***
Вдох. Свист. Выдох. Крик. Вдох. Свист. Выдох. Крик. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Она злится на саму себя за то, что с самого начала не смогла задать требуемый ритм, а теперь приходится делать передышку, чтобы угостить жертву глотком надежды. О да, надежда — худший яд для человека, и она с удовольствием поит им своих жертв, особенно, когда Лорд начинает скучать. Дышит размеренно, полностью наплевав на поднявшееся бурчание Пожирателей, которым нет никакого дела до каких-то там правил пыток — они жаждут криков и воя, и только Волан-де-Морт терпеливо взирает на подданных со своего трона. По его бледным рукам, завиваясь кольцами, скользит голодная Нагайна — она, как и её хозяин, умеет ждать и знает, что мясо вкуснее только после хорошей порки. А в центре залы — вокруг полуживого мужчины, задыхающегося от собственных рыданий, и готовящегося к продолжению экзекуции Палача — бродит Смерть. Она обиженно поигрывает косой, желает возобновить свой танец, но ритм здесь задаёт только Палач, которая вдруг начинает двигаться к жертве. — Хочешь, я угадаю, о чём ты думаешь? — чёрные ноготки сжимают раскрасневшиеся щёки мужчины, заставляя его поднять голову, чтобы дать Палачу заглянуть во влажные глаза жертвы. Она говорит медленно и вкладывает в каждое слово всю свою ненависть к жизни, а последним словом желает ужалить как можно сильнее. Ни за что — просто чтобы хоть как-то сбросить напряжение. — Хочешь услышать, ответ на свой вопрос, грязнокровка? — Я думаю лишь о том, — шипит тот сквозь зубы, — как ты будешь гнить в обители Дьявола, — и выплёвывает сгусток крови, который попадает Палачу на щёку и медленно стекает по коже. — Смелый, — смеётся Палач, склоняя лицо вплотную к нему. Она впивается взглядом в его глаза, гипнотизируя и ловя бессильную мошку в свою паутину, и все присутствующие как по волшебству испаряются из её мыслей. — А знаешь ли ты, что я делаю со смелыми? Я забираю их с собой к Дьяволу. Она выпрямляется, подмигивает Смерти и замахивается. Вдох. Свист. И выдох, который теперь уж никто не слышит благодаря сладкому крику — идеально. Вдох. Свист. Крик. Вдох. Свист. Крик. Она не останавливается, пока жертва наконец не падает замертво, не следит за вальсирующей Смертью и её косой и не слышит гогот десятка Пожирателей. Она останавливается и отходит в сторону, потому что в тот же миг шипящим парселтангом звенит фраза: «Ужин подан, Нагайна», и мимо Палача зелёной молнией мелькает тело змеи, которая может наконец насладиться пищей. — Ваша работа как всегда достойна высшей похвалы, — Лорд вяло хлопает в ладоши и, даже не дожидаясь, что его примеру последуют другие, продолжает: — Думаю, в ближайшие пару дней вы можете вволю насладиться присутствием вашего супруга. — Вы слишком щедры, мой Лорд, — она называет его Лордом только перед другими, наедине с мужем они бросают друг другу обычное «он», и всегда понимают о ком речь, а про себя она позволяет себе называть сильнейшего волшебника старикашкой. — Можете идти, — нетерпеливо машет рукой, позволяя удалиться. Пожиратели почтительно расступаются перед ней, хотя пару лет назад ничего кроме презрения она от них не получала. Заработанная за годы службы репутация спасала ей жизнь, одновременно с этим выжигая на душе шрамы. Беллатрисса Лестрейндж была лучшим Палачом Волан-де-Морта, однако, когда её убили, Тёмный Лорд рассудил, что подходящей заменой может стать волшебница, которой не было равного среди всех учеников Хогвартса и которая без всяких колебаний направила палочку в миссис Лестрейндж, произнося смертельное заклинание. Волшебница, которая до последнего билась за свою свободу подобно обезумевшей львице, хотя её лучшие друзья пустыми глазами взирали на неё с земли, а чистота её крови вызывала у приспешников Лорда лишь отвращение — именно её он решил сделать заменой Беллатриссе. И Палачом Тёмного Лорда стала Гермиона Грейнджер.***
