Девушка из Берлина: Вдова военного преступника

Октябрь 1947 Сегодня был грустный день. Прошёл год с тех пор, как я потеряла Эрнста, и сегодня я решила купить букет цветов, чтобы почтить его память. Погода стояла не по-осеннему тёплая, и я воспользовалась этим, чтобы нарядиться для него. Урсула с радостью согласилась присмотреть за моими детьми, пока меня не будет, и я, брызнув духами на шейный платок и подкрасив губы, улыбнулась своему отражению при мысли, что я будто и в самом деле собиралась к нему на свидание. Лишний раз порадовавшись удивительно мягкой Нью-Йоркской осени, я остановилась у цветочного прилавка у входа в Центральный Парк и весьма удивила торговца, протянув ему деньги за сорок четыре красных розы - по одной за каждый год жизни Эрнста, будь он сейчас со мной. - Чей-то день рождения? - почти что угадал торговец. - Да. Я решила не вдаваться в детали; он был совсем недалёк от истины - день рождения Эрнста был всего двенадцать дней назад. Мы даже устроили небольшой праздник по этому поводу, чтобы малыш Эрни мог отпраздновать особый день в память его отца. Мы дали ему задуть свечи на маленьком торте, а после мы с Генрихом смахнули по слезе, когда наш старший сын положил "папин подарок" рядом с фотографией Эрнста - рисунок, на котором он изобразил всех нас, гуляющими в парке. Он даже собак не забыл нарисовать; не думаю, что я когда-либо раньше видела что-то настолько трогательное. Я мысленно обрадовалась, что сегодня был рабочий день, и соответственно людей в парке было совсем немного. Я какое-то время бесцельно шла, переходя с тропинки на тропинку, не зная толком, куда направиться. Да и не было у меня возможного места назначения, где я могла бы приклонить колени и возложить свой букет. Даже будь я сейчас в Германии, то и там бы не было могилы, на которой я могла оплакать свою так рано ушедшую любовь. Международный Военный Трибунал решил, что не заслуживали военные преступники ни могилы, ни хоть сколько-нибудь простого погребения, а посему попросту кремировали их тела, а пепел развеяли над ближайшей рекой - это согласно официальным источникам. Неофициальные ссылались на то, что и этой чести покойникам не оказали, и высыпали их прах в канаву недалеко от крематория. Тесно прижимая розы к груди, я продолжала шагать в поисках подходящего места, пока не остановилась у памятника Бетховену. Задрав голову к бюсту композитора, я ухмыльнулась. "А что, он тоже был немцем, не так ли?" За отсутствием чего-то более подходящего, я приблизилась вплотную к гранитному постаменту, опустила цветы у его основания и снова подняла глаза на холодный камень. - Добрый день, господин Бетховен. Надеюсь, вы не очень рассердитесь, но эти цветы не для вас. Они для человека, которого я очень любила...и до сих пор люблю. Сегодня годовщина со дня его казни, и я надеюсь, вы не будете против и передадите ему от меня привет, потому как...вы оба сейчас где-то в одном месте, и говорите на одном языке. Я подавила смешок, прикрыв рот рукой, чувствуя себя до ужаса глупой вот так беседуя с памятником. Ну и что? Решив, что говорить подобным образом с Эрнстом было ничем не глупее, чем с мёртвым композитором, я снова заговорила: - Эрни, милый мой Эрни... Как ты там? Ты ведь знаешь, что я разговариваю с тобой каждый день, с твоей фотографией, конечно, но всё же... Так мне хотя бы не так одиноко после того, как ты покинул меня. Нет, прости меня пожалуйста, у меня нет никакого права так говорить. Ты никогда бы меня по своей воле не оставил. Это я тебя покинула, любимый мой; это я виновата во всём, что с тобой случилось. Ты же всегда был рядом, ты любил меня, всегда любил. Не всегда знал, как это показать, но всё же любил. А я так тебя предала... Слеза скатилась у меня по щеке, но я даже не шевельнулась, чтобы её смахнуть. - Если бы только можно было всё вернуть назад, ангел мой, я бы всё сделала по-другому. Я рада, что хотя бы могла сказать тебе это там, в Нюрнберге, когда видела тебя в последний раз... Я рада