Теплые губы щекотно коснулись шеи, приоткрылись и выпустили на волю язык, который начал рисовать непонятные письмена по коже. Дорожка поцелуев до предплечья, жаркое дыхание стирает влажные следы. Пальцы словно живут отдельной жизнью, скользят по спине вниз, затем переходят на живот и поднимаются к груди. Вдох, выдох, вверх, вниз. А поцелуи становятся все жестче, язык сменяется зубами, которые слегка прикусывают кожу, оттягивают, отпускают. Снова скользит горячий язык. Крепкие руки прекращают движение, захватив в жесткие объятия. Резкая боль рождается в шее, пробегает нервным импульсом по всему телу и возвращается на место, разгораясь пламенем. От огня отлетает искра и впивается рядом, распаляя новый костер, который перекидывается дальше. Шея и плечо полыхают пожаром. Но вскоре выжженная кожа теряет чувствительность, только боль в охрипшем горле и соль на щеках напоминают о произошедшем.
У Рангвальда сегодня было хорошее настроение, его супруг все сделал верно: не раздражал, не пререкался, усердно подмахивал попкой и покорно подставил шею. Ежемесячные судебные заседания выматывали князя, и все домочадцы передвигались в эти дни на цыпочках, не нарушая покоя и тишины.
— Альф, в-вы п-просили разбудить к п-полудню, — я остановился в трех шагах от кровати, ближе подходить к спящему риару опасно. Однажды попробовал потрясти его за плечо и две недели проходил с шиной, пока запястье срасталось. Впрочем, из постели выход также был невозможен до пробуждения мужа, любая попытка высвободиться из объятий душилась в жестком боевом захвате. Потом приходилось жадно глотать воздух, через передавленное горло, ожидая спасительного рассвета.
Белое нагое тело мужчины на красных шелковых простынях выглядело провокационно, но особую пикантность картине придавал толстый поднимающийся член, который часто просыпался раньше хозяина и перечеркивал мои планы на тихое, мирное утро.
Я вернулся на веранду к очередной книге. Но через несколько минут отложил ее в сторону, чтобы ответить на приветствие мужа и позволить осмотреть саднящие плечи. Два судебных дня — это две кровавые цепочки по четыре-пять укусов. Рангвальд всегда очень внимательно контролировал процесс заживления, чтобы к следующему заседанию я был снова в полной готовности.
— Адан, вызовите портного, вам пора обновить гардероб, — в минуты благодушного настроения супруг всегда разговаривал спокойным уважительным тоном. Обращение «на ты» допускалось только в моменты наибольшей близости или гнева. — Кроме того, через два дня годовщина со дня Воссоединения, подумайте, какой подарок вы хотели бы получить.
Я благодарно кивнул, но разумно не стал пока озвучивать желаемое. Письмо в его руках содержало какие-то неприятные известия и вызывало явное недовольство. Губы были расслаблены, брови не хмурились, но я точно знал, что его настроение быстро понижается.
Где-то через полгода совместной жизни, я вдруг начал чувствовать его эмоции и моментально фиксировать его приход домой: холодный озноб по телу, всплеск необъяснимого страха, еще одна минута и входил он. Взгляд обращенный в мою сторону леденел, и волна брезгливости наполняла комнату. Чем сильнее я боялся, тем быстрее муж выходил из себя. За две недели я превратился в трясущуюся медузу синего цвета и приобрел новое качество — заикание, которое проявлялось только при разговоре с Рангвальдом. Это также стало раздражающим фактором.
Тогда меня спас Ульфхам. Он снова пришел и объяснил происходящее:
— Ты — эмпат, причем очень сильный. Это — огромный плюс, который обнаружили еще на отборе. Надежники поставили тебе временный блок, сейчас он слетел. Эмпатия может стать твоим инструментом для защиты, твоим оружием, но этот меч ты почему-то направил против себя. Ты чувствуешь гнев супруга, его желание причинить боль, растоптать, уничтожить? Ты думаешь, что эти чувства направлены на тебя, не так ли? — я растерянно кивнул. — Адан, ты слушаешь?
Совершенно забыл, что нас разделяла дверь: он был в приемном кабинете, а я сидел на полу в спальне. В тот день не решился выйти к гостю, чтобы он не смог увидеть мои заплывшие глаза и разбитые губы. Но риар уселся под дверью и стал со мной разговаривать. Голос был настолько теплым и ласковым, что супротив воли я начал прислушиваться и даже отвечать:
— Да, я слушаю вас.
