Жертва

— Вчера вечером князь Ульфхам так кричал на господина! Они поссорились, секретарь Его Светлости даже позвала князя Вальгарда, чтобы их успокоить, — Моана с широко раскрытыми глазами поделилась со мной новостью, которая настолько захватила ее, что я дважды был вынужден попросить выйти из моей уборной. — Только вы никому не говорите больше, а то мне попадет от дворецкого за сплетни. — Иди уже. — Она забавляла меня своей детской, солнечной натурой. Иногда казалось, что я старше. Мне тоже была любопытна причина ссоры моего супруга со своими адъютантами, хотя вроде Маркос Вальгард не ссорился, а наоборот, разнимал. Впрочем, какая разница, если на данный момент меня больше волновало полученное утром разрешение на свободное перемещение. Перебирал возможные маршруты, но кроме прогулки по саду ничего не надумал. — Ваша Светлость! Позвольте обратиться? — на пути к розовым клумбам меня догнал мужчина, в котором я с трудом признал сторожа. — Ваша Светлость, простите меня, пожалуйста. Я вам серебрушку давал, а от меня теперь отчетность требуют. Я ж вас тогда с этими развратными бесстыдниками спутал, а вы мне серебрушку обратно бы… — Что за бесстыдные развратники? — Да так, Ваша Светлость, это вот пажи всякие тут приходили. Но теперь — всё. Никто не приходит больше. Честное слово! Вот мне бы серебрушку, а то дворецкий пришел и спрашивает: «Почему серебрушки не хватает?» А я-то человек маленький, мне сказали давать по одной всем молодым людям, что утром от хозяина уходят. Кто ж знал, что Ваша Светлость тоже погулять пойдет… — Я скажу горничной, она принесет, ступай, — и пошел дальше, не обращая внимания на благодарно гнущего спину сторожа. Прогулка оказалась ожидаемо скучной. Вернулся в дом, заглянул в каждый уголок, тем самым смутив и перепугав всех слуг. Кто-то из них сообщил дворецкому о беспризорном господине: Стайн нашел меня на кухне и увел, пообещав научить вести домашний учет. Я весьма воодушевился и радостно погрузился в изучение гроссбуха. Проверив с десяток страниц, быстро заскучал — управляющий вел записи аккуратным почерком и без единой ошибки. Собрался вернуться к изучению риаров, благо книг на эту тематику было достаточно, как одна идея дала толчок совсем в другом направлении. Я перерыл половину библиотеки, когда наткнулся на полку с любовными романами: «Она заскулила от восторга, когда его меч, перевитый вздувшимися венами, вскрыл девственные врата и ворвался в ее жаркое убежище, сочащееся сладкими соками». — Ерунда какая-то, вот эта получше будет. «Искусство обольщения от госпожи Фалло», почитаем, — я открыл очередную книгу ровно посередине и густо покраснел. Закрыл ее, отложил в сторону, прошелся вдоль стеллажей, убедился, что кроме меня в библиотеке никого нет, вернулся к книге и снова раскрыл. Картинки впечатляли и ужасали одновременно: женщина с женщиной, мужчина с мужчиной, женщина с конем, мужчина с овцой… Здесь были изображены, наверное, все возможные виды сексуальных отношений. Рисунки были также снабжены подробными инструкциями. Но, пролистав всю книгу, дважды проверив содержание, я не нашел рекомендаций по ублажению риаров. Советы для мужчин, которые решили побаловаться друг с другом, вызвали отторжение: «Засуньте свой язык как можно глубже в анус партнера» или «Помогите своему любовнику сделать клизму». Я даже задумался о тайном сожжении этого вместилища мудрости, чтобы супруг не смог ее прочитать и потребовать от меня подобных извращений.

***

Поверхностное знакомство с романтическим литературным жанром все же несколько помогло. Я стал пробовать различные варианты контакта во время ночных безумств: легкое касание головы, поглаживание плеч, громкие выдохи и стоны. Муж зверел от любого моего, казалось бы, невинного действия. Но, кусая и выцеловывая все мое тело, он стал намного осторожнее в момент соития, уделяя время и растягиванию ануса, и щедрому смазыванию. Регулярность также снизилась, давая время отдохнуть и свести засосы и синяки от его крепких рук. — Доброе утро, Альф, — теперь мы часто спали вместе. Рангвальд просыпался первым, шел в ванную, а затем уже будил меня, хлопая по заднице. Однажды я проснулся чуть раньше и, пока он умывался, лег на спину, чтобы не получить неприятный шлепок. Муж подошел к постели, взял меня за ногу, перевернул обратно на живот и совершил ритуальное утреннее приветствие трижды. Больше я не экспериментировал. — Сколько можно ждать? — недовольство быстро исчезло, когда я подошел сзади и обнял за плечи. Этот прием тоже был из какой-то муторно слезливой книжки, но срабатывал хорошо. — Садись завтракать, уже слуги шепчутся, что я тебе кушать не даю. Как только я занял место, Моана поставила на стол тарелку с ненавистной овсянкой. — Я не хочу это есть, можно что-нибудь другое? — служанка глазами указала мне на князя и отступила назад. — Сегодня у тебя диета, ешь! — Почему? Вы же сами сказали, что мне поправляться надо. — У меня сегодня и завтра судебные заседания, — Рангвальд уткнулся в какие-то бумажки. — Ешь и не спорь. Спорить было бесполезно, я все уже прекрасно понял, а плечо болезненно заныло. — Альф, а я не умру от потери крови, когда вы меня пить будете? — Я столько не выпью. Ешь и молчи, я занят. — Если бы на столе стояли цветы, то они бы скукожились от его сухого тона. Я тот час же схватился за ложку, бросив взгляд в сторону супруга. Наша семейная идиллия часто прерывалась из-за его необъяснимых вспышек ярости. При общении с супругом я уже привык ловить малейшие изменения интонации в голосе, раздражение или гнев в повороте головы. Но больше всего страшился его взгляда. Многие литераторы часто используют такие метафоры, как «убить взглядом», «пронзить глазами». Читая книги, думал, что подобные обороты слишком вычурны, наиграны. Рангвальду удалось доказать, что я ошибался. Коротко бросив взгляд в мою сторону, он был способен втоптать в грязь, приструнить, остановить, подчинить. Чуть задержав внимание на мне, выкручивал кишки и останавливал сердце, читал мысли и чувства, восстанавливал память и стирал мысли. Он был магистром магии зрительного контакта, тёмным магистром. Совместная жизнь вымуштровала меня и сделала весьма чутким к малейшим колебаниям температуры воздуха в доме. К сожалению, внимательность не всегда спасала от наказания. Иногда мне даже чудилось, что причиняя боль, Рангвальд получал большее удовлетворение, чем от ночных упражнений. После бурного выплеска злости он становился спокоен и чуточку нежен. Я боялся мужа, но старался не показывать этого чувства, так как мой страх раздражал его куда более, чем неповиновение.