хотя бы тому, что ты умер, зная, как я на самом деле тебя любила. Я так безумно скучаю по тебе; и дня не проходит, чтобы я не думала о тебе, о том, что бы ты сделал или сказал в той или иной ситуации... Особенно когда я смотрю на нашего сына. Чем взрослее он становится, тем больше напоминает тебя, и хоть это приносит мне какое-то успокоение, когда я смотрю в его глаза, такие же, как у тебя, когда он улыбается мне... Я даже рассердиться на него толком не могу, когда он начинает хулиганить, хотя он и делает это крайне редко - он такой хороший и воспитанный мальчик! Но даже в такие моменты у меня рука не поднимается его наказать, потому что он так похож на тебя. Я вздохнула и опустила взгляд на розы у моих ног. - Ты бы сейчас начал подшучивать надо мной, потому что я принесла тебе цветы, хоть в душе тебе и было бы жутко приятно. Но ты бы всё равно ничего не сказал, потому что ты всегда был ужасно упрямым! Ты смирился даже с той оранжереей, что я развела у тебя в кабинете на подоконнике, ты помнишь? Ты шутил на их счёт постоянно, тыкал мне, что Рейхсфюрер над тобой из-за них издевается, но так и не сказал мне их оттуда убрать. Потому что это я их для тебя принесла. Да и я была не лучше; притворялась, как могла, что мне и вовсе до тебя дела не было, когда на самом деле я умирала от желания, чтобы ты просто коснулся моей руки, когда я вручала тебе утреннюю корреспонденцию. Я даже шутки все твои грязные любила, хоть и делала вид, что они меня оскорбляют. Я покачала головой с грустной улыбкой от нахлынувших воспоминаний о наших совсем не нормальных отношениях. - Ты всегда был таким самоуверенным, таким циничным, но даже это я находила в тебе жутко привлекательным. Одному богу известно почему! Ты был просто ужасен! Ты постоянно ругался самым неприличным образом, ты курил без передышки, пил, как последний сапожник, а когда ты напивался, я ненавидела тебя ещё больше, потому что ты всегда начинал свои приставания! И знаешь, что самое смешное? Ты и тогда мне нравился. У меня должно быть с головой не всё в порядке, если, прячась от тебя, я пыталась понять, что же в тебе было такого особенного, из-за чего меня так к тебе тянуло? Помнишь, как ты однажды подстерёг меня в ванной? Я с таким усердием от тебя отбивалась, просто потому что знала, что если уступлю тебе, пути назад уже не будет... И как я была права! Ты преследовал меня с таким же упорством, с каким преследовал врагов Рейха. А я так боялась, что стану всего лишь одной из твоих многочисленных побед, одной из брошенных любовниц, от которых ты всегда избавлялся с такой бессердечной холодностью. Но когда ты всё же сделал меня своей, мне стало абсолютно всё равно. С того дня я просто хотела быть с тобой, каждую минуту проводить вместе; каждый мой вздох с того момента был только для тебя. Я просыпалась утром и спешила вон из дома, только чтобы поскорее тебя увидеть, а каждую ночь, засыпая рядом с мужем, я мучилась от чувства вины, будто я тебе изменяю. Ну разве не сумасшедшая? Я опустилась на колени перед монументом, выбрала одну из роз и начала отрывать лепесток за лепестком. - Знаешь, как девочки гадают в школе? Любит - не любит... Я задавала себе этот вопрос день за днём, пока ты не поцеловал меня тогда, в моей спальне, помнишь? Райнхарт дал тебе то досье на меня, и ты гнался за мной через весь Берлин, готовый убить меня. А как дошло до дела, то не смог спустить курок. Как и я не смогла. Я бы скорее умерла, чем причинила тебе боль... и всё же я это сделала. Ты, наверное, спрашиваешь себя, почему я тогда с тобой не бежала? Что ж, пора, думаю, взглянуть правде в глаза. Я совершила ошибку. Огромную ошибку. Да, правильно, конечно, было остаться с Генрихом в Берлине, потому что он всё же был моим мужем, и потому что он просто добрейший человек, готовый собой пожертвовать ради других... Я любила его раньше, до тебя; он же был моей первой любовью, понимаешь? А ты... Ты был полной его противоположностью, а я всё же полюбила тебя куда