Уроды-2: Hassliebe

На Максима было страшно смотреть. И подходить к нему тоже было страшно. Народ в офисе шарахался от хозяина фирмы, словно это был не человек, а черт, невесть каким образом выбравшийся из преисподней. Глонский придирался ко всем, распекал сотрудников без разбора, начиная с простой уборщицы и заканчивая Олегом. Хотя с Минаевым ему было все же не так легко ругаться, как с остальными: Кельт за свою жизнь сумел обрасти удивительно прочной шкурой, пробиться сквозь которую было практически невозможно. Остальным же подчиненным с иммунитетом от начальства не повезло. Потому они негодовали, роптали, но делали это чаще всего за спиной своего грозного босса. В открытую воевать с Максимом Геннадьевичем никто не хотел. И совсем неудивительно, что дурное настроение Глонского стало обрастать всевозможными слухами, начало которым было положено еще в то самое время, когда Максим сидел дома. Теперь же «байки из склепа» обретали все более причудливые подробности. Куда бы ни пошел Макс, он слышал мерзкое тихое перешептывание, и это еще больше подогревало градус его недовольства. Он больше не мог сдерживать свой нрав. Это никогда не было его сильной стороной, а теперь, после окончательной размолвки с Женькой, и подавно. Произошедшее выбило Максима из колеи. Не того он ожидал от простой встречи в студенческом, будь оно проклято, кафе. Да пусть бы просто разругались! Так нет же… Максим кусал губы, вспоминая о том, каким выглядел Женя рядом с тем мальчиком, своим ровесником. А выглядел он спокойным и счастливым. Юноша был на своем месте, в мире, который, к ярости Глонского, подходил ему больше, чем мир Максима. Мужчина видел все: и неловкость Женьки, когда к ним домой приходили деловые партнеры, и его бегство на второй этаж, когда он думал, что никто не обращает на него внимания. Женя не мог общаться на равных с надутыми индюками, которых интересовали только деньги, не мог подстроиться под их плоские шуточки, не мог походить на развязных бизнесменов, привыкших к вседозволенности. Слишком искренний, слишком много испытавший - он был просто другим. И только в том замызганном кафе Макс понял, насколько его собственный мир был чужд для Женьки. Появление Гордея, который сумел сдружиться с нелюдимым юношей, лишь подливало масла в и так бушующее без меры пламя гнева и ревности. «Чем они там занимались, что стали не разлей вода? Как можно было так быстро подружиться с кем-то?!» - недоумевал Глонский, перебирая документы, принесенные секретаршей. Против воли перед глазами возникали картинки разной степени пошлости. Одна хуже другой. Максим даже и не подозревал за собой такой бурной фантазии. Он заставил себя разжать кулак, посмотрел на документ, который безжалостно измял. Это был проект по реконструкции освещения автосалона. Не далее как пару часов назад Глонский приказал Катерине срочно отпечатать его текст со всеми правками и вложениями, которые лично прорабатывал половину сегодняшней ночи. Глаза мужчины скользнули по строчкам проекта. И чаша переполнилась. Максим взял на себя труд исправить каждую неточность, внимательно и скрупулезно. Поднялся, одернул пиджак и вышел в приемную. - Катя, я вам мало плачУ? Женина шея, межключичная ямочка за воротом майки, взгляд, обращенный на кого-то другого. Глаза секретарши, которая не ожидала подобного вопроса, расширились. - Максим Геннадьевич, что вы?.. - Я прошу вас ответить на этот несложный вопрос. Я мало плачУ? Приветливая улыбка. - Н-нет, - заикаясь, ответила девушка, невольно вжимаясь в рабочее кресло. Глонский кивнул: - Замечательно, что нет. Потому что я тоже думаю, что нет. Тогда, - Макс шагнул к столу секретарши и кинул перед ней несколько листков, исчерканных красным маркером, - вы мне не объясните вот это? Как вы считаете, за ту зарплату, которую вы получаете, вы вправе делать такие… - он проглотил неприличное слово, - ошибки? Никакой возможности стать ближе. Никакой возможности вернуться к тому, что было. Катерина опустила глаза в документы. - Ой, - проговорила она спустя несколько секунд. – Максим Геннадьевич, я… я… - она стала заикаться сильнее под пристальным и злым взглядом начальства. – Я все сейчас же исправлю! - Конечно, вы все сейчас же исправите или, в противном случае, вылетите отсюда ко всем чертям! Мне нужен был срочно вариант проекта. Вы принесли грубую недоработку, дерьмо собачье, и даже не удосужились проверить, что вы там написали! Мне надоело. Половина офиса - идиоты, другая половина – умственно отсталые. Я что, похож на человека, содержащего социальную контору для сирых и убогих? Нет? Я вас спрашиваю! Женины губы, которые обязаны были быть сладкими из-за пирожного, словно удар ножом под самое сердце. Катя молча глотала набегающие на глаза слезы. Рыдать прямо сейчас она не решалась. - Вы даже ответить мне не можете! Я… А осуждающий взгляд, как удар наотмашь. Дверь в приемную со стороны коридора распахнулась, и на пороге появился Олег. Секретарша уставилась на генерального директора огромными глазами, которым позавидовал бы даже кот из «Шрека». Кельт мило улыбнулся даме и бесстрашно сунул голову в пасть льву. То есть на самом деле он всего лишь подошел к Глонскому, который переводил дыхание, чтобы сказать очередную гадость, но эти несколько шагов к разгневанному начальству все равно выглядели в глазах несчастной Катерины как подвиг. - Максим Геннадьевич, - Олег взял разошедшегося Макса под локоть, который тут же выдернул руку и независимо поправил рукав пиджака. - Что! - Очень важный разговор прямо сейчас, - не моргнув глазом, выпалил Кельт. - Если вы не уделите мне пару минут, то случится что-нибудь страшное. Глонский выдохнул, посмотрел на Катерину и направился в сторону дверей своего кабинета. Олег поспешил вслед за ним, на ходу сунув в дрожащие руки секретарши пару одноразовых платков. Та благодарно посмотрела на мужчину, принимая дар, и шмыгнула носом. Как только позади Минаева захлопнулась дверь, Максим развернулся к нему. - Говори. - Что это было? - как ни в чем ни бывало поинтересовался Олег. - У меня мало времени. Короче. Макс был взвинчен и не желал выслушивать долгие отступления. - Да? Короче? – внезапно завелся с полпинка Кельт. - Для того чтобы ты вернулся в свою гребаную приемную и додушил бедную девочку? Твой ор слышен на километр. Планктон забился под столы и не отсвечивает, - Минаев опасно повысил голос, и из его рта брызнула слюна; мужчина замолчал, вытер нижнюю губу пальцем и спросил: - Может, сменишь гнев на милость? Что такого ужасного могло случиться? - Не твое дело. И то, как я руковожу фирмой, тоже не твое дело, - огрызнулся Максим, доставая пачку. Он вытащил сигарету и попытался прикурить ее, но колесико зажигалки издевательски щелкало впустую. - Черт! – выругался Глонский и полез в стол за запасной. Поиски не привели к желаемому результату, и Макс раздраженно рыкнул, снова попытавшись высечь огонь из той зажигалки, что держал в руках. Когда у него это не получилось, он швырнул ее на пол. Для пущей убедительности Максим припечатал бы ее каблуком, но зажигалка, ловко отскочив синим кузнечиком, скрылась за диваном для посетителей. Олег наблюдал за Глонским, засунув руки в карманы узких офисных брюк. Возможно, излишне узких, если бы кто-то из сотрудников фирмы решился провести опрос общественного мнения по этому поводу. - Если ты и дальше продолжишь в том же духе, то тебе некем будет руководить. Максим, я серьезно, что произошло? – Кельт склонил голову к плечу, выражая тем самым крайнюю степень своего любопытства. Проигнорировав вопрос, Макс раскрошил сигарету прямо на пол и опустился в кресло, застыв там каменным изваянием. - Не скажешь, значит, - констатировал Минаев; он помолчал и сочувствующим тоном задал неожиданный, но вполне в своем духе вопрос: - Может, тебе проституток вызвать? Лицо Максима побелело. Он указал Олегу на дверь: - Пошел вон. В голосе было недостаточно приказных ноток, и потому Кельт позволил себе ослушаться. - Никуда я не пойду! – внезапно заорал он. – Ты достал меня! Ты всех достал! – Макс хотел возразить, но Олег с силой пнул подвернувшийся под ноги стул. – Заткнись! Губы Глонского сжались. Он опустил руки на подлокотники, выпрямляясь в кресле, показывая, что готов внимать. Что бы там ни было. Минаев оперся о стол и наклонился вперед: - Ты, блядь, урод, что творишь?! Нервы сдали? Так подлечитися. Нечего тут устраивать хрен знает что! – Олег