— Ты думала, мерзкая грязнокровка, что сможешь избежать правосудия? — покрытые чёрным лаком ногти скользят по пластику, а карие глаза взирают на пустое лицо так, будто оно действительно живое. — Думала, можешь вот так просто восхвалять никчёмного Поттера… — Гермиона?.. О чёрт, прости… Лучше бы он подождал, вот только Лорд не любит ждать. Сразу у дверей Драко ослепляет льющийся из-за полностью открытых окон свет, а затем сразу же видит сцену, которая, пожалуй, будет заглядывать в кошмары до самой его смерти. Распростёртая на манекене Гермиона, которая «издевается» над жертвой, тем самым пугая его, несмотря на то, что он уже ни раз видел её «репетиции». Какое-то время Гермиона смотрит на своего мужа тем же безумным взглядом, которым окружающих одаривала Беллатрисса Лестрейндж, но потом наваждение спадает, и девушка поднимается на ноги, боясь смотреть на Драко. Тёмные брови сходятся на переносице, а руки дрожат то ли от предвкушения, то ли от страха перед своими собственными действиями и мыслями. — Неужели пора? — хотя почему она удивляется. Лорд так пристрастился к пыткам, что приказывал ловить чуть ли не каждого грязнокровку или полукровку, которые просто упомянули в разговоре Гарри Поттера, Дамблдора или Орден Феникса. — Да, — он мнётся и лихорадочно пытается решить, говорить или не говорить об особенности сегодняшнего наказания, а Гермиона тем временем отряхивает юбку, и уже собирается отложить в сторону кнут с шипами на конце, как Драко наконец продолжает: — Он просил использовать его, — кивает на кнут, который держит Гермиона. — Странно, он в последние недели предпочитал огненный… Кнопка щёлкает, закрепляя кнут на ремне. Заклинанием Гермиона приводит в порядок стол с орудиями пыток, а после удовлетворённо кивает и направляется к двери, стараясь не смотреть на Драко. — Гермиона, ты должна кое-что знать… — Нет! Не должна, — отрезает она и покидает мансарду, чтобы скрыться от сочувствия, которым так и веяло от юного Малфоя. Сейчас Палач Волан-де-Морта должен быть хладнокровнее самой Смерти.***
Они спешат в главный зал, а по пути Драко в который раз пытается понять, когда наступил тот самый момент, вернувшись к которому они могли бы попытаться всё изменить. Не было бы трупов Поттера и Уизли и развалин Хогвартса. Не было бы пленения Гермионы и неожиданного желания Лорда сделать из девушки Палача, а также не было бы скоропостижной свадьбы — единственного светлого лучика за последние пять лет. Отчего-то Волан-де-Морт решил, что наличие в невестках грязнокровки послужит прекрасным наказанием для Люциуса и Драко Малфоев, но для последнего это было скорее подарком небес. Да и грязнокровкой никто не смел называть Гермиону Малфой, которая после особого брачного обряда обменялась кровью с Драко и считалась полукровкой. Ни Гермиона, ни Драко так и не смогли понять, знал ли Лорд об их отношениях и не играл ли так с ними, готовя удар в спину. Почти пять лет они служат Лорду в качестве Охотника и Палача, правда прозвища такие дал им не он — люди. Когда однажды Лорду захотелось устроить публичную казнь, он отправил Гермиону вместе с Драко на «охоту», чтобы девушка «исполняла свой долг на месте», один из жителей, чтобы предупредить о беде назвал чету Малфой «Охотником и Палачом», а теперь их прозвища произносят благоговейным шёпотом. Пять лет Гермиона, переступая через себя, через нажитые и привитые с детства моральные устои, убивает людей своими пытками, каждый раз руководствуясь одним правилом, которое сказал ей Лорд. «Смерть любит вальс», — вот, что он прошипел, вручая дрожащей от отвращения к себе Гермионе самую обычную плеть — первую в её коллекции. Чтобы «тренироваться» Гермиона попросила выделить ей небольшое помещение, а в итоге получила в своё распоряжение пустующую мансарду, куда вход был воспрещён для всех, кроме, конечно, Драко — поначалу её жениха, а позднее — мужа. Девушке не сразу пришлась по вкусу перспектива битья безжизненного манекена, но с каждой пыткой, она поднималась на мансарду всё чаще, как Драко потом понял, чтобы выплеснуть на куклу ярость и гнев, которые приходилось прятать внутри себя. Другого выхода просто не существовало.***
