает тянутся к нему, ведь он для неё весь мир. Они ведь поженятся после выпуска, и все будет хорошо. Мужчина хватает её за запястья и отталкивает. Ынби падает, ударяясь животом о подлокотник дивана. Острая боль внизу живота пронзает тело. Она плачет. Подняться нет сил. По ногам течет что-то теплое. Это хуже всего, что он с ней делал.