Уроды-2: Hassliebe

Молчание не продлилось долго. - А вообще-то все закономерно, - менторским тоном изрек Олег. - Что именно? – поинтересовался Сергей, сосредоточенно следя за дорогой: спать хотелось просто адски. - Да вон то, на заднем сидении твоего крышесносного автомобиля. Белянский бросил быстрый взгляд назад: Максим оперся локтем о бедро Жени и подпер щеку кулаком. Со стороны казалось, что мужчина спит. - Я не сплю, - будто бы прочел чужие мысли Глонский и тут же тихо всхрапнул. - Оно и видно, - прошептал Сергей, снова сосредотачиваясь на дороге. Слова Минаева не шли у него из головы. Внезапно проснувшееся любопытство оказалось очень некстати – разговаривать с Олегом у Белянского не было никакого желания. Он нахмурился своим мыслям, а потом все-таки изрек: - Так что ты имел в виду? Я про закономерность. Кельт победно улыбнулся: - А то, - он порылся в карманах, извлек оттуда конфетку-ледяшку и, с наслаждением сняв яркую обертку, закинул ее в рот. – Это, Сероженька, называется: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Эти два придурка сзади общаются с тобой, и вот что из этого выходит. Сечешь? - Не секу, - Сергей правда не понимал, куда клонит этот несносный человек. Олег страдальчески вздохнул: - Оба придурки и нажраны в хлам, - он потянулся вперед и включил магнитолу. Музыка была так себе, во всяком случае, Кельту она не нравилась. Поэтому он, недолго повозившись с переключением станций, махнул рукой и откинулся на спинку сиденья. Сергей покачал головой: - Знаешь, Минаев, мне иногда кажется, что ты разговариваешь на каком-то своем, птичьем языке. Я ничего не понимаю. - Это неудивительно, друг мой, - фыркнул Олег. - С твоим-то интеллектом. Белянский возмущенно взглянул на него: - Ты не упустишь возможности поиздеваться над другим человеком, да? - Не над другим, - уточнил Кельт, - над тобой. Сам подумай, зачем отказывать себе в удовольствии? Это гораздо лучше, чем тупо сидеть и пялиться на дорогу. - О, ну, конечно. И, кстати, я тут ни при чем. - М? - Твой могучий интеллект не в состоянии проследить за полетом моей мысли? – Сергей криво улыбнулся. - Он слишком могучий, - попробовал оправдаться Олег. - Я так и понял, - Белянский свернул на светофоре, и машина въехала в переулок, в конце которого виднелся дом Глонского. – Это ты был с ними в баре, - произнес он. - Не я. Минаев громко захрустел, разгрызая карамельку. - Солнышко, если бы там был ты, - он снова полез в карман и вытащил вторую конфетку, - они бы напились в три раза быстрее. Сергей вырулил влево и остановил машину перед домом Глонского. Заглушив мотор, он повернулся к Олегу. - Они бы не напились вовсе. Его собеседник рассмеялся: - Сказал хирург-трезвенник, - и чуть не подавился конфетой. Хотя нет, технически, он все-таки подавился, закашлялся и склонился к коленям, оттягивая ворот рубашки. То, что к Сергею не стоило поворачиваться спиной, Кельт понял практически сразу, получив весьма болезненный удар в область лопаток. Рука у господина хирурга оказалась на удивление тяжелой. - Ты скучен, - прохрипел Олег, выплюнув конфету прямо на коврик под своими ногами; с трудом переведя дыхание, он поднял голову и посмотрел сквозь невольно выступившие от кашля слезы на Белянского: - Вот просто пипец как скучен. Ты и носки серые, видать, носишь, чтобы соответствовать. - Чему? – удивился Сергей. - Имени своему, Сероженька, - издевательски пробубнил Минаев и стал хрустеть, разгрызая третий леденец. Максим что-то промычал с заднего сидения, и Белянский отвлекся на него. Затем снова переключился на Кельта: - Прекрати коверкать мое имя, я тебе не… - И, слава богу, что ты мне «не», - почти обрадованно перебил его Олег. - Иначе… - он состроил идиотское лицо и произнес голосом Никулина: - На их месте должен был быть я.