Двери зала распахнуты и там, как, впрочем, и всегда, ожидает толпа Пожирателей в чёрных мантиях, и в этот раз единственным светлым пятном в море чёрных мантий является пленница, лежащая на полу в позе эмбриона. При виде знакомой фигуры Гермиона спотыкается, однако быстро берёт себя в руки, вспоминая, почему согласилась стать Палачом. Все затихают, но Гермиона не торопится начинать экзекуцию. Стуча каблуками, она медленно обходит вокруг жертвы, и наконец добивается своего. Одетая лишь в сорочку девушка поднимает голову, белокурые волосы, падая, закрывают половину лица, но даже это не мешает Гермионе узнать в пленнице жену Билла Уизли. Вдох. Свист. Выдох. Люди, встречавшие Флёр Делакур впервые делились на два типа, и Гермиона всегда причисляла себя к тем, кого совершенно не восхищала ни внешность француженки, ни её акцент, хотя годы спустя она и признала, что больше ревновала. И даже это не мешало ей с пренебрежением относиться к Флёр, а теперь Гермиона ненавидела себя ещё больше за то, что так и не смогла когда-то сказать: «Рада, что могу называть тебя подругой». Вдох. Свист. Выдох. Алые полосы одна за другой расцветают на спине Флёр Уизли, а она вопреки желаниям Пожирателей молчит, упрямо съёживается и кусает губы до крови. На полу Малфой-мэнора в агонии, не издавая ни звука, терпит все удары подруга Гермионы Малфой — девушка, не побоявшаяся принять участие в Турнире Трёх Волшебников и боровшаяся за свою любовь, девушка, которая, несмотря на предрассудки и недоверие доказала свою преданность и силу духа. Вдох. Свист. Выдох. Единственный, кто, как и Гермиона, желает Флёр быстрой смерти — Драко, который и выследил девушку этой ночью. Когда он нашёл её, с ним был напарник, и Малфою не удалось не то, что сорвать арест — он еле смог шепнуть француженке фразу, которую говорил всем будущим жертвам Гермионы: «Простите Палача». Драко как мог выпрашивал у Лорда отпуск, порой помогал грязнокровкам сбежать за границу, хотя сам при этом рисковал и своей жизнью, и жизнью Гермионы. Отказываясь заранее узнавать имена жертв от Драко, чтобы оградить себя от лишних переживаний, Гермиона не оставила ему выбора. Поэтому он просил приговорённых не ненавидеть Гермиону, чтобы дать ей выполнить свою работу, а потом уйти и оплакать даже незнакомого мужчину. Вдох. Свист. Выдох. «Ты — Палач, ты не можешь никого щадить», — как мантру повторяет про себя Гермиона, едва сдерживая слёзы, чтобы в один миг не бросится к униженной подруге и не укрыть её своим телом от разъярённых Пожирателей. Вдох. Свист. Выдох. Не позволяя себе ни секунды передышки, Гермиона снова и снова поднимает и опускает плётку, чтобы не затягивать сегодняшний вальс Смерти, потому что самых стойких — тех, кто так и не закричал под пытками — лишали кожи, а затем ещё корчащийся комок мышц и костей отдавали на съедение Нагайне незамедлительно. Потому что она слышит пока ещё тихое возмущение Пожирателей и жаждет скрыться от чужих глаз, спрятавшись в объятиях Драко, который заботливо поцелует её в макушку и ночь напролёт будет отгонять кошмары от её снов. Вдох. Свист. Выдох. Вдруг всё вокруг Гермионы замирает, когда в кратчайшем промежутке между ударами Флёр поднимает взгляд и улыбается. Жемчужные зубы блестят, а по ним течёт рубиновая кровь, и что-то