Кэналлийская клетка для надорского вепря

Алан уже вовсю занимался делами, когда в кабинете появился Нед с подносом, заставленным кувшином и кубками. Выслушивая вполуха витиеватые путаные извинения, Окделлу пришлось пресечь увлекшегося оруженосца на полуслове, отсылая прочь повелительным взмахом руки, из-за стремительного гаснувшего отлаженного настроя. Составить последнюю волю для Ларсона не заняло много времени, а вот над посланиями для жены и детей предстояло поломать голову, ведь говорить о чувствах легче не становится даже перед близостью смерти. Пряный терпкий запах приятно щекотал ноздри, соблазняя потянуться за кубком с горячим вином. Вдруг подумалось, какое лицо мог бы скорчить Рамиро, предложи северянин ему подобный отвар. Кэналлиец уважал только ледяное освежающее вино и не терпел ничего кроме за крайне редким исключением. Алан сделал глоток, затем второй, наслаждаясь кисло-сладким опаляющим нутро вкусом. Алве писать он не станет, они поговорят лично. Окделл был в этом уверен – южанин сдержит свое слово. Оставался еще родич и бывший друг, в доме которого случилось так много… Но тут все решено. Первые эмоции, завладевшие им тогда, не спешили вернуться. Похоже, от силы духа просто-напросто совсем ничего не осталось: ни на стыд, ни на злость, ни на горе. Да и понимание всего произошедшего несло с собой пустоту, свободу от чувств и – как не странно – успокоение. Ни привыкать, ни что-то изменять в этой жизни ему не придется. Алан осушил до дна кубок и поднялся, приближаясь к окну, за которым почитай ничего уже нельзя различить. За воротами у дальних деревьев мелькнули тени. Повелитель Скал попытался присмотреться внимательнее. Одну из них он, можно сказать, уверен, что знал. Но зачем Ларсу бывать среди кэналлийцев? Он готов дать голову на отсечение, что это южане присматривали за Обителью Скал теперь издалека, чтобы ее господин не взбрыкнул опять и чтобы кто-то другой не добрался раньше их соберано. Стоило в очередной раз подивиться тому, как Рамиро удавалось думать обо всем и сразу. Все дело верно в его природе, такой отличной от окделловской. Там, где северянин предпочтет закрыть глаза во благо Чести, южанин вцепится мертвой хваткой. Ибо Алва хищник, пожалуй, самый крупный из всех, набежавших сейчас в Талигойю. В свое время Окделл не придал значения словам Ариго, полным ненависти со слабым оттенком почтительного страха и едва уловимой зависти, когда он называл кэналлийского выскочку дикарем и зверем, что следует убивать немедля, поскольку зачуявший запах крови Алва не остановится ни перед чем, пока не отведает ее вкус. И спустя столько времени, проведенного вместе, Алан не мог не подметить звериное чутье Рамиро, не раз спасавшее тому жизнь; его изворотливый, подчас безжалостный ум, наслаждающийся мучениями выбранной им жертвы. И все равно невыносимо сильно любил в нем все, не разделяя на достоинства и пороки. Одно лишь спасение он видел для своей грешной души – отраву тайного знания унести с собой в могилу, не позволив Рамиро углядеть и тени безумствующих внутри чувств. Раздумывая об этом, Алан вышел из кабинета и пересек коридор, оказавшись в купальне. Зная хорошо привычку своего господина мыться перед сном, слуги давно подготовили необходимое. Раздевшись без посторонней помощи, он погрузился в едва теплую воду, приятно окутывающую собой усталое тело. Мысли вялым потоком текли в голове, не за одну не удавалось зацепиться и толком обдумать. Неожиданно в дверь настойчиво постучали. Повелитель Скал обреченно выдохнул и, зачерпнув в ладони воды, ответил, прекрасно зная, кто решил его посетить. Ларс притащился с подносом и кубками, улыбаясь