***
Это было больно. И подло. Однако Драко оценил то, с какой точностью Гермиона — а он был уверен, что это её рук дело, — метнула снежный ком. Избавившись от него, Драко осмотрелся. Несмотря на то, что зимой сад казался пустым без розовых кустов и благоухающих клумб, в нём всё же было где спрятаться. По всей видимости, Гермиона избрала своим укрытием укрытую снегом теплицу, а вот куда запропастились Алиса и Скорпиус Драко не знал. Его дети были настолько привязаны друг к другу, что в подобных забавах предпочитали выступать единой командой, и порой прятались так, что их потом невозможно было найти. Разве что домовики с их магией могли помочь, но Драко считал это жульничеством. — Одного не могу понять, — протянул он, отворачиваясь от теплицы, но в то же время краем глаза посматривая на неё, — почему при таких способностях ты не захотела стать охотником, Гермиона. Ты бы смогла компенсировать… Он не успел договорить, да и среагировать на новую атаку тоже. Довольно крупный комок снега ударил Драко в грудь, а появившаяся из ниоткуда Гермиона со смехом повалила мужа на землю. Он совершенно забыл об атаке спереди, сконцентрировавшись на своём тыле. — Какого?.. — Не ругайся при детях! — воскликнула Гермиона, затыкая рот мужчины, который принялся протестующе мычать. — И признай своё поражение! Драко закатил глаза. Дожили! — Дети! Я поймала папу, — закричала Гермиона, — мы победили! Почувствовав триумф, Гермиона не заметила, как ослабила хватку, чем и воспользовался Драко. Он смог столкнул с себя жену и навис над ней победно ухмыляясь. Впрочем, свою ошибку он осознал, когда в его спину прилетели новые снежки. — Воспитала хитрецов, да, Грейнджер? — Я всё же Малфой, — сказала Гермиона с ноткой самодовольства в голосе, — а Малфои… — Не сдаются, — усмехнулся Драко. Гермиона засмеялась, и Драко казалось, что это лучшее Рождество на свете. Вот сейчас с ним любимая женщина, а где-то рядом хрустит снег под ногами его сына и дочери, которые видимо собираются повторить обстрел снежками. То Рождество было наполнено смехом, теплом камина и хрустом серебряного снега…***
Огонь под котлом тихонько потрескивал, помогая Драко не пропадать надолго в приятных воспоминаниях. Клубившийся над серебряной жидкостью дымок щекотал ноздри, порой вызывая желание чихнуть, но Драко старался побороть эти позывы, чтобы случайно не сдуть со стола мелко нарезанные ингредиенты. Мужчина достал карманные часы. Его губы едва заметно шевелились, продолжая начатый ещё на рассвете счёт. Сейчас была дорога не то что каждая минута — одна секунда могла решить судьбу пленников, которые томились в зеркальном мире. Прошла минута, и в котёл отправились корни русалочьего вяза, а ещё через тридцать секунд за ними последовали лепестки луноцвета, вымоченные в драконьей крови. Зелье вспенилось, однако цвет не поменяло. Помещение наполнилось тошнотворным запахом гнили. Драко принялся помешивать жижу против часовой стрелки, продолжая шепотом считать секунды, и как только жидкость стала прозрачной, мужчина выхватил палочку. Брошенное в потолок заклятье отодвинуло в сторону небольшую заслонку, впуская внутрь навеса лунный луч, который оказался пойман системой из пяти зеркал, отразился от них и ударил в море осколков, собранных в деревянной раме. Продолжая считать, Драко приблизился к разбитому зеркалу. Он дышал ровно, а руки наконец перестали дрожать — теперь Малфой был уверен в своей победе. Зеркало будто питалось лунным светов — поглощало как губка, забирало все силы из неё. Через пять минут Драко во второй раз направил палочку на потолок, чтобы вновь погрузить окружавшее его пространство в темень, и как только отражение лунного диска перестало мерцать в осколках, Драко схватил котёл с зельем и выплеснул его на разбитое зеркало. Соприкоснувшаяся с холодным стеклом жидкость зашипела, словно её вылили на раскалённый металл. Драко с замиранием сердца следил, как зелье пузырилось, громко шипело и испарялось ещё быстрее, а те трещины, в которые оно попадало, мгновенно исчезали, и вскоре с восстановленного зеркала испарилась последняя капелька. Под