скривился, словно от оскомины: - Где этот гаденыш? - Который? – процедил Максим, сверля взглядом бывшего любовника. Наверное, он хотел, чтобы его спросили. - Да тот самый, - охотно пояснил Кельт. - Я не идиот, - Олег отлепился от стола. - Что вы не поделили, что тебя так распирает? Макс провел по подлокотникам подушечками пальцев. - Не твое дело. - Опять не мое? Ну, нет, милый мой, родной. Мое, - Олег показал на двери кабинета: - И всего офиса, раз ты нас тут раком ставишь. Тебе Катерину не жалко? У нее там, наверное, истерика мирового масштаба с привлечением подруг и знакомых. Глонский недобро усмехнулся: - Уверен, что небольшая встряска поможет ей лучше справляться с возложенными на нее обязанностями. Он понимал, что неправ, и Кельт своими словами только подтвердил его мысли: - Не поможет. Поможет уволиться. Катя - натура впечатлительная. - Скатертью дорога, - уже не так уверенно заявил Максим. - Такой грозный, - поцокал языком Олег. - Пожалуй, повешу твое фото в туалете, чтобы легче срать было. Выражение очень не понравилось Глонскому: он вообще плохо переносил хамство. - Ты забываешься, - предупреждающе проговорил он. - Иди на хуй, Максим! – в сердцах произнес Минаев. - Это ты забываешься. Я не буду больше терпеть твои климактерические перепады настроения. И никто не будет. Он отошел к дверям кабинета и уставился на стену с репродукцией. Там было изображено нечто непонятное, что Олег пытался разгадать уже не один год. Максим выждал паузу, но когда она затянулась, сказал, подначивая: - Что же ты замолчал? Мне так интересно. Продолжай. Обрисуй перспективы, выругайся еще раз. Ты ведь знаешь, насколько я терпелив. Кельт повернулся. - Ты уходишь в отпуск, - безапелляционно заявил он. - Уезжаешь к хренам собачьим в деревню, в глушь или на Мальдивы – похуй, куда, - Кельт белозубо и опасно улыбнулся, - здесь ты больше не появишься, пока не успокоишься. Если тебе все равно, что станется с этой фирмой – прекрасно, но я терять хлебное место не намерен. Меня кроме тебя больше никто терпеть не будет. Так что засунь свое возмущение сам знаешь куда и вали отсюда, пока я не сделал тебе что-нибудь… плохое. Фантазия Максима была достаточно богата, чтобы подсказать, что именно мог сделать с ним злой Минаев. И все же он возразил: - Какой отпуск? Ты с ума сошел, - вышло вяло и неубедительно. Кельт покачал головой: - Не сошел, но если надо – сойду. Я и без тебя тут со всем справлюсь, - смешок Глонского ясно показал, что тот думает по этому поводу. - Макс, - Олег вернулся, обошел стол и остановился напротив Максима, заставив его поднять голову: - прошу, хотя бы неделю. Ты на моджахеда стал похож. Сжалься, - он опустился на корточки и положил ладони на колени бывшего любовника, - дай передышку, иначе тут все на стенку полезут. - Ты ублюдок, - спокойно констатировал Глонский, понимая, что сдается практически без боя. Олег улыбнулся: - Я это знаю и горжусь, - он хлопнул в ладоши и кивнул в сторону двери: - Иди домой прямо сейчас. Максим покачал головой: - У меня на сегодня запланированы дела. - Я все сделаю, - Минаев встал и, ухватив Макса за руки, потянул того на себя, заставляя оторваться от кресла. - Ты мне все-таки не просто так деньги платишь. Глонский поднялся и посмотрел Олегу прямо в глаза. - То есть хочешь сказать, что ты все-таки можешь быть серьезным человеком? Серьезным, деловым. Полезным. Кельт склонил голову к плечу. - Ты меня раскусил, - произнес он, и его взгляд скользнул по губам Максима. Впрочем, это длилось лишь долю секунды. Олег поднял глаза и встретился взглядом с Глонским. Тот вздохнул. Между бровей залегла глубокая морщинка, и Макс потер ее пальцем, словно у него внезапно сильно разболелась голова. - Олег, - его голос стал тих, - я устал. Он уронил руку и выпрямился, глядя поверх головы Кельта куда-то в стену. Упрямо сжатые губы, застывший, словно бы выцветший взгляд говорили о том, что мысли в голове Глонского были отнюдь не веселые. Олег похлопал его по плечу: - Я знаю, - с участием уверил он бывшего любовника. - Не волнуйся, я не сожгу эту чертову контору. - Этого-то я не боюсь, - кривая усмешка все-таки тронула губы Макса. - Не устрой тут вертеп. - Разве что среднего пошиба кабаре, - внес поправку Минаев. Глонский потянул Олега за воротник рубашки: - Я серьезно. - И я серьезно, - Кельт посторонился, пропуская Максима. - Все, иди. Тот замешкался, но потом снял со спинки кресла свой пиджак, проверил в карманах ключи и, не говоря больше ни слова, вышел из кабинета в приемную. Там тихо всхлипывала в давно промокшие платки Катерина. Увидев начальника, она убрала руки под стол и опустила покрасневшие глаза. Максим остановился около нее, и девушка сжалась. Глонский сурово посмотрел на макушку секретарши, тщательно уложенные блестящие волосы и проговорил: - Я был немного резок. Секретарша медленно подняла голову и уставилась на Максима, словно у того внезапно выросли рога. - Да, - кивнул самому себе Макс. – Прошу извинить, но впредь… - глаза Катерины снова наполнились слезами, и Глонский поспешил закончить: - Впредь не допускайте подобных ошибок, - он совершенно не обратил внимания на торопливое «да, конечно, простите» и продолжил: - Меня неделю не будет на рабочем месте, и я убедительно прошу не радоваться этому факту слишком явно. Потратьте свободное время с пользой: займитесь, например, изучением русского языка. Все. Я на связи. С этими словами Максим удалился. Катерина ошарашенно посмотрела ему вслед. У нее даже слезы высохли. - Я не ослышалась? – спросила она больше у себя, чем у кого бы то ни было. Олег, который стоял в дверях директорского кабинета, приблизился к ней и произнес: - Вряд ли. - Олег Вениаминович… Катя хотела сказать что-то еще, но Кельт перебил ее: - Отмените все встречи Максима Геннадьевича и перепишите их на следующую неделю. Все, что требует немедленного решения, - мне на стол. Если Глонский решит позвонить – сегодня, завтра, в любой день своей отпускной недели - я убедительно прошу вас не разговаривать с ним и сразу же перекидывать звонок на меня. Сразу же, вам понятно? Катерина растерянно кивнула. Олег мило улыбнулся: - Вот и славненько. Приведите, Катенька, себя в порядок и возвращайтесь к работе, - он взял измятые листы, которые швырнул секретарше Максим, пробежал глазами по исправлениям, аккуратно положил документы на место. – И, ради всего святого, купите словарь. Максим вошел в пустую квартиру. Темную, как ему показалось, и холодную. Раньше он любил возвращаться сюда именно потому, что это было его убежище. Здесь он трудился, отдыхал, напивался, встречался с особо важными для себя людьми. Макс чувствовал себя тут комфортно и уютно. Это была его территория, на которой он мог абсолютно все, обретая статус бога и человека, которому море по колено. Но вот что-то сломалось, испортилось в его мироощущении, так как сейчас, прямо сию секунду, хотелось немедленно выйти из прихожей на лестничную клетку и поехать все равно куда, пусть даже в гостиницу. Глонский нахмурился. Ему не нравились те чувства, которые он испытывал. Какого хрена он согласился на недельный отпуск? Что это, зачем? Дал слабину перед Минаевым, и тот тут же воспользовался возможностью, уговорив на откровенную херню. - Что мне делать тут? – Макс после некоторых колебаний все-таки захлопнул входную дверь и включил свет. О том, чтобы последовать совету Олега и уехать куда-нибудь из города, не могло быть и речи. Не то настроение. Общаться особо ни с кем не хотелось. Даже с Женькой. Максим вздохнул. Он прошел в гостиную. На стенах горели бра, отбрасывая красноватый мягкий свет. Привычная обстановка, которая оставалась неизменной так долго. Глонский плохо относился к переменам в личной жизни. В любом ее аспекте. Но вот поди ж ты… Максим прищурился, оглядывая «холостяцкую обитель», как раньше именовала его квартиру мама. Любой уголок помещения навевал воспоминания. Думал Глонский недолго, после чего сбросил пиджак прямо на пол, закатал рукава рубашки и взялся оттаскивать мебель от стен к середине гостиной. Ремонт – в этом он видел решение своей проблемы. Все, что нужно, чтобы перестроить свою жизнь. Женщины меняют гардероб и прическу, Женя - уходит из дома, а Максим - делает ремонт. Максу казалось это разумным. Ведь именно так и поступил бы его любовник. Глонский трудился до поздней ночи. Вещи были сдвинуты, свалены горой в районе дивана. Гостиная стала напоминать поле