проказливо от уха до уха. - Разрешите услужить, наше господинство, – елейным голосом протянул гость, усаживаясь по левую руку от Окделла. Алан повел носом, принюхиваясь и стараясь выглядеть недовольным. Травяные отвары на вине он очень любил, и Ларс не преминул воспользоваться сим знанием. - Собираешься меня споить? - Расслабить. - И чего ты хочешь от меня? - Помилуй Создатель! За кого ты меня принимаешь? - За того, кем ты с детства был. Пролаза и хитрец. Ларсон насупился, его грубоватое красивое лицо сделалось удивительно юным без своего вечно пугающего выражения. Он отчего-то считал, что командир должен внушать трепет и страх больше всех остальных чувств. Хитро косясь голубым взглядом, он молча протянул своему другу и господину кубок. Алан недолго раздумывал, прежде чем отпить. Быть может, захмелев, ему станет проще раскрыть собственные чувства, дабы последние мысли для жены и детей не остались в памяти оскорбительно сухим и исключительно формальным текстом. - Знаешь… – словно нехотя заговорил Ларс, – у кэналлийцев сейчас ночное бдение под нашими стенами. Алан промолчал. Теперь можно было не сомневаться в том, что он видел. Ощущение чужого выжидающего взгляда, направленного в его сторону, не мешало прислушаться к себе. Никакие эмоции не всколыхнула полученная новость. Может, оттого что он знал – так будет – или потому что видел доказательства немногим ранее. Но скорее из-за того, что в королевском дворце Ракана он откажется присягнуть Оллару. Тем все и кончится, известен исход. Дожить бы скорее до этого момента, пока неизбежный страх смерти и отчаянное желание жить не вступили в свои права, и он окажется на одной стороне с трусами и предателями, вынужденными волочить свое жалкое существование и бороться за него, пресмыкаясь. Но была и другая, куда более опасная сторона, принадлежавшая герцогу Алва. И именно она провоцировала слабость и сумятицу в мировоззрении герцога Окделла. Рамиро Алва был тем, кто играючи прикончил загнанную лошадь, облегчая страдания, ни «до», ни «после» не скрывая мотивов. Умом Алан все понимал, но сердцем… сердце плевать хотело на доводы разума. Понимать – не значит принимать. Повисшую осторожную тишину прервал негромко зазвучавший голос: - Скажи мне честно, Ал, ты желаешь лечь в постель с кэналлийцем? Вопрос, ставший настолько неожиданным, поспособствовал тому, что Окделл не сразу откликнулся, будто на самом деле задумавшись над ответом. - К чему опять эти намеки? – закрыв глаза и тщательно умыв лицо, Алан старался вернуть контроль над мгновенно сбившимся дыханием. - К тому, что все туда идет, – вспыхивая раздражением, тут же бросил близкий друг и преданный слуга. – И я должен увериться, что и с твоей стороны по взаимности. - Ты просто рехнулся, Ларри? – мягко с какой-то детской недоверчивостью спросил Повелитель Скал, встречая чужой ищущий взгляд. – Или успел напиться? Так иди, проспись, демон тебя забери! И не смей даже думать… Ну вот опять. От взметнувшейся черным пламенем злости не хватало дыхания, и слова разлетелись в голове, убегая, словно бусины с порванной цепи. Пришлось отвернуться и запить горечь неудачи еще теплым вином. В ставшем уже привычным гнетущем молчании потянулись долгие минуты. - Раз ты мою брачную клятву ни во что не ставишь, хоть бы постыдился обсуждать срамные вещи из уважения к жене Рамиро, совсем недавно дитя ему родившей. Ларс вскинул виновато лучащиеся в бликах светильников глаза, а потом упрямо тряхнул головой. - Можешь меня ударить, можешь презирать, но мне не совестно нисколько, раз речь идет о твоей судьбе. За крепкими стенами бился и выл, откуда ни возьмись, налетевший