Драмиона. Сборник колдографий

      Ты, наверное, не предполагал своей реакции на её появление в твоей жизни. На её возвращение, словно ты не оставил дверь запертой и не забрал у неё дубликат ключа — и ключ от своего сердца. Словно она, не сумев избавиться от твоего образа в своём сердце, придержала дверь ножкой, а теперь стояла на пороге, освещённая солнцем.       Больно смотреть на неё, да, Драко? Больно сидеть за столом на другом конце конференц-зала, когда она склоняется над ухом своего шефа и что-то быстро шепчет ему, указывая пальцем на нужные строчки в отчётах — больно осознавать, что ты не можешь к ней подойти и заговорить? Ни сейчас, ни потом. Тому причины две, и самая банальная из них, известная практически каждому твоему знакомому, — трусость.       Моргаешь, и пелена очарования проедается кислотой реальности, но горький осадок остаётся. Не она, но, чёрт возьми, так похожа.       Совещание заканчивается, сотрудники спешат разойтись, чтобы продолжить заниматься свои делами, а ты не можешь пошевелиться. Даже не собираешься идти поодаль, как бы случайно рассматривая очередную привлекательную стажёрку. Ты собираешься забыть об этом и считаешь, что не стоит дразнить себя извращёнными фантазиями, потому что невозможно превратить одного человека в другого, пусть и похожего.       Неудачный, однако, план. Она ещё тут вместе со своим начальником, который продолжает досаждать министру своими странными идеями, а ты не можешь заставить себя пошевелиться, и это замечает Забини. И твои взгляды тоже.       Он всё быстро понимает, но, к счастью для тебя, делает неправильные выводы. Может проницательность его запылилась с годами, а может ты слишком уж пристально следишь за ней — важно только, что от его вопроса всё твоё существо выворачивается наизнанку.       — Не подозревал, что ты такой пошляк, — оскорблённо цедишь ты. — Она же мне…       И тут-то ты наконец всё понимаешь — даже фразу договаривать не надо. Твоё лицо такое смешное, когда вытягивается: щёки расслабляются, а губы складываются неслышной буквой «о» и глаза стеклянные, потому что тебя больше не волнуют слова Забини — тебя тревожат собственные мысли и догадки. И вот они, согласись, совсем не радужные.       Можно было бы всё списать на генетическую шутку — говорят же, что порой за родственников принимают абсолютно чужих людей, — но не в этот раз.       — Мисс Грейнджер, вы всё записали? — доносится от дверей, и этого достаточно. Даже Забини озадачен, а ты и вовсе разбит. Кажется, это первый раз, когда ты по-настоящему почувствовал себя обманутым. Как ощущения?       И что же теперь? Кого ты теперь будешь винить, а? Это же твоё любимое занятие: винить Поттера за отказ от дружбы и за арест отца, и в то же время винить последнего за неправильное воспитание и постыдную слабость перед Тёмным Лордом. Виноваты все, а в данном конкретном случае чёртова Грейнджер, которая раз уж согласилась оборвать все связи, то должна была свалить из Лондона и дать тебе полную свободу. Ты же понимаешь, насколько смешно это звучит?       Но она ведь правда исчезла из твоего поля зрения, и, наверное, нет её вины в том, что дочь собралась работать в министерстве — вдруг ей удастся воплотить материнские мечты в реальность? И за это ты не имеешь права её винить. Винить за то, что они так похожи. За то, что вы теперь коллеги. За то, что теперь тебе обеспечены бессонные ночи, где будет всё то, что хотелось бы напрочь стереть из головы. Не начать с чистого листа, нет — староват уже для чистого листа, а вот не слышать и не видеть фантомную Грейнджер ты бы не отказался.       И у тебя почти получилось.       Почти.       А помнишь ли ты её прикосновения к своей шее — когда ты приходил к ней поздно-поздно вечером, вынуждая её вылезти из тёплой постели, садился рядом, свешивая голову набок, чтобы она тебя пожалела и нежно растёрла затёкшие мышцы? А утро воскресенья — тягучее и жаркое, потому что она ластилась к тебе, как кошка, и вечер пятницы, наполненный гомоном дружной компании, куда ей удавалось периодически тебя затаскивать? Или её смех, от которого хотелось смеяться в ответ? Хотя бы споры — жаркие и долгие, мимолётные и шутливые, ведь с них же у вас всё начиналось, — их ты помнишь? Сомневаюсь.       Тебе проще помнить горечь расставания, так напоминающую вкус добротного огневиски. И горечь отвратного кофе, которое тебе приходилось через силу вливать в себя, потому что забегать в кофейню времени нет, а ты такой же неумеха на кухне, как и она. Вы друг друга стоили.       