Ирёку (Сила воли)

Холодные дожди унесли с собой остатки лета, и на смену теплой поре года пришла осень: некогда зеленые клены , бурно щеголявшие кроной, сменили ее на куда более яркие цвета. Выходя в сад поутру, Кеншин теперь накидывал на плечи хаори - за ночь температура падала и белый иней укрывал землю. Пока Кеншин готовил завтрак, в доме просыпались еще двое - Мэгуми собиралась в клинику, на работу; Санацуки, ее верный охранник и помощник, следовал за ней. Стоило поблагодарить доктора Дзэнсая - хоть Сагара и не имел медицинского образования, он вполне годился на роль санитара, вот старик и замолвил за парня словечко. А что бы он трудился прилежно, его закрепили за доктором Такани, разумеется, также с подачи старого врача. Завтракать всем вместе не получалось: Яхико появлялся на кухне когда парочка уже покидала дом. Обычно мальчик широко зевал, но только до того момента, как окунал голову в ведро с водой - сон улетучивался, а парнишку словно подменяли. Он был полон сил и энергии. Наскоро съедая свою порцию, он убегал в "Акабеко" - хоть ресторан и открывался после полудня, работа в нем кипела с самого утра. Каору было дозволено подниматься позже всех. Не намного, но преимущественно затем, чтобы обозначить статус хозяйки в доме - Кеншин помнил, что Шишио выходил из спальни позже своих любовниц, и тревожить господина не полагалось не при каких условиях. Первое время девушка сердилась и просила будить ее вместе со всеми, а после смирилась и даже оценила отведенную ей привилегию - лишний час сна еще не повредил никому. Вместе с рыжим она наводила порядок в доме, затем, по надобности они посещали рынок и готовили обед. Домашние дела не занимали много времени, ведь вдвоем с Кеншином с ними справиться было гораздо легче. Основной же их деятельностью были тренировки и занятия с учениками. В небольших перерывах они отдыхали в додзе в полном одиночестве, а с приходом вечера начинался их собственный танец - уединение позволяло им оттачивать мастерство, обедняя клинки для защиты, но не нападения. *** Они стали близки настолько, насколько вообще могут быть близки мужчина и женщина, не являющиеся любовниками. В их отношениях появились нотки личные и интимные, но в тоже время - наполненные чистотой: Кеншин и помышлять не смел о том, чтобы иметь какие-то виды на свою госпожу, разве что дружеские. Он считал и без того великим чудом, что ему доверились, с учетом прошлого - но опять же, не видел себя достойной парой для Каору. Что касательно самой девушки, у нее на этот счет было совершенно иное мнение. Впрочем, видя ту робость и нерешительность, с которой Кеншин все больше открывался ей, она предпочитала не распространятся на этот счет. Вопреки всему, она умела быть терпеливой: если Кеншину требовалось время, она готова была ждать. Ее терпение принесло свои плоды: груз вины был непосилен, а болью нужно было делиться. Постепенно прошлое самурая прояснялось. Кроме имени хозяина, Каору могла назвать еще имен не меньше десятка - люди, которые так или иначе влияли на жизнь рыжеволосого. Некоторые давали ему неоценимый опыт, некоторые - ненавидели, но были еще и такие, о которых Кеншин все еще отказывался говорить. Томое была одним из таких людей: начиная говорить о женщине, рыжий мог улыбаться, но осекался мгновенно и умолкал, озираясь затравленно. Каору видела лишь, что он еще не готов рассказать ей историю Томое, более того - за именем женщины явно скрывалась некая тайна. И все же, говорили они много. Обсуждали мелочи, смеялись над забавными шутками и грустили, если того требовала ситуация. Невозможно было представить теперь Каору без Кеншина, Кеншина без Каору. Они расставались лишь с приходом ночи, расходясь по спальням, хотя Яхико мог поклясться, что парочка переговаривается через стенку, легонько постукивая по оной. Даже когда самурай уходил в сад, или тренировался, взгляд его, поворот головы и тела всегда были развернуты в ту сторону, где находилась девушка. Сагара первым отметил это, как "любовь". Не церемонясь и не смущаясь, он напрямую спросил у рыжего, что он собирается делать дальше в отношении куколки. Заметно смутившийся, Кеншин точного ответа не дал, уклончиво ответив, что "время покажет". Это не в коей мере не удовлетворило Санацуки, а потому своих притязаний на получение внятного ответа он не оставил - вскоре бывший наемник избегал друга уже намеренно, дабы не заводить слишком личных бесед. Мэгуми была и хитрее, и женщиной - она не спрашивала в лоб, она собирала информацию - наблюдая, ведя ненавязчивые беседы, замечая те пустяки, о которых