боя. Хорошо, что Макс всегда был против бумажек на стенах – хотя бы обои отдирать не пришлось. Даже чувствуя ноющую усталость, Глонский не мог остановиться. Он поднялся в подсобку на втором этаже. Здесь царил некогда наведенный Женей порядок - все на своих местах, только что бирочки не приклеены. Так что банки с краской нашлись довольно быстро. Когда-то – несколько месяцев назад – у Глонского уже мелькала мысль освежить квартиру. Идея была полностью поддержана Женькой. На пробу были выбраны несколько красок, но сначала простыл Женя, а потом Максим уехал по делам фирмы в другой город, и глобальные изменения были отложены на неопределенный срок. Который наступил как нельзя более не вовремя, то есть сейчас. Глонский глубоко вздохнул и потянулся к банке с бордовой краской. Вернувшись в гостиную, он решил начать с части стены под лестницей. Трудности возникли практически сразу, как только он открыл банку и взял кисть в руки. Краска расплескалась на пол. Максим нахмурился – про полы он совсем не подумал. Пришлось идти и выискивать старые журналы, потом тащить их на место «боевых действий», чтобы выстлать пространство, примыкающее к стене, а после, сдавленно ругаясь, снова браться за покраску. Маляр из него оказался совсем никудышный. Казалось бы, что может быть проще, чем покрасить стену? Но Глонский не учел фактуру стены, то, что краска может, высыхая, менять оттенок в зависимости от того, сколько слоев нанесено, что кисть, которую он выбрал, не подходит для подобных работ. Матерясь, словно сапожник, Макс сражался со своим внезапным порывом стать маляром. Дело продвигалось туго. Краска ложилась неравномерно и некрасиво, совсем не так, как предполагал Максим. С каждой минутой он раздражался все больше, и в довершение от запаха краски у него разболелась голова. Теперь Глонский жалел, что затеял этот долбанный ремонт. Однако бросать, едва начав, не хотелось, и Макс провозился со стеной – всего лишь одной! – почти до трех часов ночи. В конце концов, он психанул, швырнул кисть на пол, который все равно был уже перепачкан – журналы почему-то сбились в один мятый и неопрятный ком, который совершенно не защищал от учиненного варварства. Хотелось завалиться на любимый диван, но так как тот был погребен под грудой всевозможного барахла, от этой идеи пришлось отказаться. Глонский поднялся наверх. Он вышел на террасу как был, в испорченной рубашке с закатанными рукавами, и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Ночью было заметно холоднее, чем днем, но Максиму это даже понравилось. Ему необходимо было взбодриться после постигшей его неудачи. Макс прислонился спиной к холодной стене и закурил. Он не включал на террасе свет и стоял, глядя на небо с мерцающими между бегущих облаков звездами. В голову лезли разные мысли. Глонский испытывал противоречивые чувства и не мог найти решения, при котором он ощутил бы хоть какое-нибудь облегчение. Определенно, тот момент, когда он согласился взять недельную передышку от работы, не был самым удачным в его жизни. Максим знал, что ни при каких обстоятельствах не сможет отвлечься от дела всей своей жизни, от своего увлечения. Конечно, одно обстоятельство все-таки существовало, но оно сейчас было слишком далеко от него. И это привносило дополнительную долю сумятицы в жизнь – то, что воспринималось как данность, внезапно ускользнуло из рук Максима, не оставив после себя ничего, кроме чувства горечи. Обстоятельство. Единственное. Наверное, сейчас оно видело десятый сон и не испытывало тех мук, которые был вынужден терпеть Глонский. Где, с кем? С тем занимательным парнем? Максим не представлял себе студенческих общежитий, поскольку никогда не жил там, но ему казалось, что даже два человека в одном помещении - это слишком много. А что, если парней в комнате Жени гораздо больше? Думать про это было невыносимо, и Макс затушил сигарету. Он вернулся в квартиру, решив, что немного поработает за компьютером перед сном. Он обещал не появляться в офисе, но про труд дома – ничего не упоминал. Наскоро приведя себя в порядок, Глонский засел за свой ноутбук. Каково же было его удивление, когда Максим не смог войти в базу автосалона. - Что за черт? – пробурчал он, стуча по клавиатуре и получая раз за разом один и тот же ответ: «Имя пользователя или пароль введены неверно». Вывод напрашивался сам собой. Макс даже не подумал о том, который сейчас час: он схватил телефон и набрал Минаева. Олег ответил быстро – всего лишь после четвертого звонка. - Да? – голос его был громок, а на заднем фоне гремела музыка. - Что ты сделал с моим доступом? - С чем? – переспросил Кельт и тут же попросил: - Подожди минутку. Видимо, он покинул помещение, в котором находился, так как стало заметно тише. - Все, можешь говорить, - милостиво разрешил Олег. - Что стряслось? - А то ты не знаешь, - раздраженно произнес Максим. В динамике некоторое время стояла тишина, а потом Минаев протянул: - Ну-у, я догадываюсь. И прежде чем ты начнешь меня пытать, ответ – нет. Максу показалось, что Олег издевается. Наверняка так оно и было. - Ты не имел права. Мне нужен доступ к базе! – Глонский не смог скрыть нетерпеливых ноток в голосе. Работа очень много для него значила, и, лишившись ее, Максим чувствовал себя крайне неудобно. Олег не спешил отвечать, растягивая паузу между своими ответами, но когда сделал это, Максу хотелось удавить бывшего любовника. - И зачем он тебе нужен? Глонский оттолкнул от себя ноутбук так, что тот чуть не упал с кровати. Пришлось ловить ни в чем не повинную технику чуть ли не у самого пола. - Олег, лучше не зли меня, - предостерег Максим, водружая на прежнее место спасенный ноутбук. - Да как я могу?! – Макс так и видел Минаева, который, словно кумушка, всплескивает руками. - Ты ушел в отпуск, - Олег снова сделал паузу, а потом, видимо, не совладав с собой, заявил, заметно повысив голос: - Так и сиди там! Отдыхай, мать твою! - Я бы не советовал тебе упоминать мою мать ни в каком контексте, - Максим взялся за сигареты, но обнаружил, что пачка пуста. – Черт возьми! – раздосадованно воскликнул он. - Чтобы завтра все было! Однако Олег не был бы Олегом, если бы с ним было легко и просто. - Нет, - вернув своему голосу спокойствие, ответил он. - Не будет ни завтра, ни послезавтра. Через неделю – ок, но не раньше. Препирательства с собственным генеральным всегда отнимали у Глонского много сил и нервов. В обычном состоянии довольно острый на язык, сейчас он исчерпал все доводы и угрозы, кроме: - Уволю. Кельт почувствовал слабину, и Макс готов был поклясться чем угодно, что на его лице расплылась гаденькая самодовольная улыбка. - Нет, не уволишь. - Хочешь проверить? – сам не зная зачем спросил Максим. Итог разговора был ему предельно ясен. Он сопротивлялся больше по инерции, чем пытаясь переубедить такого осла, как Минаев. Стоял бы тот рядом, Макс бы в себе не сомневался, но телефонный треп был просто ни о чем. - Макс, я тебя что, просто так с работы выпер? – поинтересовался тем временем Олег. - Ты Катю до истерики довел. Это уже перебор. А знаешь, сколько мне заявлений об уходе на стол положили за последний месяц? Ты в курсе? Максиму оставалось только смириться с неизбежным. Однако чтобы не потерять самоуважение, он все же буркнул: - В курсе. Это пока еще моя фирма, - он действительно был осведомлен о действиях людей, которые на него работали. - Я и не претендую! – воскликнул Кельт. - Но охолони, пожалуйста, - он вздохнул и сменил наступательный тон: - Слушай, я не хочу сейчас разговаривать на такие темы. Ночь, поздно, я на дне рождения и почти навеселе, а ты все портишь. Макс зарылся рукой в волосы и взглянул на слабо освещенный потолок спальни. - Олег, я тут с ума сойду. Кажется, эту фразу он уже произносил. И, да, она была омерзительно похожа на просьбу. Вот до чего он опустился, и это было очень противно. - Не сойдешь, - уверенно заявил Кельт. - Сойду, - обреченно повторил Глонский и лег на подушки, чувствуя себя вымотанным. - Мне надо отвлечься. Олег тут же сделал стойку на слова бывшего любовника, и в его голосе зазвучал неприкрытый интерес: - От чего? Максим? – переспросил он, когда Макс не ответил. - От чего тебе надо отвлечься? Что? Это «что?» прозвучало удивительно радостно. Ну, еще бы, Минаев мог быть кем угодно, но дураком он не был точно. Максим тяжело вздохнул: - Ты уже все понял. - Евгений, - последовал утвердительный ответ. Удивительно точный, острый, больно