* Сергей раздраженно взглянул на него и уже собрался ответить, как: - Слушайте, почему бы вам не заткнуться? – донесся голос сзади. - Сколько можно, даже во сне покоя нет. Как сойдетесь – две кумушки. Глонский сел, выпрямился и захрустел суставами, потягиваясь. Он с трудом разомкнул покрасневшие глаза, глянул на улицу. Опознав свой дом, Максим обвел взглядом салон машины, словно не понимая, почему он находится здесь, а не в своей постели. Уставился на мирно посапывающего Женьку, коснулся его ноги ладонью. И глупо улыбнулся. Он быстро стер эту улыбку с лица, заметив, что за ним внимательно наблюдают две пары глаз. - Лучше бы ты продолжал спать, милый, - обратился Олег к своему любовнику. И стал зло напевать песенку из «Спокойной ночи, малыши». Сергей не разделил его пожелания: махнул на Минаева рукой и обратился к Максу: - Нет, Глонский, не спи. Мы уже приехали, - когда на него никто не обратил внимания, Белянский повысил голос: - Выметайтесь все из моей машины! – и выбрался из салона в ночную прохладу улицы. - А чего это ты такой злой? – невинно поинтересовался Минаев, вываливаясь следом. Он запнулся о бордюр и чуть было не упал. Вышло не совсем эстетично. Удержаться на ногах ему помогла открытая дверца машины. - Сука, - бросил в никуда Олег, выпрямился и увидел усталое лицо Сергея. - Послушай, я не выспался, поперся за вами хрен знает куда, был вынужден всю дорогу слушать тебя… Просто свалите все, - он посмотрел на Женю, лежащего в машине, и слегка качнул головой, - свалите, куда вы там хотели. Я хочу отдохнуть. - Истеричка. Че завелся-то? – Минаев приблизился к нему, ткнул пальцем и тут же отдернул руку, словно бы обжегшись: - Пшшшш! Не мушщина – огонь! Не соблаговолите ли оставить мне свой номерок? - Как же мне это надоело, а-а-а, - Макс с трудом выбрался из машины и, не особо церемонясь, потащил застонавшего Женьку за собой. Он не стал перекидывать юношу через плечо, а подхватил его на руки. Женя пошевелился, сложив руки на груди, словно маленький ребенок, и уткнулся носом в Максима. - Как романтишно, - тут же прокомментировал Олег. - На хер, - отозвался Максим и пошел к подъезду. Сергей проводил друга мрачным взглядом, провел рукой по волосам, и резинка, соединяющая всклокоченные пряди в хвост, стрельнула черным зайчиком, упав куда-то вниз. - Черт, - ругнулся Белянский, стараясь разглядеть, куда она могла улететь. Волосы мешали процессу, заслоняя обзор, и Сергей отчаянно сражался с ними, заводясь все больше: ну что за ночь?! - Выглядишь несчастным, - Олег оперся спиной о машину и, сунув руки в карманы брюк, наблюдал за поисками Белянского. – Маленький брошенный щеночек. И ушки вон как висят. Сергей убрал лезущие в глаза пряди, скрутив их в тугую спираль и завязав хитрым узлом. - Не приставай ко мне. Пожалуйста. - Почему? – удивился Минаев. - Я сегодня альтруист. Всем раздаю. Видишь, Глонский свалил со своей зазнобой. Это я постарался, - в голосе мужчины послышались тоскливые нотки: - Сейчас, наверное, утешается, как может. Олег взглянул вверх, где должны были быть окна квартиры Максима. Свет в них не горел, хотя, по примерным расчетам Кельта, парочка должна была бы уже добраться до места назначения. «Если, конечно, лифт не рухнул в тартарары и Глонского с его драгоценной ношей не утащили