мужчины обычно не задумываются. В свою очередь, Каору тут же дала спевшимся друзьям отпор, ребром поставив вопрос об их отношениях. Уж она то точно знала, что дежурства у парочки прошлой ночью не было, а домой она так и не явилась - вернулась поутру, довольная, как гулящая жена в отсутствии мужа. Яхико смеялся до слез, наблюдая за тем, как вытягиваются лица Мэгуми и Сано, но в силу возраста от замечаний удержался. Себе дороже вышло бы. *** Слухи поползли с севера. Это были бродяги, болтающие что-то о призраках и мертвецах; торговцы, рассказывающие сказки, веселые только в самом начале; приезжие, истории которых больше напоминали детские страшилки, нежели правду. Судачили о разном. Изначально поговаривали о случайности, совпадении, но почерк был слишком явным и полиция официально заявила о появлении серийного убийцы, буквально кромсающего свои жертвы на части. Его кровавый путь шел от окраин Киото до центра города, изменяясь с переменной частотой - порой, не глядя на привычки преступника, за неделю удавалось обнаружить лишь одно тело, а бывало, полицейские находили по несколько трупов за одну ночь. Пока происходящее не затронуло Токио, вся история казалась вымыслом. Однако, первая жертва, найденная на берегу Сумидагава, разбила сказку о жестокие реалии повседневности. Количество патрулей увеличилось вдвое, равно как и их состав, а жителей города убедительно просили не выходить на улицы по ночам без надобности. И все же, несмотря на принятые меры предосторожности, успеха в поимке преступника пока не наблюдалось. Следы его кровавых расправ находили теперь каждую ночь, а количество погибших неумолимо росло. Пока внезапно все не изменилось. *** - Ты уверен? - Абсолютно, - на лице Аоши не дрогнул не один мускул: оно напоминало застывшую маску, лишенную мимики, - Я выслеживал его слишком долго, чтобы ошибиться. - Странная у тебя жизнь, - невесело усмехнулся офицер, - Призраки прошлого не сильно допекают? - А ты чем-то иным занимаешься? - холодно отозвался мужчина, - Говоришь так, словно способен еще на что-то, кроме этого. Оглянись, Хаджиме, и ответь себе, чем ты занимался последние годы? На что еще ты способен, кроме этого? - Не суди о чужих грехах по своим, - назидательно заметил полицейский,- У каждого свои печали. Меня больше волнует, что этот зверь теперь находится в Токио. - Он убирает тех, кто предал его. Вырезает семьи и их родственников. Ты знаешь, в Токио он прибыл не случайно, наверняка слухи уже разошлись по городам. - Не ты ли способствовал их распространению? - Это имеет значение? Они молча, с неким вызовом уставились один на другого. Аоши презрительно прищурился, Хаджиме выдержал взгляд, затягиваясь горьким дымом. От прошлого еще никому не удавалось скрыться. *** За свою не жизнь Кеншин повидал немало смертей. Но тело, лежащее перед ним сейчас, значительно отличалось от того, что ему довелось видеть в прошлом. Это был труп молодого человека, изодранный в клочья - раны его походили на те, что обычно оставляют собаки. Однако бывший наемник недаром слыл одним из лучших мечников дома Макото: это была работа человека, а не животного. Шерстя собственную память, он пытался было припомнить хоть кого-то, кто мог бы убивать столь озлобленно, но на ум его не приходило даже образа. Даже верные псы Шишио убивали не столь безобразно. Они не упивались смертью, а убийство для них было больше работой, нежели искусством, приносящим наслаждение. Их не заботили терзания жертвы, не волновали ее мольбы и боль. Они делали свое дело не испытывая эмоций. Но тут все было иначе. Убийцу ублажал сам вид мучений - страх в глазах человека, избранного им. Это походило на пристрастие к опиуму - попробовав яд один раз, человек напрочь забывал о реальности и жаждал только повторения эйфории. Так и убийца - пока Кеншин не знал его истинной цели, но все же твердо был уверен в том, что за обезображенными телами стоит не сумасшедший. Самурай и понятия не имел, насколько он прав. *** Небо так и не прояснилось. После вечерней тренировки можно было пройтись еще вдоль каналов, но Кеншин опасался, что дождь застанет их с Каору в пути, а потому поторопил спутницу - они направлялись домой. Ничего не предвещало беды, и закатное солнце все также мерно катилось к горизонту, едва показывая края из-под свинцовых туч. И все же, самурай едва ступил за порог - он еще не видел, но почувствовал. Резко остановившись, он подался было назад, однако прошлое грянуло пресными каплями с небес. Шишио Макото торжествующе оскалился, приветствуя своего бывшего слугу. (продолжение следует)