со всех сторон ветер. Он словно провозглашал дорогу своему Повелителю. В его рваных методичных ударах отчего-то мерещился цокот приближающихся морисских копыт. - Алва – не хилый король, который в постель тебя не тащил из-за болезни, а других отгонял из жадности. И не надо мне тут глазами сверкать. Никто не заказывает портрет собственного оруженосца из чистых помыслов, чтобы потом повесить к себе в спальные покои. Неужто он ночами на него молился, по-твоему? - Оставь в покое Эрнани. Не нужно сплетен. Его и в живых-то уж нет. - Да не о нем речь, – отмахнулся Ларс, прихлебывая из кубка, – а о тебе и кэналлийце. Отринь ты свою святость хотя бы раз и прими его покровительство. Сам жизнью своей не дорожишь, так другим позволь! - Не нужна мне такая жизнь, – отрезал Окделл, выбираясь из воды и шагнув на прохладный пол, где его тут же схватили знакомые руки, бесцеремонно сжимая плечи в стальном хвате. - Зато мне твоя жизнь нужна! – зарычал ему в лицо Ларс, – и семье твоей! И земле! – Насилу опомнившись, отпустил, принимаясь вытирать своего господина, под нос себе бормоча: – Ричард на тебя едва не молится, Эдвард же кроха совсем, а ты их бросить вздумал! - Зачем им отец, заклейменный позором? - Живой отец всяко лучше мертвого. А любимый – и подавно. Знаю, что одна мысль быть чьим-то фаворитом тебе невыносима, но… Алва ж не просто Первый маршал нового короля и хозяин самого богатого края, он же нравится тебе, я же вижу. Про него и говорить нечего… Дика твоего вниманием балует. Обещал кота подарить особенного, их заморского. Для герцогини лекаря своего присылал с настойкой от переутомления. Заботится в общем. Понимаешь ты, гордая головушка? Раз уж меж вами так повелось, чего теперь-то отпираться… Слова молочного брата, близкого и родного, ударяли Алана словно камни, летевшие с отвесной скалы. Одно из них вполне могло оказаться смертельным для того, кем он был столько лет. И лишь твердолобое упрямство, свойственное роду Окделлов, призывало стоять, что есть сил. Но, помилуй Создатель, как же невыносимо перед лицом своей и чужой любви! Он чувствовал полную беспомощность и горький привкус скорби той жертвы, что придется ему принести в ближайшее время. Жизнь или Честь. - Ну не могу я, пойми, не могу... Как мне Женевьев то в глаза смотреть? Как после всего к ней прикасаться? Да я на ближайшем суку скорее вздернусь, чем оскорблю ее подобным предательством. - Да пошло оно все в падь! Не дам я тебе умереть, понял?! Не дам! И Алва не даст! Вот увидишь. И можешь злиться и не прощать. Да хоть убей потом! Тяжело и громко закрылась дверь. Эхо злых отчаянных выкриков звенело в ушах Повелителя Скал. Совсем они здесь все с ума посходили, отравленные ядом затяжного страха и общего горя. Одевшись в ночное, Алан медленно побрел к себе в спальню. Ветер за стенами продолжал рваться в дом, столь же ярый, как и Алва. На душе вдруг сделалось нехорошо. Захотелось к сыну, к жене, к прошлой жизни. Окделл и сам не заметил, как ноги принесли его в покои Женевьев, а сонная служанка уже открывала двери. Его жена в строгой ночной сорочке и не думала спать. Повернув к нему искаженное мукой лицо, отложила нераскрытую книгу и резко встала. Длинные густые пряди заструились по плечам и груди, каштановыми волнами украшая изящную фигуру герцогини. Она все поняла по его глазам. Дрогнула лишь на миг, подкошенная осознанием, словно открывшейся раной, а потом бросилась к нему, обнимая за шею и безостановочно, безумно шепча «не пущу, не пущу, не пущу…». Это было прощание болезненное и одновременно страстное: ее волосы плотным пологом над его лицом; его руки с силой сжимающие ее бедра. Позже, в