***
— Что-то не так с тестом, профессор? — вежливо поинтересовался Малфой. — О, не волнуйтесь, мистер Малфой, дело вовсе не в вашей успеваемости. Хотя вам, Антонин, не помешало бы чуть больше практиковаться в трансфигурации живого в неживое. — Профессор Дамблдор лукаво подмигнул Долохову, явно намекая на его последний провал в превращении ворона в графин. Слизеринец поморщился — его графин тогда не только остался с крыльями, но и попробовал взлететь. А разбившись, вновь принял изначальную форму, к этому моменту уже совершенно нелицеприятную. Птицу было жалко. А вот профессор трансфигурации раздражал: он вечно лез не в свое дело и явно считал себя любимцем учеников. — Тогда в чем же дело? — чуть более резко, чем позволяли приличия, спросил Антонин. — Я хочу поговорить с вами о Томе. За последние несколько месяцев вы сильно сблизились. — Том — наш однокурсник и живет с нами в одной спальне, — аккуратно сказал Малфой, предупреждающе сжимая руку вскинувшегося было Долохова, — ничего удивительного, что мы много общаемся. — Конечно-конечно, — поспешно кивнул Дамблдор, — я вовсе не говорю, что это плохо. Просто хотел узнать, все ли у него в порядке. Эта история с озером, больше месяца в больнице… Наверное, ему тяжело. Может, что-то непонятно по школьной программе? Антонин шумно выдохнул, сжал кулаки и процедил: — Почему бы вам не спросить у него самого, профессор? — Не думаю, что он поделится со мной, если его будет что-либо беспокоить, — печально вздохнул маг, — но он выглядит не очень хорошо во время моих занятий. Иногда я боюсь, что он вот-вот потеряет сознание. — Простите, сэр, — вежливо сказал Малфой, — нам ничего об этом неизвестно. Мы можем идти? Не хотелось бы опоздать на ужин. — Да, прошу прощения за задержку, молодые люди. Лишь отойдя на достаточное расстояние от кабинета трансфигурации, парни заговорили: — Ну и что это было? — нахмурился Малфой, в раздражении закусив губу. — Есть шанс, что гриф действительно считает приемлемым таким способом проявлять заботу? — Не думаю. Он нахален, но, бесспорно, умен. — Мне так не кажется, — фыркнул Долохов. — Ты удивительно бездарен в оценке людей и их поступков. Боевка прямолинейная и бесхитростная, — надменно протянул Абраксас, — странно, что ты угодил не на гриффиндор, тебе там самое место. — А в глаз? — Антонин продемонстрировал другу внушительных размеров кулак с зажатой в нем палочкой. — Что и требовалось доказать, — Малфой, задумавшись, потрогал кулак, с неким неудовольствием отмечая, что тот больше, чем его собственный. — Еще и угрожаешь варварскими надругательствами. Гриффиндорец недалекий, типичный, одна штука. Долохов вздохнул. Абраксас мог продолжать в том же духе часами, пока собеседник не сдастся и не признает правоту великолепного и сиятельного Малфоя. Хотя, если по-честному, так доводил он только Антонина, без зазрения совести подтрунивая над ним. С Реддлом он все больше предпочитал дискутировать на серьезные темы, обсуждая науку и политику, а всем прочим демонстрировалась холодная и неизменно вежливо-отчужденная маска достойного наследника древнего рода. — Ладно, — буркнул Долохов, сдаваясь, — объясни же мне, недалекому, какого хрена от нас надо было Дамблдору? — Я не уверен, но мне показалось, что он больше смотрел за нашей реакцией, чем действительно ждал, что мы ответим на его вопросы. — Вот дерьмо! — выругался Долохов. — Да, ты был весьма несдержан, — кивнул Абраксас и выпалил: — тебе так сильно нравится Реддл? — Что? — Антонин даже споткнулся. — В смысле? — Мне казалось, что ты вот-вот ударишь профессора, — тихо сказал Малфой, пристально глядя на собеседника, — как-то уж чересчур импульсивно даже для тебя. — Том — заносчивый засранец, — медленно проговорил Долохов, не отводя взгляда от серебристо-серых, настороженных глаз, — но он помог нам и спас тебе жизнь, он заслужил мою дружбу. И никто посторонний не имеет права выведывать у меня информацию о нем. Дамблдор оскорбил меня одним лишь предположением, что я буду обсуждать с ним Реддла за его спиной. Понимаешь? — То есть Том для тебя только друг, не больше? — все так же напряженно спросил Абраксас. — Не больше. И сейчас, мне кажется, стоит рассказать нашему другу о том, что произошло. — Да, ты прав, — кивнул Малфой, расслабляясь. — Кстати, а что насчет тебя? — Что? — Кто для тебя Реддл? — Друг. — Не больше? — Нет. — Но ты бы хотел? — Не понимаю, о чем ты! Пошли, а то и правда опоздаем на ужин.***
