Кэналлийская клетка для надорского вепря

— Клятва Истинной Верности... Алану не нужно было её читать, он знал каждое слово наизусть, помнил все интонации, с которыми мысленно проговаривал её день за днём годы назад. Не нашлось бы ни одного мальчишки во всей Талигойе низкого или высокого происхождения, который не играл бы в Золотое Царство или Восхождение Ракана, неизменно представляя себя на месте одно из царей. Клятва Четверых вобрала в себя все, что Алан Окделл вкладывал в понятия чести и верности. И пусть она была упразднена потомками Царя царей, собственная клятва блекла в сравнении. Он хорошо помнил то неумолимое разочарование, что постигло его во время присяги. Это было глупо, совершенно по-мальчишески, но Алан ничего не мог поделать с собственными чувствами. В тайне он желал произнести именно эти слова, чернильной вязью проступающие на раскрывшемся свитке, судьбой выбранному для себя Ракану, а выходило, что их от него ожидал потомок морисских шадов... — Думаешь, Оллар позволит мне так легко отделаться и избежать того, что он задумал? — с сомнением осведомился Окделл после томительно долгого молчания, оторвав наконец взгляд от искусно выведенных букв. — Это не будет легко ни для тебя, ни для твоих людей, Алан, — осторожно начал Рамиро. — Ведь о подробностях клятвы будем знать только я и ты. Вот оно — в одночасье понял Окделл — ловушка, в которую его загоняли, гостеприимно открыла свои двери. Один шаг и он никогда не сможет из нее выбраться. Никогда. Рамиро не собирался обманывать его, он стремился обвести вокруг пальца всех остальных, включая нового короля. Ещё один сговор, ещё одна тайна. Сколько их хранит в себе кэналлийский герцог, Создатель знает. Теперь пришел черёд разделить одну из них и герцогу Окделлу. Мечты превратились в реальность. Сам ведь недавно хотел разделить с кэналлийцем не одну ношу. Знать и стоять рядом. Принимай теперь последствия своих желаний, безнадёжный дурак. — Для всех вокруг я буду твоим... Дыхания — или смелости — договорить не хватило, но Алва понял и так, мягко обнял лицо своими тёплыми ладонями, уверенно заглянул в обессиленные предстоящим глаза и торопливо заговорил: — Кого волнует, что скажут трусы и предатели?! Они тебе не указ, и никогда не будут. Я никому не позволю встать между нами. Никто и никогда не отнимет то, чем ты живёшь, чем дорожишь. Это и есть самое главное, слышишь? Просто скажи мне «да», Алан, и всё будет хорошо. Я обо всём позабочусь. Слышишь? — Да, — ответил Повелитель Скал, словно одурманенный волшбой, позволяя Рамиро вобрать в себя выскользнувшее обещание требовательным поцелуем; он ощутимо долго будет гореть на губах, будто неостывшая печать, въедающаяся в кожу. — А теперь одевайся. У нас мало времени. Нужно успеть в часовню Обители Ветров. — Что... Зачем? — Ты же не хочешь принимать в своем доме Франциска Оллара? — усмехнулся Алва и поднялся с постели, дерзко и вызывающе блестя глазами из-под упавшей на лоб чёрной пряди. Он снова бросал вызов судьбе и намеривался победить, Окделл был в этом уверен. Он понемногу учился чувствовать кэналлийца нутром. Иначе и не скажешь. — А он жаждет подтверждения, что север и юг теперь едины. — А они едины? — слова выскользнули, кажется, раньше, чем возникли в уме. Да что же такое происходит? Разве такое возможно... Очнись. Очнись! Но отчаянным призывам внутреннего голоса не суждено было расшевелить разум, вырвать из тяжёлых оков смирения. В неутихающем душевном смятении и телесном оцепенении он наблюдал за полностью обнаженным любовником в мучительной невозможности отвести взгляд. Даже сильно растрёпанные с утра волосы соберано Кэналлоа вились иссиня-черными крупными кольцами, красиво спадая на точеную линию загорелых плеч. Узкие стройные бедра, гибкая талия, могучая даже в спокойном состоянии плоть... Он хорошо помнил, каково это — ощущать её внутри себя. Ни ожидаемое отвращение, ни раскаяние за случившееся не настигли его, только глубинный страх из-за смутного желания всё повторить и боль от потери того, что уже не вернуть — нерушимую верность жене, что он хранил все эти годы. — Слова клятвы — всего лишь формальность. Но я услышу их от тебя, Алан, и вовсе не потому что так хочет Франциск. Что ещё собирался сказать ему Алва, неотрывно и чрезвычайно пристально изучая его бледное лицо в ярком свете нового утра, осталось неясным — негромкий стук в дверь нарушил их затянувшееся уединение. — Спокойно, — мягко, но требовательно урезонил Рамиро, подметив отразившиеся в пасмурно-серых глазах чувства, — должно быть мой слуга принёс необходимое. Алан опустил веки от греха подальше, чтобы Рамиро не прочёл скрываемые за ними эмоции, испытываемые в отношении распоряжающихся в его доме кэналлийцев, да и самого соберано Кэналлоа в этот самый момент. Наверное стоило начинать привыкать к тому, что это насовсем. Но запущенный внутри механизм, отсчитывающий последние минуты жизни, всё никак не выходило остановить. Умереть всегда проще, чем жить, особенно находясь на проигравшей стороне, а Повелитель Скал никогда не