понимающее есть во взгляде Флёр. Гермиона делает последний замах, и Флёр смиренно склоняет голову, будто давая согласие. Вдох. И Смерть ухмыляется своей подопечной. Свист. А Драко судорожно вздыхает, но не отводит взгляда. Выдох. Экзекуции настаёт конец. Смерть заканчивает вальсировать, в финальном па опуская косу на шею Флёр Уизли, и Гермиона думает, что её пытка вот-вот закончится — что ей позволят оплакать подругу, однако у Лорда явно иные планы. По его словам, у Нагайны пропал аппетит, и всё же Гермиона чувствует — её интуиция кричит о том, что это далеко не финал шоу, и потому, когда тело Флёр с помощью магии поднимают в воздух и переворачивают лицом к потолку, Гермиона еле сдерживает рвотные позывы от осознания всей степени своего греха. — Мой Лорд, — она переступит через это — заставит себя говорить ровно, и ни один мускул не дрогнет на её лице, — позвольте удалиться. Я… я должна закончить кое-какие приготовления… — Ах да, — он чуть ли не смеётся: ехидно ухмыляется, прожигает своим проницательным взглядом своего Палача и говорит с издёвкой, — завтра же день влюблённых! Пожиратели с радостью принимаются гоготать, словно Гермиона находилась не в обществе аристократов, а в логове голодных гиен. Никто из присутствующих не смеет выказывать непочтение к девушке, однако, когда сам Лорд решает потешиться, они ловят этот подарок как брошенную собаке кость. — Я так понимаю, большинство присутствующих сейчас крайне завидуют юному Малфою! Гермиона, вы можете идти, а вы, Драко, останьтесь после совещания. Думаю, сегодня вы и ваша супруга заслужили небольшой подарок…***
Она собирает всё своё самообладание в кулак, чтобы с гордо поднятой головой покинуть зал, но после того как щёлкает замок, ускоряет шаг, а уже на втором этаж бежит, сломя голову, и зажимает рот ладонью. Ванна принимает её с распростёртыми объятиями, и Гермиона падает на колени подле унитаза, отправляя в него свой обед. Пелена слёз застилает ей глаза. Всё на свете меркнет перед двумя догадками, которые выворачивают всё существо Гермионы наизнанку — догадками, которые она предпочла не замечать, ограждая сердце от лишней боли. Она рыдает, а перед её глазами словно в издёвку пляшет всё та же картина, на которой тело Флёр Уизли переворачивают, и то, что осталось от её сорочки очерчивает заметно выпирающий живот. Рвотные позывы вновь сотрясают тело девушки, но ничего, кроме желчи, её организм больше не может исторгнуть. Потеряв счёт времени, Гермиона рыдает на полу ванной, бьёт кулаком по плитке на полу, будто хочет достучаться до Дьявола и умолять его о милости — о спасении для душ, подаренных ею ему. А другая ладонь лежит на животе, который больше не скручивают неприятные спазмы. Гермиона Малфой боится не то что произносить — думать о том, что просто обязана сообщить мужу, но он сейчас на аудиенции у змееподобного старикашки, отравляющего жизнь всех людей. Гермиона Малфой слишком часто отталкивала мужа, когда тот пытался утешить её, но сейчас — особенно сейчас — Драко нужен был ей как воздух, и Гермиона мысленно звала его. Так она сидит на полу ванной, утопая в горе, пока её не находит запыхавшийся Драко. — Мерлин, Гермиона! Сколько ты здесь уже сидишь? — восклицает тот, падая на пол рядом с женой и прижимая её дрожащее тело к себе. — Ну что ты… Никто ведь не мог такого предугадать… — Нет, ты не понимаешь, Драко! — маленькие кулачки небольно ударяют его по груди, и он наконец отстранятся, чтобы выслушать девушку. — Я беременна, — кричит Гермиона, а потом вновь утыкается лицом в рубашку Драко, которая быстро намокает. Казалось, что не было того часа, проведённого девушкой в слезах — они не желали заканчиваться. — Как я могу носить этого ребёнка, если только что убила ещё не рождённое дитя? Как?! — Тише, любимая, тише, — шепчет