свете луны, он говорил, а она слушала, закусив тонкие дрожащие пальцы, чтобы не всхлипывать. Дождавшись, когда Женевьев уснет, Алан оделся и покинул жену, чувствуя легкость в голове и тяжесть на сердце. Слова Ларса не покидали мыслей. Что должно было случиться? За что он не простит его? Каждый шаг давался все труднее. Алкоголь, гуляющий в крови, после всплеска любовного пыла начал усыплять, притуплять реакции. Собственные покои, раскрашенные в замысловатые узоры лунным светом и ночной тьмой, встретили затаившейся тишиной, а в воздухе витало немного прохлады. За окном больше не было слышно ветра, поскольку его Повелитель давно пробрался в дом, судя по валяющемуся на полу опустевшему кувшину. Алан смотрел на свою постель и не верил глазам. Вытянувшись на ее краю и опираясь на локоть, в распахнутой почти до штанов рубашке лежал герцог Алва, пристально глядя хозяину спальни в глаза. В льющемся из черного неба серебряном свете глаза Рамиро опасно мерцали, и весь его вид напоминал злющую дикую кошку, обманчиво расслабленную и готовую напасть в любой подходящий момент. Но вот он встрепенулся, хищно подался навстречу – и видение стало правдой. Один долгий нечитаемый взгляд от лица вниз по неприкрытой воротом груди все для него решил. Стремительно поднявшись с постели, Алва налетел на Окделла, опаляя винным духом и своим жаром. В разворошенной неосторожными звуками тишине, словно крик, прозвучал треск разорванной ткани. Одежда упала к ногам. Алан пошатнулся от натиска, запутался в обрывках бывшей одежды, но успел-таки вцепиться в напряженные плечи напротив, чтоб не упасть, и яро толкнул в ответ, прочь от света в темную полосу. Они боролись глупо и злобно, как неумелые мальчишки, которыми когда-то давно были в детстве. Резкие рывки, дикое рычание… Не отнимая рук, они продолжали пихать друг друга то на свет, то во тьму. Рамиро все же удалось вывести Алана из онемения чувств. И он готов был отплатить тому его же свернутой шеей. Как он посмел проникнуть в дом? В спальню? В само сердце?! Внезапно на пути оказалась кровать. Алва змеей вывернулся из рук Окделла и грубо швырнул его на прохладные простыни с силой, которую Алан в нем не примечал раньше, и навалился всем весом сверху, выкручивая руки. Вокруг с чего-то взахлеб несло морисскими благовониями, из-за чего спирало дыхание и мутнела голова. Алан неистово вырывался, но слишком неудачным оказалось навязанное положение, неповоротливым собственное тело и неясным хмельной ум. Запал иссяк с клеймящим лопатку жгучим укусом. В последний раз дёрнувшись от оглушительного ощущения длинных пальцев, бесстыдно проникающих в тело, он уперся лбом в сбившиеся простыни, слепо глядя в темноту перед глазами и чувствуя как по внутренней стороне бедра стекает масляная струйка. Рамиро, точно почуявший изменения, ослабил хватку, размазал масло, настойчиво втирая подушечкой большого пальца в кожу, желая оставить еще один след и внутри, и снаружи. Руки оказались на свободе, затеплив угасшую надежду на краткий миг, вероломно оборванный Рамиро, заполнившим все вокруг собой – обжигающей тяжестью, звучанием голоса, болезненным возбуждением, безудержной силой. Алва брал свое обозленно, почти не помня себя, будто наказывал Окделла… за сопротивление? За долгое ожидание? Ресницы намокли от нечаянно выступивших слез, не столько от боли телесной, сколько от осознания – он, разбитый поражением, подчиненный чужой силе, придавлен к собственной постели без возможности что-либо изменить. Обида жгла каленым железом – с Рамиро не совладать. И вдруг, за мгновение до того, как окончательно сломиться всему в окделловской душе, все кончилось.