навесом опустилась тишина. — Почти… Малфой приблизился к зеркалу и, не удержавшись, погладил его. Стекло было идеально гладкое и кристально чистое, будто только что отлитое. Пальцы Драко обхватили раму так аккуратно, будто она была новорождённым младенцем, и подняли зеркало. После Драко изменил положение зеркал, в которых ранее отражались лунные лучи, и открыл выходящую на восток дверь, за которой чернело усыпанное звёздами небо. Наконец Драко отложил в сторону карманные часы, сел на пол перед зеркалом так, чтобы не загородить первый луч солнца, который пройдёт через систему зеркал, и приготовился ждать, а компанию ему составляло мерное «тик-ток».***
Драко отказался сидеть перед зеркалом — он вообще возненавидел сей предмет. Когда в последний раз он видел своё отражение, то горько рассмеялся над собственным заросшим лицом: над свисающими до лопаток сальными прядями и спутанной бородой. А ведь когда-то он не терпел даже однодневный ёршик щетины и старался избавиться от него как можно скорее. Сейчас же Драко не без удовольствия ждал, когда его подруга закончит кружить вокруг него с ножницами, которые нещадно срезали отросшую бороду и волосы. Мерные щелчки ножниц успокаивали расшалившиеся нервы. И даже немного убаюкивали… — Ты вообще спишь? — поинтересовалась Пэнси, которая почти полностью обкорнала бороду мужчины. — Или это жара на тебя так действует? — Не могу объяснить, — конечно же, мог. Только ему совершенно не хотелось сознаваться, что последнюю неделю никак не может нормально выспаться. Каждый вечер, наблюдая за появлением растущей половинки луны, Драко снова и снова повторял в голове ингредиенты зелья, убеждал самого себя, что именно в это солнцестояние он сможет — и должен — совершить обряд. Говорил самому себе, что справится. — Просто… — Просто волнуешься, — встряла Джинни Поттер, входя в комнату. За ней как за генералом армии шествовали метла, ведро с водой, швабра, да пара тряпок, которые отважно вступили в сражение с пылью. — Мы тоже волнуемся и поэтому сейчас здесь. — Не понимаю, как услуги уборщицы и парикмахера помогут мне… — Во-первых, мне больно смотреть на такого тебя, — ответила Пэнси, пока Джинни разбиралась с завалом из свитков и многовековых томов, — во-вторых, мы хотим, чтобы Гермиона и дети вернулись в чистый дом, а не в свинарник, — женщина выпрямилась и критически осмотрела дело рук своих. Удовлетворённо хмыкнув, она отложила ножницы в сторону и вместо них вооружилась лезвием для бритья. — И, наконец, дети могут просто не узнать родного отца. Гермиона и не таким тебя видела, а вот малышка Алиса может запросто спрятаться от тебя. — Пэнс, ты там поаккура… — Цыц! Не мешай мне. Тем временем Джинни, вполне успешно разгребавшая свалку на письменном столе, чихнула от пыли и решительно распахнула окна, на которые с невиданной активностью набросились тряпки, натирая стёкла до скрипа. Летний тёплый ветерок принёс с собой запахи сада, который каким-то чудом оказался не загублен «пристальной» заботой Драко. В лучах заплясали снесённые со своих мест пылинки, страницы некоторых книг затрепетали, словно были живыми. — Спасибо вам. Пока Пэнси очищала лезвие, Драко неожиданно для самого себя выдавил слова благодарности, чем очень удивил подруг. — Если ты о том, что мы решили превратить тебя в человека, то не за что… — Нет, Пэнс, — губы Драко растянулись в улыбке, а в уголках собрались морщины, — я благодарен вам за веру в меня. Боюсь, без вас я бы сошёл с ума уже через месяц после того случая. — Не говори ерунды! — Джинни закончила с уборкой на столе и подошла к Драко. — Ты сильнее чем думаешь. Если уж Гермиона была так уверена в этом, то так и есть. Джинни замолчала, а Пэнси продолжила избавлять подбородок Драко от щетины. Мужчина вопросительно поднял бровь, интересуясь, почему Джинни продолжала как-то странно на него смотреть. — И, Драко, — она наконец решилась, — Гарри просил передать, что, конечно, всё понимает, но если ты не пришлёшь нам сову хотя бы к вечеру, то он придёт сюда с Блейзом. Он планировал и с утра дежурить тут неподалёку, но мне удалось отговорить его. Так что