ударивший куда-то под ребра. - Да, - обронил Глонский и сжал зубы. «Евгений». Олегу ни к чему было проявлять тактичность. - Все хреново? - Более чем, - неожиданно для себя ответил Макс. От такого простого признания стало немного легче. - Хм, - послышалось в динамике. Максим перевернулся на бок и взглянул на бесполезный ноутбук. - Что, даже не позлорадствуешь? – губы мужчины тронула слабая улыбка. Словно он издевался над самим собой, желая услышать что-нибудь едкое и колкое, на что, по обыкновению, был так щедр Олег. Но не сегодня. Сегодня Глонскому явно не везло. - Как-нибудь потом, когда ты не будешь походить на Ярославну с примесью Соловья-разбойника, - сказал Кельт и тут же добавил: - Хочешь, я приеду? - Не надо. Макс, правда, не хотел сейчас никого видеть. Он не знал, чем могли бы закончиться подобного рода посиделки. Или наоборот – знал очень хорошо, но пытался сдержать себя от опрометчивого поступка, который он все-таки уже совершил, признавшись, что между ним и Женей не все гладко. - Я могу, - спокойно и весомо произнес Минаев. Верхняя губа Максима чуть дрогнула: Минаев действительно мог. - Олег, я уже сказал. - Хорошо, хорошо, - сдался тот. – Только доступ я тебе все равно не открою. И на работу тоже не советую названивать. - Это еще почему? – было даже смешно, что Кельт смеет диктовать ему условия. - Если ты задумал что-нибудь сотворить во время моего отсутствия… Вот уж чего Глонский совсем бы не потерпел, так это самоуправства за своей спиной. Все, что касалось бизнеса, было святым и неприкосновенным. Только один человек имел право распоряжаться активами и принимать судьбоносные для автосалона решения. - Не задумал, - успокоил его Олег. - Просто закажу крупную партию валерьянки для наших сотрудников и буду строить из себя доброго самаритянина, - он немного помолчал: - Вот я как знал, что ты сорвешься. Поехал бы куда, чтобы мыслей было меньше. Совет был хорош, но совсем не подходил Глонскому. - Мне это не нужно, - отрезал он и поднялся с кровати. - Ладно. Неделя, уговорил. Однако даже не надейся, что я потом не спрошу с тебя за каждый пропущенный мною день. Минаев весело фыркнул: - Обязательно, милый. - Перестань, - оборвал его Максим. - Уже, - сказал Олег и не удержался еще от одного совета: - Ложись спатки, красавчик, ведь все хорошие мальчики уже давно видят мокрые сны в своих кроватках. - О, боже! – Макса прямо-таки перекосило от этих слов. – Да пошел ты… - Вот именно,- рассмеялся Кельт, – я пошел, - в динамике снова загрохотала музыка. - Чмоки, - с этими словами Олег оборвал звонок. Глонский отложил телефон и уставился на него. Сердясь на Минаева, Макс странным образом успокоился и смирился. Он знал, что, скорее всего, это блаженное состояние не продлится долго, но сейчас – сейчас Глонский пребывал в ладу с самим собой. Максим почувствовал тягу спуститься вниз, в гостиную. Что он и сделал, переодевшись в домашнюю одежду. Узрев разгром, который сам же и учинил, Макс испытал небольшую панику, но быстро пришел в себя. Ему вспомнился Женька и то, как он преодолевал трудности. Их хватало в жизни парня, но Глонский ни разу не слышал от него жалоб. Это придало сил, и Максим снова засучил рукава. Спать ему не хотелось, смотреть на потолок спальни тоже. Хотелось доказать, что мир Максима Геннадьевича Глонского и мир Евгения Пономарева все-таки могут сосуществовать бок о бок. Женька вернулся в комнату общежития, машинально запер за собой дверь. Он развернулся и прижался спиной к ее поверхности. Произошедшее в кафе не желало отпускать его. Женя несколько раз сжал и разжал подрагивающие кисти рук. Правую ломило и выкручивало, как всегда после излишних нервов. Юноша поморщился и потер грубую сетку шрамов. - Плохой день? Женька вздрогнул – он не заметил, что в комнате есть кто-то, кроме него. Александр сидел на кровати, около его ног стояла большая спортивная сумка. Было непонятно, то ли он собирался куда-то, то ли, как и Женя, только что пришел. Парень редко подавал голос, предпочитая компании соседей по комнате свой планшет, но, видимо, Женя выглядел так паршиво, что вопрос сорвался с губ Александра против его желания. Юноша неопределенно пожал плечами. Саша прищурился и проговорил: - Оно и видно. Больше он ничего не добавил и занялся своей сумкой. Женя молча прошел на свое место и, здесь же скинув куртку, уселся, наблюдая за действиями соседа. Тот вынимал из сумки какие-то свертки, разнообразные пакетики, скляночки и книжицы, и еще странное устройство, похожее то ли на металлический шприц, то ли на мудреный пистолет. - Что это? – не удержался от вопроса Женька. Александр вскинул на него глаза: - Где? - Вот эта штука, - Женя показал на вещь, которая его заинтересовала. Проследив указанное направление, Саша фыркнул: - Это машинка для татуировки. - О, - Женька уставился на парня. Саша не производил впечатления человека, способного увлекаться подобными вещами. - Что, не вяжется? – спросил Александр, неожиданно широко улыбаясь. - Если честно, нет. Улыбка Саши стала совсем уж чеширской. Он немного замешкался, а потом расстегнул манжету своей рубашки и закатал рукав. Взгляду Жени предстала рука, от кисти до локтя покрытая причудливой вязью татуировки. Тату была монохромной, но искусное переплетение разнообразных линий не требовало дополнений цвета. - Ох, - Женька невольно вытянул шею, стараясь рассмотреть рисунок получше. Саша сделал приглашающий жест, и юноша не заставил упрашивать себя дважды. Он пересел на кровать соседа, все еще не в силах отвести взгляда от его руки. Только теперь Женя заметил, что некоторые линии и контуры рисунка словно текут, изменяя форму, превращаясь в головы змей на конце. Татуаж, на Женькин взгляд, был настолько искусен, что, казалось, рисунок оживает, когда Александр двигает рукой: змеи приходят в движение, струятся по бледной коже вверх, раскрывают зубастые пасти, готовые прихватить ядовитыми зубами любого, кто осмелится коснуться их чернильно-призрачных тел. - Впечатляет, правда? – с гордостью произнес Александр. Женька вздохнул, качнул головой и, спохватившись, прикрыл рукой любопытно раскрытый рот: - Еще бы! – юноша коротко рассмеялся своей реакции. - Дорого такое стоит? - Нет. Я сам набивал, - пояснил парень свой ответ, и Женя наконец-то смог перевести взгляд на лицо Саши. - Круто получилось, - искренне проговорил он. - Спасибо, - Александр опустил рукав и аккуратно застегнул пуговку на манжете. – Это было озарение. - Озарение? - Да, - Саша замолчал, словно колеблясь, говорить или нет, но, в конце концов, произнес: - Татуировка – это не просто рисунок на теле. - Нет? - Нет, - Александр коснулся ладонью рукава рубашки в том месте, где, как теперь знал Женя, жил клубок змей. – Это решение, которое ты принял сам. Это символ. - Символ чего? – переспросил Женька. Саша посмотрел ему в глаза и серьезно ответил: - Чего-то нового. Или старого. Это может быть воспоминанием или мечтой. Может быть обещанием или же отметкой свершившегося факта. Тату – это символ контроля. Не только над собственным телом – над своей жизнью. Предупреждаю, что могу разглагольствовать на данную тему очень долго, потому что для меня это, - Александр постучал пальцем по своей руке, - целая философия. Женя слабо улыбнулся: - И ты готов обращать в свою веру каждого заинтересовавшегося. Саша тоже улыбнулся: - На самом деле нет. Не каждого. Только того, кому это нужно. Женька невольно задумался: он опустил глаза и уставился на свою руку. Ту самую, которую уродовали шрамы, оставшиеся после операции. Контроль над своей жизнью – не этого ли он так хотел? Юноша пошевелил пальцами. Изувеченная кожа натянулась и пошла некрасивой сеточкой. Жгуты шрамов, словно веревка, туго обхватили его запястье, растекаясь лучами. Путы. Вот что они напоминали Жене. Веревка, которая все еще держит его на привязи прошлого. Отвратительное воспоминание, которое хочется забыть и которое так сильно тревожит его, что любая попытка абстрагироваться приводит лишь к еще большим переживаниям. Женя вздохнул. В его голове зародилась некая мысль. Мысль была глупой и нерациональной, но какой-то правильной. И чем дольше юноша смотрел на свою руку, тем быстрее его идея превращалась в решение. Только вот произнести его вслух было как-то страшновато: рвать на клочки нечто, что когда-то изменило юношу до неузнаваемости, было совсем не просто. Наверное, Женька завис, потому что Александр