— Ты опять не ел? — судя по голосу, Малфой был чем-то обеспокоен. Том вздохнул, закрыл справочник по колдомедицине и потянулся. — Держи, — Долохов протянул ему бутерброды и сел напротив. — Спасибо, — Реддл почувствовал глухое раздражение, что окружало Долохова, и поспешно заблокировал дар. Антонин в свое время очень быстро и доходчиво объяснил ему, как он относится к «копанию в мозгах у друзей», и Том посчитал его аргументы весьма убедительными. Вообще, считаться с кем-то было не так уж и плохо. Более того, присутствие Долохова и Малфоя в жизни Тома несколько упрощало его общение с Гарри. Ну, то есть Поттер беспрерывно рассказывал о своих «самых замечательных, прошедших с ним огонь, воду и медные трубы друзьях», вернее, сначала он, судя по всему, вообще не хотел о них упоминать, потом проговорился пару раз вскользь и уже через несколько дней, расслабившись, начал трещать о них без умолку. Создавалось впечатление, что Гарри все делал исключительно в сопровождении Рона и Гермионы. В общем, в те моменты, когда эти двое уже начинали Тома неимоверно бесить, он успокаивал себя тем, что в его жизни есть Долохов и Малфой. Странно, что при их упоминании Поттер темнел лицом, замыкался и достаточно быстро сбегал из комнаты. Ревнует, может? Невозможность прочитать Гарри через стекло или хотя бы почувствовать его эмоции — раздражала. Вернее, большая часть мыслей у гриффиндорца большими буквами отражалась на лице, но разобраться в них было совершенно нереально. Иногда Тому казалось, что у Поттера какое-то психическое расстройство. Столько противоположных эмоций за столь короткие промежутки времени нормальный человек испытывать не должен. — Том, послушай, у нас состоялся очень короткий, но интересный разговор с Дамблдором, — сказал Малфой, запирая дверь в комнату. Реддл, прикрыв глаза, слушал рассказ и думал. Раньше декан гриффиндора не более чем раздражал: своим вниманием, своим недоверием, своим отношением. Еще в первую их встречу парню показалось, что Альбус Дамблдор сразу невзлюбил его и даже совершенно не педагогично пытался подавить авторитетом, словно соперничал с одиннадцатилетним сиротой. Но теперь пристальное внимание профессора трансфигурации было опасно. Меньше всего Том хотел, чтобы тот прознал про существование Гарри. Более того, неделю назад Реддл наткнулся на статью, в которой обсуждались некоторые законы временных аномалий. Заинтересованный, он полез разбираться с магическим законодательством и был неприятно потрясен, узнав, что путешествия во времени более чем на несколько часов в прошлое незаконны и грозят заключением в Азкабан, так как могут привести к неконтролируемым последствиям и уничтожению множества временных линий. Зеркало Люциана считалось темным и должно было храниться в отделе Тайн, вместе с остальными подобными артефактами. Что оно делало в Хогвартсе, оставалось загадкой. Но факт остается фактом: переход нельзя будет афишировать, и Гарри придется скрывать свои дату рождения и фамилию. Несмотря на все обещания, что Том дал сам себе, он так и не рассказал Поттеру про переход. Узнав, что на втором задании этот придурок едва не погиб, не сумев никого оставить в плену у русалок, Реддл матерился долго и со вкусом. Не забывая в подробностях расписать свое мнение по поводу интеллектуальных способностей некоторых индивидов. Гарри слушал молча, краснел, бледнел, но не спорил. Реддл не упустил случая упомянуть, чего ему стоило такое приключение, забыв рассказать о том, какие бонусы он получил в результате. И Поттер чувствовал себя виноватым, мило смущался и постоянно извинялся. Реддлу нравилось. Правда, потом, уже лежа в своей кровати, разглядывая зеленый балдахин, Том попытался представить, что почувствует такой человек, как Гарри, если узнает, что всех людей, которые его окружают, он самолично отправил в небытие, раз и навсегда изменив течение времени. Вышло погано: с Поттера станется попытаться убить себя, чтобы спасти тех же Грейнджер с Уизли. В общем, Реддлу понадобилось не очень много времени, чтобы договориться с самим с собой насчет всех своих обещаний. Хотя, конечно, пару крючков он забросил. В один из вечеров, когда ничто не нарушало какой-то умиротворенной близости, Реддл спросил: — А если бы у тебя был