тот и гладит Гермиону по голове, целует её макушку и больше ничего не говорит. Не потому, что не знает, что именно сказать, нет. С самого первого срыва Драко знает — он никакими словами не заглушит душевные раны. Он может только укачивать Гермиону как маленького ребёнка, давая ей вволю наплакаться — стараться быть рядом, когда её душа сгорает в муках. Как только Драко перестаёт чувствовать дрожь девушки, то поднимает её на руки, относит в кровать, а сам, скинув лишь ботинки, ложится рядом. Хорошие новости вполне могут подождать до завтра, а сейчас Гермионе нужен сон, в который Драко ни за что не пустит демонов прошедшего дня.***
14.02.04 — Ты идиот, — шепчет она совсем тихо, словно в пустующем кафе их могут подслушать. — Знаю, — улыбается юноша и целует её ладошку. — Но я же обещал, а… — А Малфои слов на ветер не бросают, — заканчивает девушка и прячет усмешку, отпивая глоток карамельного латте. Она долго не могла расслабиться, пока шла за упрямым мужем в кафе мадам Паддифут, оглядывалась оп сторонам, вздрагивала от самых обычных фраз, а когда официантка записывала заказ, походила на натянутую струну, готовую сорваться с места в любой миг. Однако стоило кружке ароматного напитка оказаться напротив неё, как напряжение последних суток — жаль, что не лет — отпустило её сердце, оставив лишь горьковатый осадок грусти. — Помню. — А ты врунья, — щелчок по носу вызывает смех, от которого у обоих теплеет на душе, словно кто-то растопил там домашний камин. Как же долго они боялись проявлять простые человеческие эмоции на людях, но, слава Мерлину, они так и не утратили свет внутри себя. — А кто говорил, что не любит карамель? — Я всё делаю вопреки, забыл? — Нет, — целует её губы, слизывая остатки карамели, а рука непроизвольно ложится на пока ещё плоский живот жены. Если бы не обстоятельства, при которых они узнали эту новость, если бы не постоянный надзор, Драко в ту же секунду — сразу после сообщения о беременности жены, подхватил бы Гермиону на руки и трансгрессировал бы с ней на другой конец мира, чтобы спрятать ото всех напастей. И теперь он действительно мог сделать это. нужно лишь чуть-чуть потерпеть, и они вдохнут пьянящий запах свободы. — Люблю эту черту в тебе. Больше пяти лет они и не смели надеяться, что в людном месте на них не будут оглядываться, шарахаясь или посылая вслед проклятия. Да и кто бы мог подумать, что под личиной двух простых волшебников прячутся Охотник и Палач Тёмного Лорда? — Драко, неужели этот день действительно настал? Мы свободны? — Да, — рука аристократа передаёт девушке свёрнутый в трубочку документ и, пока девушка зачарованно изучает его, сетует: — Я хотел всё успеть ещё до Рождества, но он не желал торопиться… — Плевать, что не успел до Рождества, — перебивает девушка, чуть не плача от счастья. — В следующее мы будем вместе, будем свободны, и это гораздо важнее! — Я люблю тебя, Гермиона, — шепчет он на выдохе, а воображение уже рисует реакцию девушки на уже обустроенный только для них двоих — хотя уже троих — дом. Дом, стены которого никогда не обагрятся кровью, окрестности которого не огласят предсмертные крики и куда не ступит нога Тёмного Лорда. Этот дом станет их гнездом счастья и света, где они наконец отпустят прошлое. — И я люблю тебя, Драко. И Гермиона Малфой целует своего мужа нежно и трепетно, сплетая свои пальцы с его. В это утро, наполненное розовым интерьером и запахом карамели, она отчего-то радуется тому, что Драко смог выполнить столь дурацкую клятву — пускай, что лишь семь лет спустя. Война покалечила их, однако Драко Малфой ни на день не забывал то самое обещание, которое он дал любимой на верхушке Астрономической башни. Как не сложится судьба, он всегда будет рядом с Гермионой, чтобы защищать её и греться в лучах её любви.