сильнее. Да, я совершила ошибку, Эрни. Я это знаю, и он это знает. Наверное, нам так и придётся всю жизнь с этим жить, и он всегда будет знать, что сердце моё принадлежит только тебе. Он - чудесный муж, у нас замечательная семья, и мы почти счастливы. Но мне страшно от того, что я бы всё это отдала, только чтобы тебя вернуть, хотя бы на день. Я больно закусила губу, чтобы не расплакаться; я всё же пообещала себе, что буду красивой и улыбающейся для него. Я оторвала последний лепесток. - Любит... Ты всё ещё любишь меня, не правда ли? После всего, что я с тобой сделала. Я тоже люблю тебя, Эрни, больше всего на свете. Ты всегда у меня в сердце и в мыслях. Прости меня за всё, пожалуйста. Я поцеловала пальцы и прижала их к подножию памятника, как сделала бы это на его могиле. Расправив платье, я повернулась к ближайшей скамье, чтобы присесть и поправить потёкшую тушь, только сейчас заметив незнакомца, сидящего на этой самой скамье. Бедняга должно быть сел туда почитать утреннюю газету как раз после того, как я только отвернулась возложить цветы, и никак не ожидал стать свидетелем такого престранного монолога с моей стороны. Я решила, что ему было неловко встать и уйти посреди разыгравшейся сцены, а потому он и сидел сейчас, прячась за газетой, что он читал. Думаю, он решил, что у меня явно не все дома, услышав, как я объяснялась в любви мёртвому композитору, и я его не винила. Может, он ещё и подивился, почему я звала Бетховена Эрни, но всех этих фактов было для бедняги явно предостаточно, чтобы прикрываться от сумасшедшей соседки газетой получше, чем любой бывший шпион в Германии умел. Как можно быстрее поправив макияж, я оставила его наконец в покое. Я шла назад домой, но посреди пути передумала и решила остановиться в одном из кафе, чтобы выпить бокал вина за Эрнста. Выбрав столик снаружи, я заказала десерт и кофе; Эрнст всегда имел слабость к сладкому, хоть и немногие это знали. Сегодня я решила заказать всё самое его любимое, вместе с его любимым шампанским, и попросила официанта принести мне бокал Дом Периньон. Когда он вернулся с ведёрком со льдом и начал открывать бутылку, я сперва подумала, что он меня не понял, и поспешила его остановить. - Простите, но я заказала всего бокал. - Я знаю, мэм, - он склонил голову с вежливой улыбкой и вынул пробку с лёгким хлопком. - Один господин купил для вас всю бутылку. - Какой господин? - Нахмурилась я в замешательстве. - Вон тот, что сидит... - Он осёкся на полуслове. Я проследила за его взглядом, но никого не увидела. - Надо же, странно. Должно быть, он уже ушёл. Наблюдая за тем, как официант наполнял мой бокал крайне дорогим шампанским, я не удержалась и спросила: - И часто у вас тут такое бывает? Щедрые незнакомцы, покупающие первой встречной девушке бутылку самого дорогого вина и исчезающие сразу после этого, я имею в виду? - По правде говоря, никогда, мэм. Должно быть, вы ему понравились. - Так понравилась, что он решил сбежать, не дав мне даже шанса его поблагодарить? - Я шутливо изогнула бровь. Официант улыбнулся в ответ и пожал плечами. - Мне тоже это показалось весьма странным. Может, он стеснялся с вами заговорить, но всё же хотел сделать для вас что-то приятное? А может, это из-за вашего акцента. - Моего акцента? - Да. Он немецкий, если вы не против, что я интересуюсь? - Нет, конечно. И да, акцент действительно немецкий. - Ну вот, видите; значит, я был прав. Тот господин говорил с таким же акцентом, только сильнее вашего. Может, захотел сделать вам что-то приятное, потому как вы напомнили ему о его стране? - Как он выглядел, этот ваш господин? - Да просто обычный человек в костюме и шляпе, мэм. Честно говоря, я не очень-то его разглядел. Отметив про себя весьма странное совпадение, что какой-то таинственный немец купил мне бутылку любимого шампанского Эрнста в день его смерти, я быстро свела всё к вмешательству самого провидения, усмехнулась неисповедимым господним путям и подняла свой бокал в тосте с моим невидимым призраком.