шанс вернуться в прошлое и изменить что-нибудь, ты бы им воспользовался? — Ты про маховик времени? — удивился Гарри и задумался. — Я бы соврал, если бы сказал, что нет. Но, насколько я знаю, время неизменно. Когда ты проживаешь момент, в который возвращаешься, ты уже есть в этом моменте и уже один раз изменил его так, чтобы все привело к тому, что ты вновь отправишься в прошлое. Понимаешь? — Да, хотя и поражен твоей осведомленностью. Или… ну конечно, ты же Гарри Поттер, тот, с кем всегда случается невозможное и всегда случайно! Неужто довелось использовать маховик? Поттер промолчал, лишь хитро улыбнулся, явно гордясь тем, что в очередной раз смог удивить Тома. Реддл продолжил: — Но я говорю не про маховики. Они могут переправить тебя всего на несколько часов, а вот если бы ты мог вернуться в прошлое на много лет назад и изменить ход событий, ты бы вернулся? — Да, — не задумываясь выпалил Гарри и тут же смутился, — ну, в смысле, это было бы интересно. А ты? — Еще осенью этого года я бы тоже, скорее всего, ответил да, — улыбнулся Том, — а теперь не знаю. Ведь тогда я мог бы никогда тебя не встретить. — Ну и что? — не увидел в этом проблемы Гарри. — А если бы ты, например, мог предотвратить войну, спасти и защитить многих людей, разве это того бы не стоило? Ведь это намного важнее встречи со мной. — Наверное, ты прав, — задумчиво протянул Том, внимательно наблюдая за Гарри. Он услышал именно такой ответ, который хотел, хотя столь равнодушное отношение Поттера к тому, что они могли и не встретиться, неприятно кольнуло. Они виделись очень часто, и Реддлу казалось, что он ощущает, как укрепляется между ними связь, как формируется мост. Но предугадать время перехода было невозможно, а ведь к нему следовало подготовиться. Реддл нервничал и волновался, надеясь, что переход случится до того, как их отправят на каникулы. Но время шло, и шансов на это оставалось все меньше. А тут еще пристальное внимание Дамблдора так некстати. — И что ты думаешь по этому поводу? Мне показалось, что он не ждет ответов на свои вопросы, а, скорее, следит за нашей реакцией, — Малфой выглядел обеспокоенным; Долохов, нахмурившись, молчал. — Думаю, ты прав. — Том потер переносицу, стараясь отогнать кошмарное видение, в котором профессор Трансфигурации разбивает Зеркало. — И все же ему не за что ко мне прицепиться. То, что он меня недолюбливает с самой первой встречи, — его личная проблема. Возможно, он пытается найти хоть какой-нибудь повод или причину для оправдания своего столь не педагогичного поведения. Вот и роет. — Предположим. Но если вдруг он начнет рыть в направлении твоих частых отлучек из спальни в ночное время, не найдет ли он возможность оправдать себя? — аккуратно спросил Абраксас. — Значит, нужно постараться не дать ему это направление, — достаточно холодно отрезал Том. — Мы-то за себя ручаемся, — буркнул Антонин, — но и ты постарайся не попадаться никому на глаза. — И с хера ли ты решил, что я нуждаюсь в подобном совете? — огрызнулся Реддл, вставая. Беспокойство из-за перехода, изматывающие тренировки, вечно вырывающаяся из-под контроля магия, бессонница и усталость — все это захлестнуло Тома и начало вырываться наружу глухим бешенством. — С хера ли нет. Или ты думаешь, что только мы обратили внимание на твои постоянные отлучки? — Мне нужно тренироваться контролировать свою магию! Ничего странного, что я уделяю этому много времени! Долохов со своим советом-будем-внимательнее, Малфой со своими аккуратными намеками раздражали, и Реддл позволил себе погрузиться в свое раздражение, со злорадством отпуская свою магию на свободу, снимая все ограничители. Светильники вспыхнули, зашипели, магический свет словно поменял оттенок, заполнив комнату зловещими зелеными тенями, холод инеем лег на стены и уже через секунду растаял — воздух нагрелся, загудел. Абраксас приглушенно вскрикнул и обмяк. Долохов вскочил на ноги. Магия Реддла давила на него, клонила к земле, подавляла волю, но злость помогла собраться с силами и выставить щит против магического воздействия на разум. — Конечно, ведь тебя окружают одни идиоты, Том! И никто не в состоянии заметить, что магией ты занимаешься под присмотром Диппета! Ты пытаешься убедить меня, что по ночам директор тоже с тобой шарахается? Может, тебе стоит хотя бы одну ночь провести в пределах спальни?! — Тебя не должно беспокоить, чем я занимаюсь в свое свободное время! Что вообще за столь пристальный интерес к тому, как я провожу ночь? Малфой не дает — ты на меня переключился? Этого Антонин уже не смог вытерпеть. В один шаг он подлетел к однокурснику, сильно и резко ударяя его в скулу, и тут же замахиваясь еще. Второй удар разбил Реддлу нос. Алая кровь на алебастровой коже и пугающе-холодные синие глаза были последним, что увидел Долохов, прежде чем его впечатало в стену и он потерял сознание.***