был вынужден коснуться его плеча, чтобы вырвать из власти размышлений. - Ты еще тут? – спросил он. - Да, - Женя кивнул. - Да, я тут. - Все в порядке, - Саша отвернулся от своего собеседника и занялся предметами, которые лежали на его кровати. – Не буду больше приседать тебе на уши. Лицо парня приняло несколько отстраненное выражение. - Нет! – воскликнул Женя, вызвав тем самым удивленный взгляд соседа. – Мне интересно, - немного спокойнее проговорил он. – Просто я задумался о том, что, пожалуй, понимаю тебя. То, что ты сказал о татуировках. И сделать нечто подобное было бы действительно… - он замялся, подбирая слова, - действительно круто. Юноша снова взглянул на свою руку. Саша тоже посмотрел на нее. Женька заметил его взгляд, и ему внезапно стало неудобно, словно он оказался голым перед этим человеком. Женя подумал, что до сих пор никто из соседей по комнате ни разу не спросил о том, что такого могло с ним произойти, чтобы оставить такие отметины на его теле. Сейчас это казалось немного странным. Юноше стало страшно от множества догадок, которое мог вызвать его вид. Сам не отдавая отчета в своих действиях, он обхватил искалеченную кисть второй рукой и прижал ее к животу. Александр взглянул ему в глаза. Женька не был уверен, что соседу не было противно его уродство, но Саша снова перевел глаза на его руку, а потом протянул к нему свою ладонь. - Можно посмотреть? Рука Жени сжалась, и он почувствовал неприятную боль в запястье. Словно видя его сомнения, Александр тихо проговорил: - Я хочу только посмотреть. Женька колебался, но потом вдруг рассердился на самого себя. «Все в прошлом. Я ведь только что хотел измениться. Так какого же черта?!» Он медленно, с усилием, разжал пальцы и протянул Саше свою руку. Его пальцы подрагивали, и, казалось, юноша был готов отдернуть кисть в любой момент. Саша почти невесомо коснулся его и сделал это неимоверно осторожно. Он лишь направлял руку Жени, чтобы внимательнее рассмотреть рисунок шрамов. Наклонился, препарируя остатки былой боли своим взглядом. Когда ситуация стала выглядеть довольно странной, Саша отстранился от юноши. Некоторое время они молчали, и Женька не знал, куда себя деть от неловкости, которая разлилась между ними. Впрочем, неловко было только Жене. Александр выглядел скорее задумчивым. Спустя несколько минут он взглянул на Женьку: - Знаешь, это можно исправить. Юноша сглотнул. - Я… Это старые шрамы, их нельзя так просто… исправить, - он не знал, как оправдаться. Вспомнился Олег и давний разговор с Максимом о том, что нажитое Женей уродство можно устранить, имея необходимое количество денег. Женька хорошо помнил ответ. - Я говорю не об операции, - перебил Александр, не давая юноше погрузиться в грустные воспоминания. - Нет? – Женя приподнял брови. - Конечно, нет, - уверил его Саша. - Я в медицине ничего не понимаю. Но вот вмешательство иного рода – оно могло бы помочь, - Саша ненадолго замолчал. – Я хотел бы тебе кое-что предложить, если ты не против. Я о татуировке. Ты не спеши, подумай. Однако я думаю… нет, я уверен, что мы могли бы преобразить твою руку. Женька посмотрел на свою кисть. Ему было так просто абстрагироваться от своего лица, ведь смотрелся он в зеркало не так часто. Но вот руку Женя видел намного чаще, и она напоминала ему о случившемся постоянно. Даже когда он был в хорошем настроении, и случалось нечто хорошее и светлое – стоило бросить взгляд на покалеченную часть тела, как все вокруг начинало казаться не таким уж и безобидным. И, правда, это было как веревка. Крепкая и наглухо врезавшаяся в него, в его жизнь. Даже если она была всего лишь абстракцией, инстинктом самосохранения, Женя не хотел думать о прошлом двадцать четыре часа в сутки. Он изменился. Старался измениться. Внутренне. И очень хотел измениться внешне. Уход из дома, новая жизнь, работа, учеба, ночи, полные снов, разговор с Максимом в кафе - круговерть, произошедшая с ним за последний месяц… Черт возьми, почему бы и нет?! Женька мог позволить себе наконец-то исправить то, что было так безжалостно раздавлено. - Да, - произнес он, - я согласен. - Отлично, - Александр просиял. – Только мне нужно немного времени – буквально несколько дней, - чтобы сделать эскиз, и тогда, если он тебе понравится… - парень указал на машинку для нанесения тату. - Хорошо, - Женя кивнул, испытывая внезапный эмоциональный подъем. – Я подожду столько, сколько потребуется. Он поднялся и вернулся на свою кровать. Конечно. Конечно, он подождет. Неделя вынужденного сидения дома подходила к концу, чему Максим был несказанно рад. За эту неделю он сумел капитально разворотить свой дом. Разворотить, да так и бросить. И вот теперь он сидел на верху кучи мебели, которую сам же и стащил в середину гостиной, и лицезрел разруху, хаос и запустение. Ему казалось это забавным, а потому требовалось некоторое музыкальное сопровождение. Глонский нашел его, выкопав из своей коллекции музыкальных дисков некий трек.* Он не понимал ни слова, но ритм песни вполне соответствовал тому, что Макс видел перед собой. Он чувствовал себя первобытным человеком, и это чувство приводило его в какой-то злой восторг. Определенно, если бы его кто-то спросил о решении созданной им самим проблемы, то Максим, не колеблясь, ответил бы: сгорел сарай, гори и хата. Некому было одернуть и пристыдить его. Женя мог это сделать, но Женя находился хрен знает где, хрен знает с кем, на полпути к хрен… к самостоятельной жизни. Без него. А потому Макс сидел, раскачиваясь, на огромной куче и курил косячок, припасенный как раз для таких случаев. Мозги отказывались соображать. Отпуск давил на психику. Инстинкты бунтовали и подкидывали такие варианты развития событий, что требовалась экстренная помощь. Всего лишь несколько грамм безобидной травки – что может быть лучше?** В голове устанавливался долгожданный мир и покой. Настроение потихоньку ползло вверх, превращаясь из поганого в приемлемое. Его не могло испортить ничто. Ничто, включая внезапное появление в гостиной Олега. Кельт со стопкой рабочих – если Максиму с его насеста не изменяло зрение – бумаг замер на пороге комнаты. - Я даже не постесняюсь спросить – ты сдурел? – проорал он. Макс дернул плечом, с трудом расслышав послание, и затянулся так, что скулы заломило. Музыка гремела, он курил и был почти счастлив. Почти спокоен. Почти собран в единое целое впервые за этот долгий, до-олгий, до-о-о-олгий месяц. Почти. Минаев принюхался и подозрительно прищурился. Он приблизился к Глонскому: - Ты дурь куришь, что ли?! С идиотской улыбкой лишенного последних мозгов человека Максим кивнул. На самом деле, все было не так плохо, но разговаривать он был не настроен. Его даже не слишком сильно интересовало, как Олег проник в квартиру. Макс просто принял это как данность. - Я оставил тебя всего лишь на неделю! На неделю, Глонский! Что ты творишь? О да, ад, наверное, замерз. Подумать только - правильный Минаев. Максим усмехнулся, чуть не выронив косяк. Олег нахмурился. Он оглянулся, и его взгляд остановился на музыкальном центре, стоящем около заляпанной краской стены. В отличие от Глонского, Кельт знал английский достаточно хорошо. Он смотрел на центр, и смысл громыхающей песни постепенно доходил до него. Трек, играющий по кругу уже в который раз, заходил на свое очередное завершение. - Suck a dick'll help you…*** - повторил за певицей Олег и повернулся к Максиму. Тот развел руки в стороны, показывая, что не понимает, что бывший любовник имеет в виду, и чуть не упал вниз, если бы Минаев, бросив бумаги прямо на пол, не поспешил придержать его. - Так, так, чуть помедленнее, кони, - сказал Кельт, помогая Максу спуститься на грешную землю. Вернее, грешный пол. Максим встал, покачнулся – от долгого сидения у него затекли ноги - и проговорил: - Высоцкий из тебя хреновый. - Да из любого Высоцкий хреновый, кроме самого Высоцкого, - пробубнил Олег и обернулся на источник шума, который, по его мнению, и музыкой-то назвать было нельзя. – Мне надоела эта непотребщина. Я выключаю! Убрав руки от Глонского, убедившись, что тот не собирается упасть, оставшись без опоры, Кельт прошел к музыкальному центру и выключил его. - Ух, - произнес он, - даже полегчало. Тут явно не эта песня должна играть. - Да что ты, - с деланным участием отозвался Макс и снова затянулся. – Что же ты предлагаешь? Кельт присел около дисков, сваленных на полу горкой. Он покопался там, и его взгляд задержался на черно-серой обложке. Олег не смог сдержать улыбку, беря в руки коробку.