черти». - Перестань говорить гадости, - проговорил Сергей и тоже посмотрел вверх. - Не все такие, как ты. Минаев съел бы свою шляпу на спор, так был уверен, что еще кое-кому из здесь присутствующих было грустно. Жаль, что он не спорил. Да и шляпы у него не было. Действительно. Жаль. Поэтому он ехидно оскалился, придал своей физиономии обычное выражение и двинулся на Сергея, заставляя того невольно пятиться назад: - Это весьма печально, что не все такие, как я, господин хирург! И раз уж зашел разговор о печали - не нравится быть брошенным, да? – Олег наклонился к лицу Белянского, который уперся спиной в свой автомобиль и был пойман в ловушку, не имея больше пространства для попытки к бегству. - Давай, я тебя утешу, - взгляд Кельта скользнул по губам Сергея. - Всегда нравились мелкие собачки, - в голосе мужчины появились бархатные скрипучие нотки. – Такие, с тоненькими косточками… слабенькие… которых так и хочется погладить… обогреть... М-м? Минаев наклонился еще ниже, и глаза Сергея удивленно расширились, когда он уловил на своей коже чужое дыхание. Запах сладкой карамели с мятным привкусом обжег рецепторы, и Белянский на секунду опустил взгляд на губы Олега. Ему внезапно показалось, что этот несносный человек хочет… Сергей запаниковал и, резко подавшись вперед, укусил Кельта. Оба мужчины отпрянули друг от друга, одновременно воскликнув: - Дурак! - Охренел?! На лице Олега читалось искреннее удивление. На лице Белянского - откровенное замешательство. - Ты чего, Серег? – в не свойственной ему манере спросил Кельт, осторожно притрагиваясь кончиками пальцев к саднящей губе и тупо рассматривая маленькое пятнышко крови, отпечатавшееся на них. - Это за гранью разумного, Минаев! – звенящим от напряжения голосом воскликнул Сергей, боком отходя от растерянного мужчины. – Не подходи ко мне! - он выставил перед собой ладонь, предупреждая возможное приближение Олега, хотя тот всего лишь опустил руку. – Или я тебя ударю. Сергей быстро обошел машину, не сводя взгляда с Минаева, словно бы опасаясь, что тот постарается помешать ему. Он хлопнул дверцей и, оставив после себя еле заметное облачко выхлопного газа, уехал. - Гребаная Санта-Барбара, - произнес Олег, оставшись в одиночестве. Он вновь посмотрел на окна Глонского. Они по-прежнему были темны. Кто-то громко включил «Ундервуд», и Кельт невольно вздрогнул. - Гагарин, я вас любила, ой, ла-ла-ла-лай. Гагарин, я вас любила, ой, ла-ла-ла-лай …** Он сошел с бордюра, передернул плечами и пошел посередине проезжей части. Кто-то просигналил Олегу, бросил оскорбительные слова, советуя убраться на тротуар, чтобы не попасть под колеса машины. Кельт не ответил, но показал в сторону водителя средний палец. Ему было о чем подумать. *Думаю, что все узнали эту переиначенную фразу. Она из «Бриллиантовой руки». - На его месте должен был быть я! - Напьешься – будешь. ** «Ундервуд» - Гагарин, я вас любила. Пробуждение Жени было грому подобно. Или с чем это сравнить? Он не представлял. Просто секунду назад он крепко спал и ему, кажется, что-то такое снилось, а сейчас словно током прошило – юноша открыл глаза и уставился в потолок. Пялился он на него долго. Хотя, возможно, время текло для Женьки как-то иначе – в данный момент было сложно разобрать. Вообще все было как-то иначе, и Женя чувствовал это каждой клеточкой своего тела. Что произошло? Его переехал поезд? Раскидал на сотню маленьких кусочков, которые сейчас пульсируют и болят каждый по отдельности? Он разгружал вагоны? Пил? - Боже, - простонал тихо Женька и прикрыл