Интересно дружите

      Поразительно, но ему кажется, что она чувствует его через эти тысячи миль. Через бесконечные километры засушенной земли, заледенелой почвы, через неспокойные в последнее время заливы и океаны. Здесь, в Японии, состояние природы ощущается особенно живо. Особенно тяжело. Когда он впервые за все свое время пребывания чувствует землетрясение, то напрягается, хотя люди вокруг не придают данному факту никакого значения. Подумаешь, еле-еле потряхивает, будто бы стоишь на огромном вибрирующем телефоне, ну и что?       В Штатах его учили искать безопасное место, не подходить к стенам, оставаться как можно подальше от нагромождений в виде массивных шкафов и высоких антресолей. В Токио же все как будто бы приклеено на клей. Никто ничего не боится. Все чувствуют себя просто замечательно. Съемочная группа, наверное, даже и не в курсе, что почву под их ногами как-то потряхивает. Женщина-гример, имени которой он до сих пор не может выучить (он вообще плох с японскими и китайскими именами, если честно), зевает, прикрывает рот ручкой и поджимает губы. Так и хочется вылупить на неё глаза, приподнять брови, пробормотать нечто вроде «надо что-то делать!», но Лето чувствует, как его ноги приросли к одному месту. Зачем что-то говорить? Зачем кого-то убеждать? Да кому вообще нужны здесь твои переживания, Лето?       Позже оказывается, что о таком «маленьком инциденте» никто даже не хочет сообщать в новостях. Что-то говорят по радио, вот только обрывочно, будто бы объявляют о вывозе мусора или о том, что небо над головой сегодня не голубое, а какое-то грязно-серое.       Ничего особенного. Люди привыкли так жить.       Люди живут на пороховой бочке и не реагируют, когда землю под их ногами начинает потряхивать, относятся к этому как к повседневному дождику или необходимости чистить с утра зубы. Для Джареда подобное в новинку. Он старается свыкнуться и как-то приспособиться ко всему происходящему, поджимает губы каждый раз, когда предметы вокруг вновь начинает слегка потряхивать. Бывают дни, когда они с Марго вообще не переписываются. Разные часовые пояса, занятость, апатия, которая медленно и медленно вновь к нему подбирается. Когда Робби была рядом, подобное чувство исчезало. Теперь, когда девушка находится за тысячи километров от него, безразличие вновь захватило его, уничтожая остатки хорошего настроения.       Мужчина старается быть дружелюбным, показывать всем и каждому вокруг свою очаровательную улыбку. Он прекрасно осведомлен о том, какую роль в его жизни играет его собственная внешность, когда-то он успешно этим пользовался, усмехался и даже не думал, что можно вести себя как-то иначе. Теперь же… возможно, будет правильнее сказать, что ему надоело. Ему претит такое. Сколько людей он перевидал за все свои годы? И сколько людей остались бы рядом с ним, не будь он обладателем милой мордашки и огромных голубых глаз, которые то и дело ассоциируются с диснеевским принцем?       Все это было достаточно сложно объяснить. Марго не была абсолютно другой, неповторимой, идеальной, той, от которой перехватывало дыхание и его глаза, как будто в мультике, превращались при виде девушки в два огромных розовых сердечка.       Хотя… ты уверен, Джаред?       В такие моменты просыпалось желание дать себе чем-то увесистым, чтобы убрать этот мир милых розовых очков. Но правда, ты уверен, что она не была «абсолютно другой»?       Потому что девушка вправду была необычной. Потому что среди тысяч, бросающихся на тебя и чуть ли не придавливающих к земле, среди тысяч, готовых высказать тебе в лицо слова, полные ненависти, она оказалась нейтральной Швейцарией. Это было странно. Его сознание привыкло к тому, что взгляд той или иной девушки подолгу останавливался на его лице, руках или затылке, что одновременно заставляло чувствовать себя неловко и как-то…       Твою ведь мать.       