**** - Вот это идеально подойдет. Он вынул диск, вставил его в центр и нажал на play, убавив перед этим громкость. - Это что-то должно значить? – спросил Максим. – Я не разбираюсь в иностранном. Ты же знаешь. - Знаю, - Кельт выпрямился и повернулся к Глонскому. – И мне приходится этим пользоваться. Кстати, очень красивый мужчина, - прокомментировал Олег фотографию на обложке диска. Макс едва удержался от того, чтобы закатить глаза. Он в несколько затяжек докурил свою самокрутку, выбросил ее в пустое ведро и поинтересовался: - И так как я не понимаю смысла, то… песня о чем? Олег подошел к нему, стряхнул невидимую пылинку с плеча и ответил: - Она о черной рубашке. - Хм, - Глонский отстранился от бывшего любовника и отошел к бару. – О рубашке? И только? - Ага, - честно ответил Минаев. Максим покосился на него, ни на грамм не поверив, и налил себе коньяк. - Тебе как обычно? - Да, но я и сам могу. Глонский вернулся к нему и протянул бокал, наполненный вермутом. - Можешь, но ты мой гость. Хоть и незваный. Поэтому бери, пока дают, и не выделывайся. Олег принял подношение и пригубил выпивку. - Гость, - повторил он с некоторой долей горечи и еще раз оглядел гостиную. - Скажи, а в других частях этой квартиры так же уютно или это ты только здесь так расстарался? - Не надо издеваться, - Максим завис, глядя на содержимое своего стакана. - Я хотел сделать ремонт, - наконец произнес он. Минаев снова приблизился к нему и привалился к Максу плечом. - Я догадался, поверь. Но когда ремонт пересек грань между ремонтом и стихийным бедствием? – Олег обвел рукой пространство вокруг: - Это ужасно, Максим. Такого срача я давно у тебя не видел. Да что там, - он усмехнулся, заглядывая в глаза своего бывшего любовника, - никогда не видел. - Ну, так полюбуйся, неожиданно зло отозвался Максим и допил свой коньяк. - Я не могу без работы, я предупреждал, - он пихнул Минаева и подошел к барной стойке, чтобы с грохотом поставить на нее стакан. Олег осторожно обошел пятно краски на полу. Брезгливо смахнул со стола, который раньше стоял около дивана, кучу какого-то хлама и уселся прямо на столешницу. - Интересно, если бы я отправил тебя в отпуск на месяц, ты бы квартиру взорвал или поселил бы тут табор цыган с ручным медведем? – свой напиток допивать он не спешил, смакуя каждый глоток. Макс оперся спиной о барную стойку. Он долго смотрел на Олега, прежде чем произнести: - Я бы повесился. Олегу этот ответ шуткой не показался. Он нахмурился. - М-да, как все запущенно. Хорошо, что я так не поступил, - он покачал в руке свой бокал. Глонский хмыкнул: - Ты бы не смог, - и тут же, без перехода, жестко спросил: - Зачем пришел? Его собеседник пожал плечами: - По работе. - Я в понедельник буду в офисе, - напомнил Глонский. На его взгляд, приходить было совсем не обязательно. Зная Олега, он вполне резонно предполагал, что дело было не только в документах, которые тот притащил в его дом. - Да, - согласился тем временем Кельт, - но я работаю в субботу, и у меня уже назначена встреча с нашими партнерами на воскресенье. - С кем? – уточнил Максим. - С Хондой. Глонский кивнул: эти точно могли назначить деловую встречу и в субботу, и в воскресенье, и даже в три часа ночи. Бизнес превыше всего. - Ясно, - сказал он и заставил себя отлепиться от барной стойки, хотя, видит бог, делать ему этого не хотелось: косячок, выкуренный ранее, подействовал в полной мере именно сейчас. - Давай сюда бумаги. - Может, не надо? – Олег допил, наконец, свой вермут и поставил бокал на стол. - Ты… как бы помягче выразиться – ты обкурился. Максим вздохнул: - Олег, пара затяжек не повлияла на мои умственные способности. Не выводи меня из себя, - он протянул руку, - давай сюда, что принес. - Да, пожалуйста, - Кельт подобрал с пола документацию и передал ее Глонскому. Пока Максим изучал бумаги, периодически потирая начавшие слезиться глаза, Минаев прошелся по гостиной. Он подолгу останавливался то у залитой краской стены, то около пятна на полу, то около инсталляции из собранных в кучу вещей. Разглядывал разнообразный мусор, попадающийся ему под ноги. Чем дольше Олег кружил вокруг Максима, тем сильнее пролегала морщинка между его бровями и задумчивей становился взгляд, которым он время от времени одаривал своего бывшего любовника. Однако Кельт сдерживал себя от лишних слов. Да, сдерживал, но ровно до тех пор, пока Макс не разобрался с документами и, вооружившись невесть откуда взявшейся ручкой, не подписал привезенное. - Вот, - сказал Глонский, протягивая Олегу папки. – Молодец, все правильно. Можешь же, когда хочешь. - Это точно, - отозвался Минаев, - могу. Он принял бумаги, постучал по ним пальцами, а потом посмотрел в глаза Максиму: - Мне кажется, нам надо поговорить. - Поговорить? Мне с тобой? – бровь Макса вопросительно изогнулась, словно он находил предложение побеседовать какой-то нелепицей. - Да, - подтвердил Олег, - я, кажется, именно это и имел в виду. - Ага, - понимающе кивнул Максим, - будет какая-нибудь глупая отповедь, обмен колкостями, и все закончится тем, что ты мне скажешь, наконец, то, что действительно является причиной твоего визита ко мне. Если так неймется, то давай начнем с конца и сэкономим кучу времени. - Почему ты всегда меня в чем-нибудь подозреваешь? - попытался возмутиться Минаев. Макс жестом попросил его замолчать: - Олег, я тебя знаю не первый день. - Ну, хорошо, Максим Геннадьевич, раз вы меня знаете не первый день, тогда отбросим все лишнее, - Кельт со злостью швырнул бумаги, которые держал, куда-то в сторону. Папки упали в опасной близости от масляного пятна на полу. - Эй, - запротестовал Глонский против такого варварства, - эти документы… - Я в курсе, что «эти документы». Ты меня даже похвалил за их качество. Давай не будем отвлекаться. Максим промолчал. Олег подошел к нему и принюхался. Запах травки, сигарет и коньяка заставил его на секунду прикрыть глаза. - Как всегда потрясающе пахнешь, - он взглянул Максу в глаза, и его зрачки немного расширились. Глонский выдержал паузу и вкрадчиво произнес: - Да. Олег криво улыбнулся и выпрямился. - Но твой запах все же изменился. - Олег… - Максиму внезапно стало не хватать своего одиночества. Он понимал, о чем сейчас пойдет речь, и оттягивал этот момент как мог. Но Минаев… Этот человек не мытьем, так катаньем всегда добивался своего. - Он ведь ушел, так? – подтвердил мысли Глонского Олег. - Оставил тебя. - Это его право, - процедил Макс, отворачиваясь. Он хотел бы сейчас уйти, подняться на второй этаж, и пусть незваный гость делает, что хочет, но Кельт поймал его за руку и потянул на себя: - Ты мне ответил. Поверить не могу, - ладонь Олега сжалась вокруг запястья Максима. - Что этот засранец сделал с тобой? Враждебность – вот что звучало в его голосе. «Интересно, жалеет или не может забыть, из-за кого попал в опалу?» Впрочем, это было не так уж и важно. Макс немного подумал перед тем, как дать ответ. - Он… - брови Глонского дрогнули, и он нахмурился. - Он решил пойти дальше. Я ему больше не нужен. Последнее прозвучало, словно жалоба, но Максим не смог удержаться. То, что он чувствовал – эта адская смесь из ревности, обиды и непонимания – мучило его все эти дни. Макс даже не предполагал, насколько он увяз в Евгении Пономареве. Бесило это неимоверно. Олег же особым тактом не отличался: - О как. Правда? – он коротко рассмеялся и отпустил Максима. - Мне даже не понадобилось убеждать тебя в этом. Видя, что сглупил, Глонский попытался отыграть разговор назад: - Я не хочу о нем вспоминать. Давай сделаем вид, что я ничего не говорил. По лицу Минаева он понял, что не прокатило. Олег прищурился: - Так старательно оберегаешь свою территорию, но ты обиделся. По-настоящему обиделся. Даже имени его не произносишь. - Ты тоже не произносишь, - парировал Максим. Кельт растянул губы в фальшивой улыбке и отрицательно повел указательным пальцем. - Ты знаешь мое отношение к Евгению. Оно весьма далеко от влюбленности. - Я помню, как ты его доставал, - Глонский опустился на краешек дивана, который выглядывал из-под груды вещей. - Это было не то, что ты думаешь, - произнес Олег. - Да, - Максим оглянулся в поисках сигаретной пачки. - Я и не утверждаю. Кельт приблизился к нему, закрывая обзор. Макс взглянул на него снизу вверх, и тогда Олег проговорил: - Ты для меня всегда был интереснее, чем