Злость исчезла почти сразу же, вместо нее пришло удовлетворение и ощущение неограниченной власти и могущества. Магия потоком струилась по телу, мягко обволакивая, успокаивая, насыщая. Двое магов лежали без сознания и ничто не могло помешать ему убить их и поглотить без остатка. Всего одно движение рукой, и он сможет вновь услышать пьянящий звук прерванной жизни, почувствовать, как рвется связь тела и души, как тогда, когда он убил приспешника Гриндевальда. Том никому не говорил об этом, старался даже не думать, но на короткую долю секунды он ощутил переполняющую его эйфорию и силу в тот момент, когда сердце мага перестало биться. Реддл застыл над Долоховым, с легким любопытством разглядывая своего друга. Слишком грубые черты лица, очень харизматичные в своей мимике, сейчас были расслаблены, словно парень просто спал, только бронзовые волосы намокли от пота и струйка крови стекала на лоб. Том задумчиво стер ее, облизнул палец. Солоноватая, отдающая железом и, хотя, возможно, это просто иллюзия, наполненная магией — кровь чистокровного мага, наследника древнего магического рода. Интересно, она отличается от крови грязнокровок? А как прозвучит смерть наследника древнего магического рода? Сколько силы даст она ему? Какие ощущения подарит? Нить на запястье вспыхнула, загудела. Гарри уже пришел в комнату. Если сделать все быстро, то через десять минут Том сможет к нему присоединиться, сможет поделиться своим новым открытием. Интересно, как для Гарри звучит смерть? Так же? Или для каждого мага есть свое, особое звучание? Хотя гриффиндорцу придется долго объяснять, что именно Реддл имеет в виду. Красивая фраза «звучание смерти» вряд ли будет ему понятна. Вот Малфой бы сразу уловил, он весьма хорошо подкован в риторике и прекрасно чувствует речь собеседника. А Поттеру придется все разжевывать. Как, впрочем, и всегда. Реддл рассмеялся, смех перезвоном отразился от стен. Его глупый львенок был скорее храбрым, чем умным. Ужасно упрямым, до безумия благородным и раздражающе простодушным. Реддл замер. Его глупый львенок никогда бы не убил. Наваждение спало, рассыпалось, оставляя после себя гнетущую пустоту в душе и жуткую усталость. Он стоял посреди холодной комнаты в пугающей тишине. Дрожь пробежала по телу, руки затряслись, палочка выпала из непослушных пальцев. Осознание того, что он чуть было не сделал, накатило с безумной скоростью. Тома замутило. Тело слушалось плохо. С большим трудом он опустился рядом с Антонином на колени, со страхом прислушиваясь к его рваному дыханию. Нащупал в кармане зелье Ясной Мысли и выпил. Вдох-выдох, сознание начало проясняться, страх и паника отступали. Тошнота и физическая слабость остались, но это из-за того, что он нехило потратился на свой внезапный всплеск безумия. Подобрав палочку, Том наложил на Долохова диагностическое заклинание. Не такое, конечно, что использовал Кадмус, а одно из самых простых, которое он смог выучить самостоятельно. Вглядываясь в нити, Реддл почувствовал облегчение. Ничего страшного. Антонин неприятно ударился головой и вывихнул руку, но это он уже сможет вылечить самостоятельно, не придется даже бежать в медпункт: — Вулнера санентур! — Он провел палочкой над раной, завороженно наблюдая за тем, как она затягивается. Направил палочку на руку: — Эпискеи! Вправив Антонину руку, Том задумался, стоит ли приводить его в чувство. От этой мысли было неуютно, объясняться сейчас не хотелось. Он проверил дыхание, еще раз наколдовал диагностические чары, и, успокоив себя этим, перенес парня на кровать. Посмотрел на Малфоя: тот лежал на своей кровати и, судя по виду, в экстренной помощи не нуждался. Его глаза были закрыты, на губах играла легкая улыбка, веки подрагивали, словно он видел сон. И вот что с ним случилось? Диагностика не выявила никаких отклонений. Реддл нахмурился. Абраксас пережрал