Какая удача, что ты больше двадцати лет умудрялся оставаться вдали от подробностей личной жизни подружки Гарри Поттера. Сейчас ничего не меняется. Руки не тянутся к старым газетным вырезкам в поисках колдографии или просто упоминания в статьях о Гермионе Грейнджер. Через коллег не пытаешься узнать хоть что-то о её дочери, не сталкиваешься с ней в коридорах и Атриуме. Начинает казаться, что так и будет продолжаться, пока во время очередного общеминистерского собрания не видишь её. Свою дочь, к которой тебя тянет. Вот ты подойдёшь, познакомишься, а дальше-то что? «Алиса, я твой отец». Прям как в том фильме, что Грейнджер заставила тебя посмотреть — смех один. О да, давай побежим за ней, когда заседание окончится, впрыгнем вместе с ней в лифт, набитый угрюмыми чиновниками и будем заворожённо наблюдать за ней. Как она продолжает перелистывать отчёты, как делает пометки маггловской авторучкой, как сдувает выбившуюся прядь с лица. Такая же, как Грейнджер, но гораздо роднее. Вот бы обнять её, расспросить, позвать на прогулку в парке. Вот бы…       Вдох, выдох. Успокоился? Ну значит вперёд, продолжай купаться в море иллюзий.       Ничего с этим ты не сделаешь. Долгие месяцы будешь думать, что на этом всё закончится — этих мимолётных встреч достаточно. Драко, ты глупец, если так уверен в этом, ведь не может жизнь течь, совсем не меняясь. Мы или сами меняем себя, или нас вынуждают измениться, подстраиваясь под новую реальность.       Это похоже на прыжок в ещё не согревшееся Чёрное Озеро, правда?       То был фееричный проигрыш. Забини хохотал до колик, когда в наказание тебе пришлось голышом искупаться в озере. В марте. Точное место не оговорили, поэтому ты счёл, что на дальнем берегу ни на кого не натолкнёшься. Откуда же тебе было знать, что тот уголок для себя избрала гриффиндорская заучка, сбегавшая от надоедающих однокурсников — в период подготовки к ЖАБА они становились всё назойливее и наглее. Помнишь лицо Грейнджер в тот момент, когда ты вылез из воды? Что ты корчишься? Ой, а на её имени теперь табу? Ну прости…       Это не может продолжаться вечно. И как прекрасно, что ты встречаешь их, сидящих на скамейке в парке. Гермиону Грейнджер, так изменившуюся, но всё такую же обаятельную, и её — твою — дочь, о которой ты до сих пор так мало знаешь.       Да, давай, прислонись к дереву, успокой дыхание, чтобы не закричать от боли, можешь ещё сжать переносицу — так ведь думать удобнее. Делай что угодно, но главное не уходи никуда, потому что ты, Драко Малфой, чёртов трус, и это истина, потому что ты сам себя ею заклеймил. Поттер, называя трусом, лишь подарил тебе исписанную этим словом табличку, а ты нацепил её на себя и рад тому, что получил такое прекрасное оправдание своим действиям. Ведь гораздо проще сидеть под деревом, слушая их разговор, чем принять решение и наконец показаться им на глаза, или трансгрессировать, чтобы они случайно не заметили твою удаляющуюся спину. Ты не хорёк, Малфой. Ты трусливый заяц.       Ты не слышишь, о чём они разговаривают не потому, что заметил издали и сразу спрятался, а потому, что вместо этого ты слышишь совсем другие разговоры.       Воспоминание похоже на чёрно-белую фотографию. На ней никто не двигается, как на колдографии, потому что ты хочешь помнить счастье, но счастье-то мимолётно, а потому половина колдографии обязательно поймает косой взгляд в сторону, опущенный на миг уголок рта или сжатые до дрожи в кистях кулаки. И там сидит на полу она. Откинув голову на застеленную кровать, смотрит в, кажется, белёсый с голубыми пятнышками потолок и смеётся. Сложно сейчас сказать, над чем она тогда смеялась. Над новой выдумкой Полумны, напечатанной в свежей «Придире». Над Фредом и Джорджем, которые слёзно умоляли её помочь с новым экспериментальным товаром их магазина: им не хватало одного дополнительного заклинания, чтобы стабилизировать конструкцию, но вот какого — загадка. О, нет же! Она смеётся над тобой, потому что в тот вечер у вас было “слишком маггловское” свидание. Что там было? Парк аттракционов да кинотеатр? Для неё так обыденно, а ты только и делал, что старался не вскрикивать от удивления, когда понимал, что гигантские металлические конструкции двигаются благодаря какому-то электричеству. И она смеялась в тот вечер. И карие глаза лучились счастьем, и маленькая ладошка не отпускала твою ни на секунду. Стоило бы записать тот вечер на плёнку, прямо как маггловский фильм, и ты бы пересматривал его и раз, и два, заливая в себя огневиски, потому что только полное ничтожество могло уничтожить магию того дня. Ты не верил в магию любви, и она не стала верить в тебя.       