Девушка из Берлина: Вдова военного преступника

Глава 17 Май 1950 Я была занята приготовлением "после-школьного" (или вообще-то "после-детсадовского") обеда для моих троих детей, когда, отвернувшись от плиты, увидела только двоих за столом. - А куда Эрни делся? - спросила я близнецов, но надобность в ответе отпала, едва я услышала шум из детской. - Эрни! Очевидно, мой старший сын чересчур увлёкся игрой и моего голоса попросту не услышал. Я вздохнула, велела близнецам ждать за столом (хотя они в указаниях и не нуждались, не страдая от недостатка дисциплины в отличие от их брата) и пошла за Эрни в его комнату. Ещё из гостиной я услышала, как он кричал что-то на немецком (совершенно непонятно почему), но едва я переступила порог, всё встало на свои места. Я с ухмылкой покачала головой на своего сына, которому сегодня стукнуло пять, стоящего ко мне спиной и размахивающего игрушечной саблей перед армией деревянных солдатиков, расставленных перед ним на ковре. Эрни явно воображал себя никем иным, как фельдмаршалом Роммелем в Африке, не меньше. - Малыш, передай-ка на время руководство своему лучшему офицеру и пошли есть. Погружённый в свой воображаемый мир, он явно не ожидал моей руки на своём плече и резко развернулся, тут же зажав что-то, висящее у него на шее, в кулаке. - Что у тебя там такое? - я протянула было руку к тому, что он так старательно от меня прятал, но от шустро отпрыгнул назад, хитро ухмыляясь. - Ничего. - Эрни, покажи мне. - Нет! Тряхнув головой, озорник так быстро забрался под кровать, что я не успела его даже за щиколотку ухватить. Он явно что-то от меня скрывал, и я так просто это оставлять не собиралась. - Ну-ка вылезайте оттуда сейчас же, мистер! - Не-а! Хихиканье, доносящееся из-под кровати, под которую он знал, что я никак не залезу, потому как она была слишком низкой, означало только одно: доставать его оттуда также придётся хитростью. - Эрнст Фердинанд Розенберг-Кальтенбруннер! Как ты думаешь, что бы сказал твой отец, увидев тебя сейчас? Разве этим немецкие офицеры знамениты: тем, что прячутся под своими кроватями? - я не сдержала победной улыбки при последовавшей тишине, зная, что была на правильном пути. - Вот уж не слышала о таком "славном" армейском поведении. Твой отец был бы очень разочарован, молодой человек. Очень разочарован. Несколькими секундами позже мой сын вылез из-под кровати с таким тяжким вздохом, что мне стоило огромных усилий сохранить серьёзный вид. - А теперь показывай давай, что ты там такое прячешь. - Не могу. - Эрни отвёл взгляд, по прежнему сжимая что-то в кулаке. И тут, впервые хорошенько присмотревшись, я разглядела знакомые цвета ленты у него на шее и вскрикнула. Руки мои враз похолодели от моей догадки, и на сей раз я не церемонясь начала силой разжимать его пальцы, несмотря на все его отчаянные протесты. - Эрнст, откуда ты это взял? - спросила я его престрогим тоном, стараясь унять дрожь в пальцах, в которых я держала Крест за Боевые Заслуги со шпагами - точную копию того, каким наградил Эрнста фюрер в сорок четвёртом году. Я никак не могла заставить себя сначала его перевернуть, но едва не выронила этот треклятый крест, наконец-то себя пересилив. Выгравированное чётко и ясно в металле "Обергруппенфюреру Доктору Эрнсту Кальтенбруннеру" не оставило мне никаких сомнений: крест был подлинный и принадлежал раньше моему покойному Эрнсту. Я столько раз видела, как он надевал с утра награду, пропуская ленту под ворот кителя, что увидев её сейчас на моём сыне, я всерьёз усомнилась в своём психическом состоянии, или хотя бы в том, что мне всё это не снилось. - Эрни, - я взяла сына за подбородок, заставляя его взглянуть мне в глаза. - Отвечай мне, где ты это взял? - Сказал же, не могу, - упрямо повторил он. - Я поклялся молчать. Я не могу взять и нарушить слово. Моя честь зовётся верностью. К моему величайшему ужасу с этими словами - страшным девизом бывших СС - он поднял в воздух правую руку с двумя пальцами, как это делали в своё время солдаты, приносившие свою клятву верности. Я прикрыла рот рукой, невольно опустившись на пол перед ним. - Эрни, кто тебя этому научил? - Никто. - Не ври мне! Кто?! - я крайне редко кричала на своих детей, но тут мне было уже не до нежностей. - Ну-ка говори сейчас же! Кто дал тебе крест?! Кто?! Он упорно молчал, и я, не выдержав, схватила его за плечи и хорошенько встряхнула; только тогда он, не привыкший видеть меня в гневе, выболтнул наконец: - Папа дал. На мой день рождения. Тут я и вовсе дар речи потеряла на какое-то время. - Солнышко, папа никак не мог тебе это дать, - собравшись наконец с силами, я проговорила как можно мягче. - Папа больше не с нами, ты разве не помнишь? Он в другом мире. - Вовсе нет, - спокойно заявил он. - Родной... - Вовсе нет, мама. Он жив. Но только говорить никому нельзя, потому что это большая тайна. Я сосредоточенно вглядывалась в глаза сына, не зная, как реагировать на его слова. Эрнст был совершенно точно мёртв; казнён в присутствии представителей прессы и трёх союзных стран. Я лично видела фотографию его трупа в газете, которую я до сих пор хранила среди своих бумаг, сама не зная, зачем. Но Эрни был уже слишком