не удивляйся, если он с криками ворвётся в мэнор. Уголок рта Драко едва дрогнул, и мужчина кивнул в тот момент, когда лезвие на секунду отдалилось от его шеи. Наконец подруги покинули мэнор, предварительно в очередной раз попросив прислать сову, как только Драко завершит обряд освобождения. Стоило зелёному пламени унести Джинни Поттер и Пэнси Забини, как к Драко вернулось тяготящее чувство неуверенности в собственных силах. Он провёл рукой по волосам и невольно усмехнулся — ему придётся заново привыкать к этой стрижке. Быть может Пэнси была права: будет лучше, если он предстанет перед женой и детьми не отчаявшимся безумцем и затворником, а тем, кто верил в свои силы. Он же верил?***
Надежда умирает последней, и в случае Драко Малфоя она начала корчиться в агонии, когда розовый луч влетел под навес, мячиком отскочил от стеклянных боков и оказался пойман восстановленной поверхностью зеркала. Как до этого лунный свет зеркало впитывало в себя силу нового дня, но эта сила не спешила освобождать Малфоев из своего плена. С замершим сердцем Драко ждал и час, и два, и три — ждал, потому что уже успел убедиться в собственной победе и не хотел вот так просто верить в поражение. Поражение, от которого хотелось выть волком, которое выжигало дотла все внутренности — медленно, сопровождая экзекуцию садистским смехом. И в этом кострище догорала рыдающая надежда. Чуда не случилось. Поднимавшееся по небу солнце перестало попадать лучами в систему зеркал, и вскоре под навесом опустились тишина и полумрак, и только оставленные на столе часы пели своё насмешливое «тик-ток». Первым порывом было желание разнести вдребезги злосчастное зеркало, а ещё лучше — превратить в пыль, чтобы развеять его по ветру. Чтобы кремировать эту самую надежду, которая столько месяцев не давала Драко покоя, толкала на бесчисленные исследования, заставляла высчитывать фазы луны и верить, что именно в это солнцестояние — такое редкое, но по чистой случайности такое близкое — он сможет вернуть своё счастье. Услышит голос любимой женщины и смахнёт слёзы с её щёк, прижмёт к сердцу рыдающую от пережитого страха дочку и сына, который потом будет утверждать, что был готов защищать мать и сестру до конца. Однако стоило Драко увидеть самого себя в отражении, как руки плетьми повисли вдоль тела. Он смотрел на собственное перекошенное от ярости лицо, и боялся ударить его. Почему? Что же его пугало в самом себе? Желание уничтожить последний мост к семье? Или трусость, следовавшая за ним с самого детства? В итоге он убежал. Сорвался с места и, спотыкаясь, помчался прочь от выстроенного специально для этого обряда навеса. Не обращая внимания на боль в ступнях, на жалящее спину и голову солнце, Драко бежал так быстро, как только мог, словно это могло помочь убежать от прошлого или же, наоборот, ворваться в него, чтобы попытаться сделать хоть что-то для своей семьи — для Гермионы, Скорпиуса и малышки Алисы, а когда силы оставили его, колени сами собой согнулись, и силуэт мужчины потонул в дорожной пыли, взметнувшейся в воздух. Солнце убивало Драко. Он сорвал с себя рубашку, словно та не давала внутреннему жару покинуть тело, и отбросил белую ткань в сторону. — Напрасно, — прорычал Драко. — Всё было напрасно! И из его глотки вырвался нечеловеческий крик боли и отчаяния. Он впервые сорвался за эти три года, потому что обещал себе и потерянной в зеркальной глади семье, что будет сильным — не согнётся под давлением времени, не остановится, пока не вытащит их. И теперь он узнал, что всё было впустую. Воздух в лёгких закончился. Тело Драко согнулось пополам, а кулаки в бессилии ударились об землю. Мир будто вознамерился всеми силами помешать счастью Малфоя. Сколько бы он не боролся, сколько бы не доказывал — он правда достоин той самой счастливой доли — всё в конечном итоге рассыпалось карточным домиком. Потому что на гнилых опорах не устоял ещё ни один дом. И вот его дом, хоть и прочно укоренился в этих землях, уже домом назывался с натяжкой. Он прогнил в основании ещё до рождения Драко, и как бы он не пытался исправить это, всё было тщетно. Малфой-мэнор