он. Неожиданно ладони Минаева оказались на лице Максима. Они были теплыми и знакомыми. Тело Глонского слишком хорошо помнило прикосновения мужчины напротив. И отзывалось. «Это недостаток секса», - подумал он, но не был уверен на все сто процентов. От этой неуверенности становилось гадко на душе. Максим обхватил запястья Олега и отстранил его руки от своего лица. - Поэтому ты нарывался до тех пор, пока не получил пинка, - произнес он, не разжимая своих пальцев. Минаев склонил голову набок: - Видимо, мне это было нужно. Быть может, я и сейчас этого хочу, - он облизал губы, и Макс завис, глядя на них. - Чего хочешь? – медленно проговорил он, словно в трансе. - Чтобы я тебя еще раз пнул? Олег отступил назад. Глонский был вынужден встать. Кельт завел руки себе за спину, и получилось, что Максим теперь обнимает его. - Для затравки могло бы сойти и это, - почти шепотом отозвался Минаев. - Однако я рассмотрю и другие варианты, - Макс хотел было разорвать вынужденные объятия, но Олег позвал: - Максим… Дышать стало невозможно, и сердце отчего-то заколотилось в груди. Можно было бы списать это на действие косячка, но… черт возьми, что ж за день-то такой?! - Что? – только и смог спросить Глонский. Олег потянулся к нему и поцеловал. Макс не стал отталкивать, но все-таки освободился. Не затем, чтобы отступить. Он положил руку на затылок Минаева, погладил его волосы пальцами, зарываясь в них, вспоминая ощущения, а потом оттянул назад, заставляя Олега разорвать поцелуй. - Посмотри на меня. Кельт подчинился. - Я все еще люблю его. - Да. - Мне не нужны еще одни отношения. - Хорошо. - Я – свободен. - Согласен. - И ни одного условия. - Да. Это был странный диалог. Максим говорил короткими предложениями, чувствуя, как жар от тела Олега распространяется и на его тело. Олег же со всем соглашался и был подозрительно покладист, но его ответы еще больше распаляли огонь – Кельт словно пил Макса. Глоток за глотком. Он пожирал его глазами, как если бы встретил впервые. Он выглядел беззащитным. Безобидным. Пожалуй, он мог заполнить пустоту, которая образовалась внутри Максима. Заполнить, но не заменить. Сейчас Глонский хотел забыться, доказать себе, что он не опустился до состояния размазни, что из него нельзя вить веревки. И если кое-кто предпочитает проводить дни и ночи в компании сопливого мальчишки, то почему бы и Максиму не попробовать сделать то же самое? Разница была лишь в том, что Олег не тянул на сопливого мальчика. - Почему мы все еще стоим здесь? – поинтересовался Глонский у своего бывшего-будущего любовника. Кельт не стал отвечать. Он попятился спиной к лестнице на второй этаж и потянул Максима за собой. Тот сделал шаг, потом второй. Тело повиновалось беспрекословно. Идти было легко. Удивительно легко. Просто удивительно… легко. Несмотря на огромный камень, грузом лежащий на его душе. * Максим слушает песню M.I.A. – Galang. Перевод можно почитать тут: http://megalyrics.ru/lyric/mia/galang.htm ** Автор уточняет, что ни в коем случае не рекламирует какого-либо рода употребление наркотиков – народ, это не круто и очень плохо! Не курите, не пейте и да прибудет с вами Сила. *** Перевод: отсоси член – это поможет. **** Обложка: http://static.musicroom.com/img/c/f/PMV12158.jpg Почитать перевод песни: http://www.amalgama-lab.com/songs/j/juanes/la_camisa_negra.html Женя не знал, что на него нашло. Вернее, он знал, но… все было сложно – нелепо, прямо как надпись в социальных сетях. Так или иначе, в свой выходной день, свободный от лекций в университете и работы в супермаркете, он пошел в парикмахерскую, чтобы подровнять кончики отросших волос и… покрасился в черный цвет. Женьке хотелось чего-нибудь радикального, и вот оно. Можно было, конечно, еще и коротко подстричься, но юноша был пока что не готов пойти на такое в отношении своего внешнего вида. А вот сменить окрас – было самое то. Видеть себя настолько другим в зеркале было странно: Женька был одновременно похож и не похож на себя. Черный цвет зрительно делал его более худым и уменьшал возраст на парочку лет. Хотя, может быть, это Жене только казалось. Проблема же была в том, что ему хотелось вытворить то, что он никогда не делал. Время привычного для юноши прошло, и настала пора перемен. Внутренних, внешних – без разницы. Женьку прямо распирало от жажды деятельности. Он учился как сумасшедший, гулял, работал, дурачился с друзьями. Он даже спортом попытался заняться, правда, после пары пробежек с Гордеем и поднятия гантелей Александра забросил это занятие – ноги и руки болели нещадно, да и работе в магазине усталость только мешала. Но шило в интересном месте никуда не делось, потому Женя искал для себя различные варианты самореализации. Попробовать хотелось все, глаза разбегались - с чего бы начать. Потерпев несколько неудач, разбрасываться на мелочи юноша прекратил. Таким образом, первым шагом к себе новому стало нечто более значимое - татуировка. Саша сделал эскиз, показал его Жене, и это было настолько потрясающе, что юноша согласился не раздумывая. Сразу же, как только обрел дар речи. До этого он долго стоял, едва касаясь пальцами рисунка, выполненного в черной туши, и тихо вздыхал. - Да, да! Господи, круто-то как! – он поднял сияющие глаза на немного смутившегося от подобной реакции Александра. – Ты правда можешь мне такое сделать? – Женька не удержался и посмотрел на свою покалеченную руку. Ему не верилось. Даже представить подобную красоту на своем теле было захватывающе. Саша кивнул: - Если ты готов немного потерпеть и посидеть смирно, то да, я вполне могу это сделать. Женька энергично закивал: - Конечно, я могу и потерпеть, и посидеть! Это похоже на чудо. У тебя настоящий талант. - Не надо, - парень отвернулся от Жени, - будешь расточать комплименты, когда закончим. Юноша перевел дыхание: - Извини. Мне сложно сдерживаться – сейчас я готов прыгать на месте, - Саша против своей воли усмехнулся, услышав эту фразу; Женя снова уставился на листок с эскизом: - Просто я представил татуировку у себя на руке. Мои шрамы… они… они исчезнут под ней. Александр мельком взглянул на него: - Ты говоришь так, словно тебе не хочется их закрывать. - Хочется, - Женька серьезно посмотрел на своего соседа. – Ты даже не представляешь, как. - Тогда в выходные можем начать. Однако предупреждаю, набивка – это дело не одного дня. - Я понимаю, - Женя еще раз посмотрел на свою руку. - И, скорее всего, будет больно. На запястье чувствительная кожа. Ты уверен? - Да. Я, - юноша сжал руку в кулак, - больше не боюсь боли. Взгляд Саши был чересчур внимательным и долгим, но Женя его выдержал. Он не мог прятаться вечно. И, кроме того, это бегство было бесполезным занятием - все страхи были внутри него. Не снаружи. Снаружи остались только шрамы – вечное напоминание о пережитом. – Что я буду тебе должен? – спросил Женя, все еще пребывая в своих размышлениях. Саша посмотрел на него, как на придурка. - Жизнь, квартиру, деньги и собаку твоей мамочки, - ответил он, но, видя, каким взглядом одарил его Женька, пояснил: - Мне ничего не нужно. То есть нужно, конечно, но не в материальном плане. Я собираю портфолио, так что побудешь моей моделью и рекламой того, что я могу. Извини, но твой случай уникальный: на ком еще я смогу такое сделать? Получим взаимную выгоду. Женя заправил за ухо прядь волос. - Ну, если так… - Даже не сомневайся – именно так. И, как и обещал, в ближайшие выходные Саша начал работу над рукой юноши. Тату медленно появлялось, будто бы проступало само, превращая бледные линии шрамов в черные линии. Примерно с середины кисти, словно из трещин, рождались корни дерева. Они стремились вверх по запястью, переходя на косточках в ствол, который тянулся еще выше, охватывая предплечье широкими раскидистыми ветвями. Просто дерево – без листьев и цветов. Узловатое, извилистое, но не высохшее - скорее, заснувшее с приходом зимы. «Как и я», - думал Женя, касаясь воспаленной кожи с пока еще незавершенным рисунком. Юноша ощущал его, буквально с первых нанесенных штрихов чувствовал его силу. Дерево, еще до своего окончательного появления, уже являлось частью Женьки. Это было сложно объяснить – оно принадлежало ему, но было чем-то самостоятельным, извне. Женя бы даже сказал, что дерево было живым существом, которое выбрало его самого, его руку и, внушив мысль о том, что юноше необходимы изменения, пробралось на его кожу. Боль, которую иногда чувствовал Женя, роднила