Он ненавидел свою безумную гордыню, просыпающуюся в такой момент. Часто он даже ненавидел самого себя, родившегося таким, «идеальным во всем», как некоторые порой называли его. Лето уже свыкся с собственным одиночеством и не ждал ничего особенного от своей жизни. Сорок лет, сорок пять, пятьдесят. В такие года у людей появлялись внуки, сами они праздновали юбилей свадьбы, целуя своего избранника в губы и счастливо улыбаясь, не зная, что в этот момент их снимает камера.       В такие года у Джареда был телефон, куча фильтров Снэпчата, возможность поприкалываться над Шенноном и получить в ответ «лошара ты ненормальная», позвонить поздно ночью Томо и получить на следующий день от него втык. Лето вел жизнь свободного подростка, непонятно как застрявшего в теле сорокалетнего мужчины. И это ему как-то не особенно нравилось.       Хотя, на свою внешность мужчина уже давно не обращал никакого внимания.       «Я скучаю», — приходит вдруг практически в полночь. Они не писали друг другу вообще ничего в течение двух дней — были заняты, да и темы для разговора куда-то испарились. Порой надо давать человеку отдыхать от своего надоедливого «я», предоставлять личное пространство, что он, собственно, и привык делать. Вот только Лето не учел одного: Марго поступать таким же образом не желала. Не в смысле того, что хотела надоедать, а в смысле того, что-то и дело показывала, как сильно он ей нужен.       Или просто подсознание Джареда решило для себя так. Наверное, на данный момент это не так важно.       Она не дает ему чувствовать себя одиноким и каким-то непонятым, отрезанным от мира. И с какой-то стороны Джаред даже благодарен девушке за такое отношение, просто ему немного не по себе. Его давно не вытаскивали из панциря, давно не давали прочувствовать, каково это.       «Ты же еще не спишь, Рапунцель?».       «Тебя все еще волнуют мои прекрасные длинные волосы?».       «Да, особенно тогда, когда они выглядят лучше моих».       «Просто кое-кто должен отказаться от вредной пищи, от которой организм впадает в истерику и очень громко вопит. Если посидеть пару минут в тишине и прислушаться к самому себе, то поймешь, о чем я, дорогая. Услышишь еле различимый писк. Тем более, волосы я отрезал».       «Ах, точно, извините. Прошу прощения. Какая оплошность с моей стороны. Наверное, этот еле различимый писк услышали на съемочной площадке, поэтому ко мне приставили каких-то страшных плоских богомолов в той самой рекламе».       Вообще-то, ссориться и перекидываться едкими фразами они не собирались. Но Лето почему-то улыбается, закусывает губу и сразу же печатает ответ.       «Мы говорим о той самой рекламе?».       «Даже не знаю, за всю мою жизнь реклама со страшными плоскими богомолами снималась лишь единожды. Куда интереснее лежать в кровати с голыми тонкими спичками, да? Еще и в ванной с ними купаться. И даже невинно целовать в щечку. Господи, тебя точно не звали играть принца в фильмы Диснея?».       «Ты так мило ревнуешь».       «Иди в задницу».       «Только с тобой, принцесса».       «Твое счастье, что Токио находится так далеко. И твое счастье, что во время съемок тебе нельзя наносить никаких увечий. На твоем месте я бы много раз подумала, прежде чем возвращаться домой и беззаботно ложиться под одеялко. Тебя может ждать хороший такой ремень, приходящийся по одному месту. И это не смешно».       «От тебя это звучит безумно возбуждающе. Можешь же ради меня еще раз сыграть библиотекаршу? Я как раз просрочил сдачу восьми книг».       «Лето, ты серьезно?».       «Больше не хочешь спросить моего мнения насчет чулок?».       «Боюсь, ты впадешь в уныние от того, сколько вредной пищи потребляет мой организм. Возможно, тебе придется даже заплакать. Утянуть у кого-то платочек и убежать к своим голым спичкам-моделям. Может быть, их внешний вид принесет тебе хоть какое-то утешение».       