нельзя было назвать местом, куда лежала душа Драко. Там были только голоса — шепотки, крики, смех да отравляющая тишина. Там было прошлое, которое изо дня в день всё больнее жалило сердце. Призраки мельтешили перед глазами, подставляли подножки, выбивая Драко из колеи, но тот всё поднимался и упрямо шёл к своей цели. Цель рассыпалась прахом. Мечты были близки к этому. А прошлое продолжало смеяться над ним. Клятва перед алтарём и битвы плечом к плечу. Хруст снега, улыбка Гермионы и смех детей. Поддержка Поттеров и Забини. Слова Джинни и Пэнси, что они верят в него — в то, что он сможет, найдёт силы и спасёт всех. Всё смешалось в непереносимую какофонию звуков и образов, которые не давали Драко лечь на спину, чтобы дать душе сгореть под палящими лучами злого солнца. «Я вытащу вас», — кричал он, когда его прижимали к полу, а тело Гермионы практически затянуло в зеркало. Она плакала от бессилия и страха — боялась выпустить ладони Скорпиуса и Алисы, которых уже утянуло проклятье. «Гермиона, только не отпускай их! Я вытащу вас! Вытащу!» — и за это получил очередной удар по лицу. Сквозь кровоподтёки Драко наблюдал за тем, как его жена окончательно пропала из реального мира, как она прижала к себе детей, обернулась на Драко и попыталась что-то ему сказать, а потом зеркало и вместе с ним и мир мужчины пошли трещинами и разлетелись вдребезги. «Ты не плохой человек, Драко», — сказала ему однажды Гермиона, когда Малфой спросил, за что ему досталось счастье в виде надоедливой и прекрасной гриффиндорки. Они лежали на траве — в поле неподалёку от Малфой-мэнора, не говорили о будущем, не вспоминали прошлое. Просто были рядом друг с другом. «И не в удаче дело. Просто у каждого в этой жизни должно быть что-то, что помогает ему двигаться дальше. И если для тебя — это я, то учти, церемонится с тобой я не собираюсь…» Драко опёрся ладонями о землю и медленно выпрямился. Пыль наконец осела, и мужчина обнаружил, что в беспамятстве добежал до сада мэнора, где так любил гулять с семьёй и где Гермиона, крича от радости, сообщила о своей первой беременности. Там они играли в снежки, когда Малфой-мэнор становился похожим на замок Санта-Клауса. «Я всё же Малфой», — сказала тогда Гермиона с ноткой самодовольства в голосе. «А Малфои…» «Не сдаются», — закончил за неё Драко. «Всё верно», — подумал Драко, поднимаясь на ноги. «Малфои не сдаются».***
Три года — вот его приговор. Когда Поттер услышал это, то сдулся, но тут же нарочито бодрым голосом заявил, что три года — ничто по сравнения со, скажем, сотней лет. Драко же покачал головой. Он-то сравнил эти три года с отсидкой в Азкабане, но решил, что Поттеру не стоит это слышать. Он мало чем поможет, а так хоть останется единственным оптимистом в этой ситуации. — Только не смей от нас отгораживаться, — Гарри поправил очки и сурово посмотрел на Драко. — Мы с Забини будем приходить так часто, как только сможем. Мы вытащим Гермиону… — Это я её вытащу, — прорычал со злобой Драко, хотя сам не до конца верил этому утверждению. — И мне не нужна нянька, Поттер. Гарри лишь покачал головой и покинул мэнор, на прощание пообещав вскоре зайти. С его уходом мэнор замолк. Драко ещё неделю назад отослал всех домовиков в другое — меньшее поместье, чтобы те не доставали его вечной опекой, и чтобы не видеть, как те украдкой вытирают слёзы. Он посидел ещё немного на пороге, а когда поёжился от вечернего ветра, решил, что пора бы спрятаться от мира в доме. Драко так и не привык к молчащему мэнору — не привык к отсутствию шороха страниц в библиотеке и к молчащим каминам, до сих пор не забыл, как эхо переносило по коридорам смех его детей и строгие выговоры Гермионы, всё надеялся услышать запах фирменного жаркого жены, которое она порой готовила, несмотря на вопли домовиков о помощи. Он не привык к умирающему мэнору. В раздумьях Драко сам не заметил, как добрался до спален детей. Он вошёл в обитель Скорпиуса и на секунду представил, что вот его сын как ураган вбежит в комнату, упадёт на так и не застеленную постель и примется судорожно что-то искать под подушкой, а вскоре из смежной