большим, чтобы списывать подобные заявления на детские фантазии, да и крест на его шее был явно не плодом нашего общего воображения. Всё это натолкнуло меня на один единственный вывод: кто-то, притворяясь Эрнстом, действительно посещал всё это время моего сына, выдавая себя за его отца. Только это поднимало новую кучу вопросов: Эрни знал своего отца по фотографии и соответственно не принял бы слова какого-то незнакомца на веру так просто, если он и вправду не был похож на его отца. Да кто стал бы это делать, и что самое главное - зачем? - Эрни, где ты в последний раз видел папу? - я решила продолжить допрос, надеясь хоть немного разобраться в происходящем. - Сегодня в детском саду. Он пришёл поздравить меня с днём рождения. - Как он выглядел, солнышко? - Как на фотокарточке. - Эрни пожал плечами. - Только вместо формы на нём был костюм и шляпа. - И ты хорошо разглядел его лицо, если он был в шляпе? - Конечно. Мы говорили сквозь решётку забора, но он опустился на корточки передо мной, и я видел его так же близко, как тебя сейчас. Он очень высокий; у него карие глаза, как у меня, и шрамы, вот здесь, и здесь, и ещё один здесь... Я забыла, как нужно дышать, наблюдая за тем, как мой сын рисовал на своём лице точное положение шрамов Эрнста, оставшихся у него с его студенческих дуэлей. - Это невозможно... - прошептала я. - Он и раньше меня навещал. И он всегда приходит на мой день рождения. В этом году он сказал, что я уже достаточно большой для настоящего подарка, и дал мне это. - Эрни с гордостью тронул Крест за Боевые Заслуги, висящий у него на шее. - Он сказал, что крест раньше был его, но теперь он хочет, чтобы я его хранил. Я пообещал никому не говорить и не показывать его, но мне так хотелось с ним поиграть... Мальчик повесил голову, разочарованный в себе за нарушенное слово. Я заставила себя подняться с пола и направилась в спальню, постепенно складывая кусочки головоломки у себя в уме: второй день рождения Эрни и таинственный мишка, "найденный" им под скамьёй; рисунки, которые он рисовал для папы и также загадочным образом "терял"; его угрозы о страшном папе-генерале, который перестреляет всех его обидчиков... Кто-то и вправду виделся с моим сыном все эти годы! Но только вот это никак не мог быть его настоящий отец... или же мог? С трудом дыша от переполнявшего грудь волнения, я выудила наконец пожелтевшую копию "Нью-Йорк Таймс" из обувной коробки, где я прятала её вместе со старыми письмами и фотографиями, больше от себя, чем от других. Ледяными, дрожащими пальцами я принялась листать страницы, пока не остановилась на самой страшной, которую видела всего раз в жизни. Сейчас же, хмурясь и кусая губы, я заставила себя снова вглядеться в лица повешенных военных преступников, казнённых в Нюрнберге, сначала глядя на остальных, и только потом переведя взгляд на фото Эрнста. Все казнённые мужчины лежали поверх деревянных гробов, в которых их сразу после этого кремировали, согласно данным репортёров, в той же одежде и с верёвками, на которых их повесили. Смерть, безусловно, меняет людей, и выглядят покойники немного отлично от того, как они выглядели при жизни... но только это всё же был Эрнст, я была в этом на сто процентов уверена. Я в течение долгого времени изучала посмертный снимок, ломая голову над происходящим. Если Эрнст был мёртв, то как так получалось, что описание посещавшего его незнакомца, данное мне сыном, так точно совпадало с его покойным отцом? Единственным человеком, отдалённо похожим на Эрнста, обладавшим таким же ростом, телосложением, порезанной левой щекой и гривой тёмных волос, был его ближайший друг, Отто. Австриец также был арестован, но сбежал из тюрьмы для военнопленных, в последний раз подтвердив перед оторопевшими союзниками свой титул самого опасного диверсанта в Европе, которого никаким запорами было не удержать. Пока Эрнст был ещё жив, а Отто ещё находился на свободе, скрываясь где-то в горах от ОСС, я каждый день молилась, чтобы он пришёл на помощь своему лучшему другу, и выкрал бы его из тюрьмы, как выкрал двумя годами ранее итальянского диктатора Муссолини. Но затем и Отто был схвачен, и вместе с этим растаяла моя последняя надежда. А что, если теперь, мучимому совестью за смерть друга, Отто не пришло в голову ничего другого, как сблизиться с сыном его покойного собрата из СС, хотя бы таким образом возмещая ему потерю отца? Я быстро сунула газету обратно в коробку, крикнула Эрни, чтобы присмотрел за близнецами, а сама чуть ли не бегом выскочила из квартиры. Я с таким нетерпением стучала в дверь Урсулы, что она распахнула её, глядя на меня, как на умалишённую. - Что случилось? - Кто-то притворяется Эрнстом. Да, да, моим мёртвым Эрнстом. Я тебе всё потом объясню; присмотри пока, пожалуйста, за моими детьми, а я сбегаю в детский сад и поговорю с воспитательницей Эрни, ладно? Я их ещё не кормила, но мне очень нужно успеть до того, как мисс Стивенс уйдёт! - Конечно, конечно, иди! Только что ты там такое говорила про Эрнста? Вид у моей подруги был такой же, какой был у меня минут десять назад, но времени объяснять у меня не было. - Потом всё расскажу! Я схватила сумку и выбежала на улицу.