его магии и впал в кому от восторга? Или, наоборот, магия Тома выпила беднягу до дна, подарив при этом эйфорию, которую дарят вампиры своим жертвам, пока пьют их кровь? Хотя магическое истощение должно было отразиться при проверке здоровья. В любом случае, Реддлу очень не понравилось блаженное выражение лица Малфоя. Если он с таким хоть раз на него взглянет, впору будет его заавадить, чтобы позволить другу сохранить достоинство. К тому же у Долохова очень хорошо поставлен удар с правой. Том усмехнулся, потрогав скулу — как бы ситуация не повторилась, Антонин за Абраксаса может и голыми руками придушить. Если успеет, конечно. — Обливиэйт: мы слегка повздорили, я ушел, ты почти сразу уснул и проспишь до самого утра, — уверенно произнес Реддл, направив палочку на Малфоя. Так будет лучше. Флакончик с кроветворным и восстанавливающим он поставил на тумбочку у кровати Долохова. Там же оставил записку: «Зелья тебе. Выпей оба. Малфой ничего не помнит. Извини». Последнее слово далось с трудом. Реддл умел извиняться, когда это было надо. Но впервые это делал, действительно испытывая чувство вины. Выводя это слово, он чуть не сломал перо. Но знал — так будет правильно. Он должен был извиниться, пусть никогда и не признается, за что конкретно. Пусть Долохов думает, что это за обидные слова, брошенные в гневе, и за столкновение со стеной, и никогда не узнает, что Том чуть было не убил их обоих, одурманенный своей собственной магией.***
Реддл шел по коридору, когда умудрился встретиться с тем, кого меньше всего хотел сейчас видеть. Профессор Дамблдор пронзительно посмотрел на него: — Том, десять минут до отбоя, куда ты так спешишь? И что с твоим лицом? Реддл снова потрогал скулу и поморщился — она болела и пульсировала. Лечить себя он остерегся: ощущал — магия нестабильна. Самолечение же требовало, как ни странно, куда большей концентрации, да и пас при заклинании выполнять по отношению к своему лицу было неудобно. Ткнуть палочкой в глаз и покалечиться по глупости не хотелось. Хотя, наверное, он просто еще слишком поверхностно разбирался в колдомедицине, должны же быть подходящие заклинания на такой случай. — С лестницы упал, сэр. Вот, иду в больничное крыло, — вежливо ответил он Дамблдору. — Надеюсь, лестница не пострадала? — несмотря на улыбку, взгляд профессора был обеспокоенным. — Ну что вы. Только мои лицо и честь, — отшутился Том. — Давай я посмотрю. — На мою честь? — не удержался Реддл. — Она осталась на той самой лестнице, с которой я спустился кубарем. Дамблдор же, достав палочку, уже направил ее на синяк. Тому стоило больших трудов, чтобы не уйти от заклинания. Стоять под прицелом мага, который явно тебя недолюбливает, было неуютно. Но профессор быстрым движением, не прибегая даже к словесной формуле, привел лицо ученика в порядок. «Силен, гад. Интересно, почему он себе нос не вправил? Проклятье или память?» — подумал Реддл и вздохнул. Сильный и умный враг — это не то, что ему сейчас было нужно. — Благодарю, профессор. Так намного лучше. — И не понадобилось тревожить мистера Помфри, — кивнул Дамблдор. — Иди в гостиную, Том, а то через пять минут мне придется наказать тебя за нарушение комендантского часа. — Еще раз спасибо. — Реддл быстро развернулся, чтобы скрыть раздражение, и направился в сторону подземелий. К счастью, он знал далеко не один способ попасть в нужный коридор.***
Альбус Дамблдор смотрел, как Том Реддл спускается в подземелья, и пытался успокоиться. Мальчишка был уже так силен, а ведь ему только-только исполнилось пятнадцать. Его магическая мощь была завораживающей, подчиняющей волю, страшной, увлекающей. Альбус пытался быть объективным, пытался относиться к мальчику так же, как и к остальным ученикам. Но это было невозможно. В первую же их встречу Дамблдор понял, что сирота, сидящий перед ним, — очередной бич магического мира. Хладнокровный, харизматичный, талантливый и невероятно сильный. Он не таясь позволил профессору прочувствовать все оттенки своей пугающей и притягательной магии. Тем самым на несколько секунд воскресив в воспоминаниях теплый летний вечер 1899 года, когда Геллерт Грин-де-вальд, пытаясь произвести впечатление на юного Альбуса, на целую минуту перестал сдерживать свою безумную, пахнущую кровью, огнем и снегом Магию. На которую так сильно была похожа магия маленького Тома Реддла.