глаза. Под веки будто песку насыпали. Во рту были примерно такие же ощущения, а голова просто раскалывалась. Еще юношу здорово тошнило. - Боже, - произнес он во второй раз и сорвался с кровати, бросаясь в ванную комнату. Унитаз, сверкая режущей глаза белизной, радостно встретил его. Женя шлепнулся перед ним на колени, и содержимое желудка… В общем, Женьке пришлось с ним расстаться. С содержимым. Но лучше от этого не стало, а к оркестру в голове, к выстукивающим витиеватую дробь маленьким молоточкам, добавился колокольный звон. Женя с трудом поднялся на ноги. Умылся холодной водой. Посмотрел на себя в зеркало – на свое абсолютно салатового оттенка лицо. - Что вчера было? – задал он самому себе вопрос. Ответ пришел не сразу. Он просто не успел прийти, так как взгляд Жени упал на полочку над ванной, на шеренгу разномастных баночек и банных принадлежностей – юноша замер. Это было не общежитие. Определенно нет. Далеко нет. Женя развернулся и хмуро уставился на унитаз, словно обвиняя его во всех своих бедах. Тошнота зашла на новый виток, и, снова склоняясь над фаянсовым другом, Женька осознал, что находится в доме Глонского. - Прекрасно, - произнес он хрипло, когда вернулся опустошенный - во всех смыслах этого слова - к раковине. Прополоскав рот, размеренно подышав в попытке избавиться от настойчивых спазмов в районе желудка, Женя переступил порог ванной и оказался в комнате. Комнате Максима. В той самой, с темными шторами и огромной кроватью. С идеальным потолком. Знакомой до последней пылинки. - Какого черта я тут делаю? – поинтересовался юноша у смятых простыней. Когда они тактично промолчали, Женя встрепенулся. Он с ужасом взглянул на свое тело, но тут же вздохнул от облегчения: на нем были плавки и рубашка с длинным рукавом. Брюк не было, но то, что он не был полностью обнажен, уже успокаивало. Юноша пригладил спутавшиеся волосы. Поискал взглядом недостающий предмет одежды и, найдя его, оделся полностью. На часах было всего шесть утра, однако зная хозяина квартиры, можно было предположить, что тот давно находится на кухне. Во всяком случае, так было раньше, и если мир не перевернулся... Жене ужасно не хотелось спускаться. Сейчас он жалел, что человечество не продвинулось настолько вперед, чтобы изобрести какой-нибудь, пусть даже самый захудалый аппарат для телепортации. Телепортации подальше от этого дома. Уж Женька бы им точно воспользовался. Но телепорт не изобрели, а это означало, что выйти из спальни Глонского и встретиться с хозяином квартиры все же придется. Вариант, в котором можно было покинуть дом Максима по-тихому, Женей не рассматривался. Значит, не следовало оттягивать неизбежное. Женька вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой зверь, спустился со второго этажа в гостиную и замер. - Ничего себе, - проговорил он пораженно. У юноши на некоторое время даже тошнота прошла, когда он увидел, во что превратился его идеальный порядок. Измазанные краской стены и полы, мусор, перевернутый вверх дном бывший мир – черт, он все-таки перевернулся - все это никак не могло состыковаться со стильной гостиной, которую Женька покидал несколько недель назад. - Нравится, да? – прервал удивленное созерцание голос Максима. Он донесся откуда-то из-за груды мебели, сваленной в центре комнаты. Женя обогнул завал и увидел Глонского, восседающего на стуле около барной стойки. Возле мужчины стояли две чашки с кофе. И еще с десяток пустых, грязных, так же покрытых темными разводами любимого напитка. Юноша подошел к хозяину квартиры. Посмотрев