Тебе больше не позволено видеть её улыбку. Не позволено отбирать свои сигареты и гадать, почему она никогда не зажигала их, а просто держала меж зубов. Вредная привычка, но тебя в этом даже не старалась убедить. А может, она просто всё знала наперёд. Как ты думаешь, так ли сильно по ней ударил ваш разрыв, если за те месяцы в тебе ничего не поменялось? Она же умнее тебя и хоть не прорицательница, как полоумная Трелони, но заметить предпосылки разрыва способна. Трус остался трусом, и это далеко не её вина.       — Меня перевели в другой отдел. Больше не придётся терпеть этого Дугласа. Меня от одного вида коробок с конфетами тошнить начинает.       — Зато конфеты вкусные.       Она смеётся. Легко, непринуждённо, а ты продолжаешь прятаться за деревом. Но мыслями ты не в парке. Ты всё в той же чёрно-белой фотографии, тянешься к её лицу, то ли желая вновь отобрать сигарету, то ли собираясь запустить пальцы в короткие, но мягкие волосы, чтобы притянуть упрямую Грейнджер к себе. Ну и потом точно отобрать сигарету, потому что целоваться с ней как-то неромантично.       Заканчивай с этим мазохизмом, Драко. Фотографию нельзя облить краской и накачать магией, чтобы она ожила. И ты не Алиса из Страны Чудес, чтобы прыгать в норы и зеркала, где тебя будет ждать новый мир. Тебе закрыт путь в эту фотографию. Смирись и двигайся дальше. Как — неважно, но только не сиди под этим деревом.       — И куда же тебя перевели?       — В отдел международного сотрудничества. Мистер Родберти считает, что к нему я попала по ошибке и постарался выбить там место.       — А он не так глуп, как ты рассказывала.       — Первое впечатление обманчиво. Кстати, ты же училась вместе с Драко Малфоем? Это же его так не любят вспоминать дядя Гарри и дядя Рон?       Снова смешок. И тебе прекрасно известно, что это значит.       — Просто они всё те же мальчишки, которым лишь бы позадирать кого-нибудь. Не слушай их, он неплохой человек. Тяжёлый в общении, но может быть хорошим другом… А почему ты…       Вставай, Драко. Пусть колени подгибаются, пусть кровь шумит в голове, пусть листья предательски шуршат под ногами, а пальцы никак не могут нащупать палочку. Уходи оттуда. Ты же всё слышал, что ещё нужно?       Нужно понять, можно ли было что-то изменить.       — Оно того не стоило…       Кажется, ты даже не замечаешь, как бубнишь это под нос. А ведь и правда, оно того не стоило. Ну сказала бы тебе Грейнджер о ребёнке, ну привязала бы к себе ненужным вам обоим на том этапе браком — ничего бы не поменялось, потому что это только добило бы вас. И Грейнджер правильно сделала, что и сейчас никому ничего не рассказала. Ваша дочь уже не в том возрасте, когда при любой опасности прячешься за спину надёжных и любимых родителей, а в том, когда нуждаешься в небольших подсказках и поддержке. По иронии судьбы, теперь ты можешь этим её обеспечить, хотя жаль, что план Грейнджер наполовину провалился. «Выше ожидаемого».       Последний взгляд, и ты, похоже, наконец перестаёшь злиться на всё и вся.       И сейчас ты отпустишь их. Не потому, что когда-то самолично решил исчезнуть из её — из их — жизни, и совсем не потому, что ты боишься ответственности. Ты отпустишь их, потому что увидишь этот горящий взгляд когда-то любимой тобою женщины и поймёшь, что твой стул в её жизни давным-давно сожжён пламенем её души. Тебе негде присесть, некуда прислониться и абсолютно нечего сказать женщине, которую ты когда-то оставил. Пустые извинения и неловкие переглядки только испортят то, что потёртыми рисунками осталось в памяти. И Алисе не принесёт счастья. Она упрямая и раз так ничего не знает, значит, посчитала это знание ненужным.       Уходи, Драко.       Хватит их трогать.       Хватит казнить себя, хватит заливать эфемерное горе огневиски.       Хватит избегать собственную дочь, ведь вам ещё работать вместе.       И когда случайно столкнувшись с этой девушкой и выронив кипы документов, ты наклонишься за ними, поможешь собрать её бумаги и, протягивая их, с самой искренней улыбкой, на которую только способен, скажешь:       — Прошу прощения. Совсем замотался, не замечаю ничего вокруг! Будем знакомы: я — Драко Малфой. Надеюсь, мы сработаемся.       Тогда она, как ты и полагал, ни о чём не догадываясь, протянет свободную руку и пожмёт твою.       — Не извиняйтесь, — со смехом ответит она, и твоё сердце сожмётся от этого звука. Потому что они даже смеются одинаково, и теперь ты сможешь слушать его, не принимая за смех призрака. А ещё тебя заворожат её глаза — не такие, как у неё, но так похожие на твои собственные, и ты захочешь утонуть в серо-голубых озёрах. Ты думал, что эти воспоминания чёрно-белыми картинками будут отпечатываться в твоей голове, но теперь они будут окрашены в каштановый и серо-голубой. — Я на новых местах всё время что-нибудь роняю. Буду рада сотрудничать, мистер Малфой. Алиса Грейнджер к вашим услугам.