Он выжидает минут пять. Девушка то начинает что-то писать, то, видимо, стирает свое сообщение, то опять напрягается с ответом, но так ничего и не отправляет. Мужчина наблюдает за всей этой картиной и улыбается. На ум приходят её замерзшие пальцы и то, как ему пришлось согревать их в своих руках, обдавая горячим дыханием и заставляя Робби краснеть под цвет спелого яблока. Это казалось Лето ужасно… нет, не милым. Возбуждающим. Вся Марго была словно комок нервов, до которого было просто невероятно дотрагиваться. Дрожь, мимолетные вздрагивания, сбитое дыхание, прикрытые глаза и открытый ротик с полными губами. Мужчина приказал себе немедленно остановиться, когда воображение напомнило ему о длинном розовом языке и светлых глазах несносной девочки.       «Утешение мне приносит только то, как ты тогда крутилась перед зеркалом и оглядывала мелкие, еле заметные синяки. И обвиняла при этом меня».       Молчит. Видать, вспомнила, с чем конкретно связан этот момент. После невероятно жаркой ночи, во время которой они оба чуть не задохнулись, перевернули постельное белье вверх дном и прикасались к разгоряченным, потным телам друг друга, она быстро юркнула в ванную, будто бы стесняясь своей наготы, и нахмурилась, стоило заметить…       «Значит так, да?».       «Признай, что следы моих пальцев на твоих бедрах смотрятся просто великолепно».       «Лето, это звучит очень и очень странно».       «Робби, напомнить, кто это начал? До сих пор переживаю насчет выбора твоих чулок. Тебе точно было в них удобно?».       «Не переживай, дорогуша».       «Мисс Робби, я обязательно вернусь и сдам Вам все книги. Извините, что просрочил Диккенса на пару месяцев, но ту эротическую литературу, из-за которой Вы меня на днях обвинили, я абсолютно точно не брал. Могу поклясться Диккенсом».       «Пошляк».       В ответ она получает свою же фотографию с расстегнутой блузкой, в одних чулках. Округлые бедра, талия, низ живота, к которому так и хочется прикоснуться губами. Желательно еще и не бриться перед этим несколько дней — тогда Марго может даже взвизгнуть, податься назад и задрожать, попытаться вырваться, в то время как его пальцы окажутся на внутренней стороне её бедер. Ложбинка груди, видная на фотографии, заставила мужчину неосознанно облизнуть нижнюю губу. Он знал, какова её кожа на ощупь. Мягкая, бархатная и безумно, безумно теплая. От Марго пахло киви и арбузом, причем этот запах был еле-еле уловимый.       Больше всего Джареду нравился запах кожи девушки. Он утыкался носом в ключицу и вдыхал, переходил чуть ниже, и вдыхал. Прекрасный, естественный аромат её совершенного тела.       «Развратница».       Робби не отвечает. Планшет что-то там показывает, но Лето не прислушивается ни к единому слову. Через пару недель в Штатах состоятся выборы, и его, если честно, «обилие» кандидатов невероятно пугает. Он готов проголосовать даже за того кота, которого не так давно назначили мэром Аляски, но не за этих двух… в общем, беда.       «Тебе же безумно нравится отправлять мне такие фотографии».       «И ты знаешь, какой эффект они производят».       «Еще скажи, что ты добиваешься совершенно не этого».       «Ты не понимаешь, какое наказание тебя ждет, Марго. Ты самая, самая плохая девочка. Хорошие так себя не ведут. Хорошие не отправляют подобные фотографии и не звонят потом тебе, мило хихикая в трубку и будто бы не подозревая, что происходит».       «Может быть, скажешь это своим моделям?» — наконец получает ответ мужчина.       «Может быть, спросишь об этом у своих накаченных молоденьких сладеньких мальчиков?».       «Мне не нравятся такие „мальчики“. Если увидишь Джареда Лето, передай ему, пожалуйста, что мне очень сильно хочется его поцеловать. Прижать к стенке. И еще раз показать, что дома не настолько холодно, что обязательно надо надевать его футболку».       Вот ведь маленькая засранка.       «Думаю, если он об этом узнает, то тебе придется научиться жить без одежды в принципе».       «Уверен, что именно мне?».