в помятое лицо Макса, интересоваться причиной учиненного в гостиной разгрома расхотелось. В конце концов, у Максима могли быть свои причины. Это теперь не касалось Жени. Совсем-совсем. Ни капельки. Аб-со-лют-но. Его сейчас волновал вопрос иного толка: - Что я здесь делаю? Глонский отхлебнул свой кофе, облизал верхнюю губу и только после этого ответил: - Стоишь. Это было очевидно и глупо. Ответ. Женька потер ноющие виски. - Максим, - проговорил он с просьбой в голосе. Максу было чуждо сострадание. Наверное, он просто его ненавидел, раз счел возможным издеваться в тот момент, когда каждое произнесенное слово отдавалось такой болью в голове. И в сердце. - Да, меня так мама назвала, - согласился мужчина, строя из себя дурачка. Женя посмотрел на него, спокойно поглощающего горячий напиток, и сказал: - Мне плохо, - бровь Макса дернулась, - просто ответь - почему я в твоем доме? Глонский пожал плечами: - Нас привез Сергей. Это, скорее всего, должно было сказать о многом, но в голове Жени сейчас простиралась пустыня с несомым ветром кустарником перекати-поле. - Нас… что? – юноша покачал головой и тут же поморщился. - Я ничего не понимаю. Он действительно не понимал и пытался мыслить логически: да, он много выпил вчера. Кажется, танцевал. Кажется, пел – это смутное воспоминание заставило юношу покраснеть. Однако после импровизированного выступления на сцене воспоминания Жени обрывались вместе с зачатками логики. Черная дыра размером со слона – было не очень приятно чего-то не помнить. Почему в клубе объявился Сергей? Его ведь там не было. Или был? Нет, ведь точно не было. Кажется… - Блин. Максим смерил Женю нечитаемым взглядом и проговорил: - Тебя это так расстраивает? Важно ведь не это. - А что? – обреченно спросил Женька, внезапно замечая на противоположном от него конце барной стойки бутылочку минералки. Не думать о белой обезьяне. - Ты – дома. Женя сморгнул. Он сглотнул тугой соленый комок и снова переключил свое внимание на Глонского: - Нет, - вот так, коротко и ясно. А на большее, по правде говоря, он был сейчас просто не способен. Максим махнул на него рукой, допил одним большим глотком свой кофе и тут же подтянул к себе вторую кружку, вцепившись в нее, как умирающий в спасательный круг. «Как можно потреблять столько кофе?» - подумал Женька, наблюдая, как Макс греет руки о глиняные бока кружки. С его ответом Глонский спорить не стал. Хотя мог бы, так как несогласие буквально сквозило в каждом жесте мужчины. Все такой же самоуверенный и упертый. Женя смотрел на него, на своего любовника, и не понимал, почему их разговоры никогда не были простыми. Почему именно этот конкретно взятый разговор так затянулся, хотя достаточно было бы всего лишь пары слов, чтобы его закончить. И почему Женька до сих пор стоит посреди бардака гостиной и тупит. Четырнадцать маленьких желтых цыплят тупят и тупят, и тупят, и тупят. Зеленый старательно делает вид… - Тьфу! Глонский удивленно уставился на Женю. Наверное, тому было по-настоящему плохо, раз он вел себя столь нелогично. Женька вздохнул и тоскливо посмотрел на бутылку минералки. Она была так далеко от него, а рядом… рядом сидел Максим. Сидел в своей вычурной черной шелковой пижаме, домашний и родной, и пил кофе. Судя по запаху, еще и курил тут до Жениного прихода – на этом факте сердце юноши вообще начинало сбоить: сколько бы он ни отрицал Максово «ты – дома», он, правда, был дома. Дома ведь не выбирают? Или не дома, а людей? «Да что ж такое с памятью?» - грустно подумал Женя, когда Максим отставил