— Малыш, твой супруг — не придворный повеса, у которого беда наступает, когда он обнаружил, что размер гульфика у другого аристократа больше. Рангвальд — главный судья империи и трех королевств. Каждый день он встречается с ублюдками, которые лихо убивали, насиловали, мучили, но при виде судьи пачкают штаны и падают на колени. Он погружается с головой в такое дерьмо, что наполняется ненавистью и жаждой крови. И, приходя домой, ожидает встретить своего любимого риарли, который обнимет, приласкает, поможет снять напряжение, забыть о работе на время. Вместо этого он видит какое-то жалкое существо. Адан, прекращай бояться.
Не сразу после этого разговора мне удалось последовать совету знающего советчика. Помог подарок тетушки, в один вечер я начал читать вслух и настолько увлекся ритмичным однообразным слогом, что пропустил момент появления супруга в спальне. Нет, конечно же я привычно сжался, выронив молитвенник из рук, но по совету Ульфхама попытался успокоить разум, расправить плечи, улыбнуться дрожащими губами. Рангвальд оценил попытку положительно. Теперь, находясь рядом с супругом, я начинал мысленно проговаривать священные тексты, впадая в некое состояние транса, но и не теряя связи с окружающим миром. Семейная жизнь вошла в относительно спокойное русло. И я понял, что начинаю сходить с ума от безделия. Разговоры с мужем были короткими, деловыми. Сплетни, которые приносила Моана, касались преимущественно слуг. Книги надоели.
***
Годовщину отметили в узком кругу: на ужин пришли Ульфхам и второй адъютант — Маркос Вальгард, который привел своего риарли для компании. Стид выглядел очень счастливым, все время старался прикоснуться к своему супругу, в ответ получая ласковый взгляд. Мне даже стало завидно, хотелось выспросить секрет удачного брака, но пообщаться друг с другом наедине так и не удалось. Зато Льёт к концу вечера несколько перепил и довел меня до белого каления своими подначками, большую часть из которых я не понимал. Невыносимый риар пугал и путал двуликостью и взбалмошностью.
Он приходил навестить меня каждый месяц. По началу пытался что-то расспрашивать, но не получал ответов. Постепенно мы пришли к вполне комфортному общению: здоровались, в молчании проводили полчаса — он пил кофе, я любовался игрой теней на стене, прощались. Только две описанные ранее встречи оказались сколько-нибудь результативными. На людях же Ульфхам был несносен, плюясь ядовитым сарказмом как бешеный огурец. Поэтому окончание застолья я встретил с облегчением.
***
— Ты сделал свой выбор? — Рангвальд скатился с меня и раскинул руки-ноги, охлаждая тело после двух заходов без перерыва. — Что тебе хочется?
Я повернулся на бок и осторожно положил руку ему на грудь:
— Позвольте мне на пару дней съездить и навестить родных? — зажмурился, когда после моей просьбы он резко поднялся с кровати. Стук двери сообщил, что Альф ушел к себе, но через минуту он вернулся и кинул на кровать стопку писем:
— Вот все твои тридцать два послания.
— Вы не отправили их? — я подскочил в негодовании, сжав кулаки. Честное слово, в тот момент совершенно забыл о своем страхе и был готов ударить, чтобы разбить эту равнодушную маску, чтобы он скорчился, зажимая нос, чтобы он почувствовал мою боль.
— Отправил, посмотри на штемпели, они вернулись нераспечатанными. Ты уверен, что хочешь поехать?
— Да, я хочу поехать к родным. — Я был готов бежать прямо сейчас, несмотря на неприятное открытие.
Рангвальд накинул халат и сел в кресло. С любопытством посмотрел на меня, ползающего по полу и собирающего разлетевшиеся конверты:
— Ты поедешь, если выполнишь два моих желания. — Ему удалось привлечь внимание. — Во первых, на следующем суде мне понадобится твоя помощь. Согласен?
— Да, а второе? — я торопливо закивал, чтобы он не успел передумать.
— Второе будет твоим подарком для меня на годовщину, что именно ты должен будешь сделать, я скажу тебе позже. Договорились?