комнаты заливисто смеясь примчится Алиса и попытается куда-то утащить сопротивляющегося брата. Потом, наверное, заглянет Гермиона и позовёт на ужин, хотя Скорпиус будет морщиться и утверждать, что не голоден. В таких случаях он обычно собирался протестировать очередной подарочек Джорджа Уизли, а Алиса ходила за ним хвостиком, предвкушая развлечение. И такое Драко ещё не скоро увидит. Три года. Как приговор в Азкабане для него. Как приговор в Азкабане для его семьи. Ладони Драко сами собой сжались в кулаки. Резко сорвавшись с места, он направился в библиотеку, движимый одной единственной мыслью. Он не будет просто так ждать эти три года. Он узнает все нюансы проклятья, будет готовить чёртово зелье до посинения и заново и заново высчитывать нужный день. Там должна быть лазейка. Просто обязана быть…***
Драко всё же вернулся под навес. Он упал перед зеркалом, но что делать дальше, мужчина не представлял. Он сделал всё в точности как описывалось в книгах, и даже не представлял, в чём ошибся. Как же ему хотелось оказаться по ту сторону стекла. Хотелось увидеть их и обнять… — Вы же там… — прохрипел Драко, проводя ладонью по зеркалу. Серые глаза отчаянно рыскали по отражению, а отражение по лицу Драко, и он чуть было не рассмеялся над самим собой. Серые радужки не станут карими, как бы он не всматривался, каштановые кудри не мелькнут, и Гермиона не улыбнётся ему оттуда. Возможно, он всё лишь выдумал, и не было ни счастливой семьи, ни клятв вечной любви, ни обещания защищать во чтобы то ни стало. Возможно, ему лишь приснилась эта жизнь. — Молю, подайте знак. Вы там, я же знаю… Верю… Хочу верить… — голова мужчины бессильно опустилась. На землю у его колен одна за другой начали капать маленькие слезинки, пальцы сжались в кулаки, как можно больнее вонзая ногти в кожу. — Верните их… Молю, Мерлин, Бог или кто там отвечает за порядок в этом чёртовом мире, назовите вашу цену. Я ради них ничего не пожалею — ни оставшихся лет жизни, ни счастья. Я отдам всего себя, только бы они могли жить… Верните их… Сказано это было скорее от отчаяния, но Драко действительно был готов потратить жизнь на поиск ключа к ответу, хотя он, сам того не подозревая, и так успел найти единственный ключ к освобождению. Ключом был не только обряд, к которому он готовился больше трёх лет, искал его по всевозможным книгам, учил наизусть порядок действий, чихал от тошнотворного зелья, которое поначалу варил каждый второй день. Ни в одной книге не было сказано о самом последнем шаге, который нужно успеть сделать в день обряда. Обряд был только основой — каркасом, через который магия должна будет политься в зеркало, уничтожая путы проклятья. Магия искренних слов и магия чувств струились из Драко, собирались в ком готовый вот-вот взорваться. Драко даже не догадывался, что каждое сказанное им слово приближало его к семье. Не подозревал, что через пару минут, когда он уткнётся лбом в стекло и проведёт ладонью по, казалось бы, идеальной поверхности, подушечки пальцев неожиданно перестанут ощущать холод стекла, и пальцы неосознанно сожмутся вокруг тёплой ладошки. Это прикосновение невозможно было забыть. Драко вскинет голову и вместо собственного лица увидит перепуганную и одновременно счастливую Гермиону, протянувшую ему руку. Другой рукой она будет прижимать к себе сонную Алису, а Скорпиус будет цепляться за талию матери, не видя отца, потому что беспокоить его будут монстры, которые порой появлялись за ними. Драко не переставал молить о помощи, и мольба эта поможет ему — даст сил, чтобы вытащить из зазеркалья Гермиону с детьми. Он шептал, не зная, что его услышат, что вскоре он прижмёт жену к груди, расцелует проснувшуюся и счастливую Алису, прижмётся лбом ко лбу сына, еле-еле выдавливая из себя слово «молодец», потому что мальчик и правда защищал мать и сестру. Он не увидит слёз Гермионы до самого заката, потому что она продолжит держать чувства в себе, чтобы быть сильной в глазах детей, а ночью они будут утешать друг друга, сидя перед камином. И следующий день станет днём, когда Малфои начнут заново строить своё счастье. Вместе.