от себя и вторую кружку. Мужчина словно бы и не заметил кратковременного ступора своего визави. Просто посмотрел ему в глаза и произнес: - При свете дня твои волосы выглядят еще ужаснее, чем ночью. Из Женькиной груди вырвался еще один тяжкий вздох. Он отступил на шаг от Глонского. Бежать. - Мне не хотелось бы это обсуждать. Вот она, прекрасная возможность уйти, сохранив лицо. И без разницы, как Женя оказался тут и что их привез Сергей. Теперь точно – все равно. Но голос Максима был будто шипение огромного тигрового питона из сказки Киплинга – завораживал, лишал воли и заставлял подчиняться.* - А что хотелось бы? – бархатные тягучие нотки. Темные, словно обжигающий кофе, который пил Максим. Хорошо ли вам видно? Женя облизал пересохшие губы. - Я и ты. Вчера… - решился он и тут же пожалел об этом. Глонский улыбнулся. Мы видим, Каа. Своей самой что ни на есть домашней и теплой улыбкой, которая заставляла Женьку плавиться и прощать все и вся, поступать, как хотел Макс, и забывать обо всем на свете. - Это было изумительно. Подойдите на один шаг… Женя сжал руки в кулаки, впился ногтями в ладони. - Что? – спросил он слабым голосом. Ближе… - Я пошутил, можешь не волноваться: тебя срубило еще до того, как мы вышли из клуба, - Глонский усмехнулся, поворачиваясь всем телом к Женьке: - Вернее, я вышел. Ближе. - А я? – тупо спросил Женя. - А ты вышел на мне. Я вынес тебя, - Максим поднялся. - О… - юноша бросил быстрый взгляд в сторону выхода. Он его не увидел из-за горы мебели, но этого оказалось достаточно. Когда Женька повернулся обратно, перед его носом оказалась грудь Глонского. Теплые пальцы легли на подбородок, и Максим приподнял Жене голову: - Стыдно. Понимаю. Готов простить. - Что простить? – переспросил юноша, как завороженный глядя на губы любовника. - Все, - тихо проговорил Макс и наклонился. - И ты перекрасишься. Эти слова оказались тем толчком или, вернее сказать, пинком, который вывел Женьку из состояния тягучего онемения. - Ты так и не изменился, - он убрал руку Глонского от своего лица. - А должен был? – поинтересовался Максим. Женя покачал головой: - Я… я надеялся, - он повернулся к мужчине спиной. - Мне пора. Руки Глонского легли на его предплечья, посылая стаи шустрых мурашек от места прикосновения. Юноша зажмурился и подавил стон. - Останься. Женя открыл глаза. Он посмотрел на пол под своими ногами. Качающийся - то четкий, то расплывающийся. Юноше нужен был якорь, чтобы зацепиться, так как он чувствовал, - его тянет волной назад. Еще немного, каких-нибудь пару секунд, и он не сможет вырваться – уйдет под воду, утонет. Поступится своими принципами. Его взгляд метался, пока не наткнулся на шейный платок, лежащий на полу. Тонкая шерстяная ткань в клеточку. «Наверное, дорогой», - отстраненно подумал Женя, делая шаг вперед. Пальцы Макса разжались, выпуская руки юноши. Тот сделал еще один шаг. А потом еще один. Это оказалось так просто и легко – отдалиться, уйти, что было даже странно. Тошнота прошла. Головокружение тоже. Разум был таким чистым… Женя нашел свои ботинки, валяющиеся в прихожей около противоположных стен. Обулся. «Наверное, дорогой», - подумал он еще раз, вспоминая серую тряпицу, оставшуюся на полу где-то позади. Скорее всего, Женя был прав: платок выглядел более чем стильно. Он был красивым. И наверняка пах каким-нибудь сногшибательным парфюмом. Об этом можно было только догадываться. Бесполезное занятие. Неблагодарное. Однако одно Женя знал точно - платок не принадлежал Максиму. *Каа из «Маугли» - если кто не понял.