его с этим странным существом. Он с нетерпением ждал, когда метаморфоза будет окончена. И вот, как раз в ожидании этого, Женька решил поменять цвет волос. Как будто хотел показаться в лучшем свете – не тем человеком, которым он был раньше. Обмануть себя, конечно, у него бы не получилось, но он надеялся, что подобные действия лишь ускорят те изменения, которые уже стали происходить в его жизни. Окружающие Женю люди не могли не заметить, что с ним что-то происходит. И если в университете пока что ограничивались любопытными взглядами – не привыкать, - то дома, в общежитии, отреагировали более явно. Когда Женька вошел в комнату после парикмахерской, Гордей даже книгу отложил: - Жека, ты меня поражаешь, - произнес он, беззастенчиво разглядывая своего друга. - Да? Чем же? – Женя провел рукой по волосам, готовый отстаивать свой новый облик. - Нет, в хорошем смысле, - поспешил заверить его Базанов. – Прям молодец: собрался и перекроил вообще все и вся. Уважаю. Степа, облокотившись о спинку стула, поддакнул: - Ага, неплохо вышло. Татушка, наверное, вообще чумовой будет. - Спасибо, - юноша улыбнулся, смутившись. – Я уж думал, что мне придется защищаться. Гордей хитро переглянулся с Бобренковым. - Одно другому не мешает, - сказал Базанов и, коварно выдернув из-за своей спины подушку, запустил ею в Женьку. Со стороны Степана также последовал подушечный залп. После столь вероломного нападения Жене пришлось принять бой, закончившийся, впрочем, его полной капитуляцией. С Гордеем и Степой было легко. И с вернувшимся с очередной прогулки Александром – тоже. Женя был на своем месте, его принимали таким, какой он есть, не читая мораль и не заставляя выбросить дурь из головы. Его поддерживали, вселяли в него уверенность, что он поступает правильно. Женька был настолько этим впечатлен, что поделился мыслями с Гордеем, когда они остались одни. - У меня никогда не было ничего подобного. Знаешь, чувствовать, что кто-то стоит рядом с тобой, находится на одной волне, пытается понять все твои закидоны – это очень многого стоит. Спасибо. Базанов почесал макушку, потер нос, а потом отвесил Жене шуточный подзатыльник. - Балда, - проговорил он, - разве ж за такое благодарят? – и уже серьезно добавил: - Я рад, что мы познакомились. Вот только… - он замолчал, едва начав говорить. - Что? – такое настроение друга насторожило юношу. Тот замялся. Было видно, что он не рад тому, что не смог удержаться от лишних слов. - Да ладно. Это не мое дело. - И все же, - настаивал Женька, понимая, что если сейчас не добьется ответа, то будет думать об этом постоянно. Тайн и недоговорок он не любил. Гордей посмотрел на своего друга из-под отросшей челки. - То, что ты делаешь, мне нравится. Я уже говорил, но складывается впечатление, что ты бросаешься в крайности. Женя нахмурился. - Нет. - А мне кажется, что ты врешь. Напоминаешь брошенного щенка, - реакция Женьки была такой явной, что Гордей только уверился в собственной правоте и продолжил: – Ищешь свой дом, совершаешь необдуманные поступки, - он помолчал, давая другу переварить услышанное. – Но, Жек, дом – он внутри. Глупо искать его где-то еще. - Я не понимаю тебя, - отрезал Женька, внезапно рассердившись на Гордея. Пожалуй, это случилось впервые с момента их знакомства. Однако Базанова не так просто было сбить с толку. - Ты скучаешь. Думаешь, это так незаметно? Женя вздрогнул. Он отошел от друга на другой конец комнаты, будто расстояние могло обезопасить его от этого разговора. Гордей угадал. Это очень пугало. - Я не скучаю. Не по кому. - Ты только что согласился со мной, - сказал Базанов. – Когда скучаешь по кому-то, хочется найти ему замену. Я не говорю о другом человеке, хотя и такое возможно. Ты так усердно пытаешься от чего-то отстраниться, что кидаешься в учебу, книги, изменение имиджа. Я переживаю за тебя, потому что все это не поможет. Ты просто обманываешь себя. Женька стиснул зубы и прикрыл глаза. - Зачем ты мне это говоришь? – спросил он спустя некоторое время. - Затем, что иногда можно обойтись менее радикальными мерами. Необязательно было делать тату или краситься. Ты мог поговорить со мной. С любым из нас. Юноша посмотрел на Гордея: - Я не хочу ни с кем говорить об этом. Ты не знаешь… - Ты прав, - Базанов подошел к Жене. – Не знаю. Но предлагаю тебе свою помощь. Не представляю, в чем она может заключаться, но если надо подставить плечо – я готов. Женьке было сложно себя сдержать. Друзья, учеба, тату, волосы – это все делало его счастливым. Он забывался настолько, что иногда даже не понимал того тянущего чувства, которое постоянно сопровождало его. Однако стоило ему отвлечься от своей новой жизни, вспоминал. Максим. Человек, который помог ему в самые тяжелые моменты жизни. Защитил, вытащил из грязи. Человек, который остался где-то там, на другом конце города, вместо того, чтобы позволить Жене быть рядом. По-настоящему рядом. Об этом можно было думать сколько угодно долго, но результат был один и тот же: они - врозь. Врозь. Далеко. Так неправильно далеко. Гордей был полностью прав. И Женя понимал, что друг желает только добра, вытаскивая из скорлупы, которая так долго служила ему панцирем. Он взглянул на Базанова и сморгнул готовые навернуться на глаза слезы. Гордей постоял, а потом протянул руку и привлек юношу к себе. Он обнял Женю, давая ему возможность опереться на себя. И Женька приник к нему, прижимаясь, обхватывая друга руками, осознавая, насколько ему не хватало чужого тепла. - Не бывает так, чтобы все было хорошо, - проговорил Гордей. - Иногда болит. Женя сжал кулаки, сдерживая себя. Он прикрывался делами. Обманывался. На самом деле болело постоянно. - Ты не один, - Гордей погладил Женьку по голове, и тот вздрогнул, прерывисто вздыхая. Именно в этот момент хлопнула дверь и раздался голос Степана: - Опа, а чего вы тут делаете? Женя, словно очнувшись, отпрянул от своего друга, поспешно отирая ладонями раскрасневшееся лицо. - Извините, - невнятно пробормотал он, протискиваясь мимо Бобренкова и выскакивая за дверь комнаты. Он оставлял своих соседей разбираться самостоятельно. Разговор по душам слишком вымотал Женьку. Объясняться еще и со Степой или, еще хуже, оправдываться перед ним за минуту своей слабости, свидетелем коей тот стал, юноша был не в состоянии. Пусть это и являлось откровенным малодушием. Жене было плевать. Он не знал, что последовало за его уходом. Не знал и не желал надумывать, уводя себя в бездну самокопания. Женька просто бродил по городу, отмечая, что теплым денькам, похоже, пришел конец: по-весеннему теплый ветер сменился холодным и все чаще на небе стали мелькать низкие тучи, обещающие скорый приход дождей. Вот именно мыслями о погоде и занимал себя юноша, пока не пришло время вернуться обратно. Когда он вошел в комнату общежития, парни как ни в чем ни бывало занимались своими делами. Никто из них даже вида не подал, что что-то не так. Что что-то было не так. Даже Гордей, который весело балагурил и смеялся над Бобренковым, затеявшим кулинарное шоу прямо в комнате, не показал, что помнит о неловкости, приключившейся несколькими часами ранее. Даже Степан, который обычно не отличался тактом, болтая обо всем, что только в голову взбредет, даже он промолчал. Соседи только поприветствовали его и тут же втянули в шутливую пикировку, окончившуюся перевернутой кастрюлей Степана и сердитым ворчанием его же. А после дружного отмывания полов они разбрелись каждый в свой угол готовиться к завтрашнему дню. Это дало Женьке возможность спокойно заняться своими делами, а потом пораньше лечь спать, под аккомпанемент стука клавиш – Степа снова с азартом рубился в какую-то игру. Женя лежал на боку, отвернувшись к стене, и смотрел на свою руку с наполовину набитой татушкой. Он думал, что это он виноват в том, что Максим далеко. Если бы Женька смог найти правильные слова, то все было бы иначе. И теперь не пришлось бы делать вид, что все прекрасно и проблемы не существует. Не пришлось бы мнить дерево-существо лекарством от своей тоски, которая на самом деле не что иное, как переполненность. Переполненность несказанным, несделанным, тем, чем Женя не успел поделиться с Максимом. Что отдаляло его от Глонского и мешало жить самому. Никакой личной драмы. Просто Женька мечтал забыть то, о чем хотел помнить всегда. * Писала под такие сопли, как Tom Odell – Sparrow. Перевод можно почитать тут: http://en.lyrsense.com/tom_odell/sparrow