любил сложности. Можешь бороться — не отступай. Нет? Значит — умри с честью. Но то что требовалось от него сейчас, он отказывался понимать. Рамиро неоднократно в личных разговорах пенял ему на это. — Раздражающе-очаровательная способность — не понимать того, чего не хочешь, — сказал однажды привычно ворвавшийся без приглашения, подобно подвластной ему же стихии, Повелитель Ветров, задумчиво глядя куда-то далеко, время от времени по-кошачьи щурясь на хозяина Обители Скал. Уже и не вспомнить, сколько раз он слышал это выражение из уст кэналлийца. Окделл понимал, что Алва дразнит его, но ласково, отнюдь не в свойственной ему обычно жестокосердной ироничной манере, и не находил, что ответить. За чередой сбивчивых сумбурных мыслей он не сразу заметил, как скоро одевшийся Рамиро открывает дверь, небрежно говоря о чем-то с кем-то невидимым на своем языке и забирая чистые вещи и воду для умывания. Его рубашке изрядно досталось, хоть и намного меньше, чем разорванной напополам одежде северянина, всё ещё валявшейся на полу посередине спальни. — Знаю, ты не пытаешься соблазнить, но я готов соблазниться, — проговорил Алва обманчиво спокойно, освобождая руки и разворачиваясь лицом к лежащему на постели полностью нагому Повелителю Скал, — а у нас совершенно нет на это времени. Фраза, на первый взгляд казавшаяся обычной фривольной шуткой, являлась таковой лишь отчасти. Алан читал это в абсолютно серьезном непроглядном взгляде, направленном на себя, в глубине которого видел уже знакомую жажду телесных удовольствий. Тридцатилетний герцог Окделл оказывается ещё умел краснеть как мальчишка. Выбравшись из спальни после утренних омовений, Алан всё ещё не был готов к чужим взглядам, пусть даже собственных слуг и домочадцев. Но миновав одну за другой галереи и лестницы, на их с Рамиро пути не встретилось ни души. Дом словно вымер, и только во внутреннем дворе были слышны привычные позднему утру звуки. Уже оседланный Лудиран развлекал себя настойчивыми попытками полакомиться пальцами несогласного с этим Ларса, почти символически удерживающего его повод. Рэй Эчеверрия, стоявший поодаль, рядом со своей лошадью и белой красавицей Рамиро явственно забавлялся, наблюдая за происходящим. Оба они слаженно поприветствовали появившихся во дворе господ, при этом не поднимая на них взглядов. Меж рёбер глухо заныло от бессильной разъедающей нутро ярости. Это как же он выглядит в чужих глазах, если с ним надобно так носиться? И здесь тебя берегут, укором звучал внутренний голос, отчего-то напоминающий Шарля Эпинэ. Окделл уже открыл рот, желая стребовать объяснений, когда за спиной раздался взволнованный отклик: — Отец! Да что же это такое? Похоже, у всех вошло в привычку спасать его от него самого. Верные слуги, Рамиро с кэналлийцами, родич и даже покойный анакс, и все — да за его спиной! Без спроса, без совета! Кажется, сама судьба против, чтобы он устроил здесь разнос, и шлёт успокоение в лице сына. Неужто в нём действительно гордости через край, чтобы так нещадно всякий раз её ломать? Или он плохо разбирает знаки? — Дикон? Что случилось? Давно его сын не выглядел таким испуганным, не в меру откровенным вблизи снующих слуг и посторонних. Последний раз такое с ним случалось, когда Эдвард исчез возле колодца, и долго не могли его найти. Эмоции завладели наследником, как и сейчас, бесхитростно вылезая наружу. — Вы уезжаете в захваченный дворец? — большие тёмно-серые глаза смотрели с явным страхом в ожидании. Вот оно что... Уже успели напугать ребенка всей этой интриганской кутерьмой и слухами о зверствах марагонца. Попробуй успокой, когда врать не привык и утешать не мастер. И зрителей у сцены слишком много. Но всё вдруг кажется полнейшей ерундой, стоит лишь заметить, что Ричарда едва ли не трясет. В два шага оказавшись рядом, он обнимает сына твёрдою рукой, без слов пытаясь поддержать и успокоить. Но Алва, кошкин сын, конечно тут так тут, выскакивает точно ызарг из кустов. Не дай ему Создатель заикнуться, что времени совсем уже в обрез! — Маркиз Надорэа. — Первый маршал... — совладав с собой, ответил Ричард, да ещё как официально. Алан безмерно им гордился. — Вы... забираете отца? — Всего лишь погостить в Обители Ветров, — беспечно-ласково, по-свойски дружелюбно. Почудилось, иль взаправду угадывается в голосе чужом и хищном сытое довольство? — И вас я с радостью туда же приглашаю. Хотели бы свести знакомство с наследником моим — маркизом Алвасете? А это вдруг к чему? И что же с марагонцем? А с Клятвой Четверых? И эта неожиданная блажь зачем-то погостить... Отчаявшись разобраться, есть ли в черноволосой буйной голове Повелителя Ветров хоть что-то в пределах человеческого понимания, Повелитель Скал посмотрел на сына. Былого страха не осталось и следа. И не было никаких сомнений — Дикон страстно хотел поехать с ними. Об этом умолял весь его вид, замерший в робком немом ожидании отцовского решения. Алва, стоявший рядом, выражал всем собой куда большую настойчивость. «Все будет хорошо» — обещали его глаза. Но имел ли Алан право им верить...