***
Первое конфликтное дело было легко разрешено за полчаса. Виновный в мошенничестве купец признал вину сразу же, как предстал перед судом. Он до последнего надеялся, что компаньон не пойдет искать правды в высшую инстанцию. Но был наказан полной конфискацией имущества за ложные показания и препирательства с местными судами. Я еле слышно повторял приговор, читаемый Рангвальдом, упиваясь строгой красотой юридического слога. Второе дело мне показалось легким и очевидным. Я удивился, что судьи начали тихо переговариваться, не спеша вынести вердикт. Старый, лысый толстяк нервно утирал пот мятым платком и клялся в своей невиновности. Он обвинялся в коварном убийстве мужа собственной дочери. Юная вдова стояла тут же и, рыдая, проклинала отца. Мол, мужчины решили открыть общее дело, скинулись деньгами, открыли ресторацию. Но зять был не доволен сотрудничеством и решил вывести свой капитал. Тесть пообещал вернуть деньги после семейного ужина. Когда молодая пара получила обещанное и вернулась поздно ночью домой, у мужа начались колики, пошла кровь ртом и он скончался в жутких мучениях. При обыске дома родителей жены был найден яд, который действовал подобным образом. Когда Верховный Судья поднялся и зачитал решение, я даже несколько растерялся: виновной признали вдову погибшего, а ее отцу принесли извинения и соболезнования по поводу коварности и жадности дочери, решившей одним выстрелом убить двух зайцев сразу. Как? Как судьи пришли к такому выводу? — Слушается дело по обвинению господина Пуддиса в жестоком убийстве двух человек. Три судебные инстанции за неимением улик признали невиновность человека, который предстал перед нами. Крог Пуддис оказался сутулым пожилым человеком, испуганно смотрящим на обвиняющую его мать двух братьев, тела которых были найдены в заброшенном сарае недалеко от его дома. Приставы вынуждены были встать между двумя сторонами, так как женщина всячески пыталась дотянуться до предполагаемого убийцы. Мы выслушали дело, рассмотрели наброски с места преступления. Многочисленные свидетели, словно сговорившись, хвалили и защищали обвиняемого. Он работал доктором в небольшом городке и часто, абсолютно безвозмездно, лечил бедняков, принимал роды у большей части населения. Убитые тоже были его пациентами. К тому же, юноши приходили в клинику и помогали чем могли, мечтая о карьере лекаря. В тот день они, как обычно, были у Пуддиса, но по его заверениям — ушли домой после захода солнца. Мужчина очень волновался и доверчиво заглядывал в глаза окружающим, будто искал поддержки и защиты. Секретарь коснулась моего плеча и указала в сторону судей. Когда я подошел, Рангвальд развернулся спиной к залу и тихо заговорил: — Мы не можем однозначно понять — виновен он или нет. Я хочу, чтобы ты вошел с ним в контакт и попробовал почувствовать его эмоции. Сможешь? — Я не знаю, как это сделать, — чувство полной никчемности вызвало прилив крови к щекам, я опустил голову, не решаясь посмотреть на мужа. — Если не получится, обещаю не злиться, просто попробуй. Хорошо? В заседании был объявлен перерыв на два часа. Меня похлопали по плечам, обняли, потрепали волосы и завели в крохотную комнатушку, где уже сидел обвиняемый Пуддис. Пристав примотал веревками его тело к стулу и извинился за неудобство, объяснив, что правила не позволяют оставлять обвиняемого и дознавателя наедине без соблюдения правил безопасности. Когда служащий вышел, мы остались сидеть напротив друг друга. Какое-то время оба смущенно молчали. Я не знал, как и что начать делать, чтобы помочь суду. — Ваша Милость, спрашивайте что-нибудь, а то мне страшно, — мужчина криво улыбнулся и тот час же втянул голову, испугавшись собственной наглости. — Простите, что поторопил. Я уже много допросов видел, там кричали, даже били. А вы молчите. — Вы убили этих людей? — еле разомкнул губы из-за сковывающей неловкости. — Нет, Ваша Милость, они же мне как родные стали. Я думал, что через пару лет учить начну, потом дело им свое передам. Детишек-то у меня нет. И жены нет. Я ж не богатый, не красивый. Мне в личной жизни не повезло. Вот эти ребята почти как семья для меня. Нонна, мать их, кричит, что я — убийца. Ей плохо, сразу двух сыновей лишиться, но я не убивал, — он тихо заплакал. Так страшно — плачущий взрослый мужчина. Я не чувствовал ничего, кроме жалости и боли. Поэтому решил выйти и признаться в своей несостоятельности как судебного помощника. Но и пройти равнодушно мимо не смог. Положил руку на подрагивающее плечо обвиняемого и тихонько сжал. Накатившая волна отвращения и брезгливости смыла жалость мгновенно. Я отшатнулся и сел обратно на стул. Закрыл глаза, чтобы не видеть обвиняемого. Тяжелое дыхание Пуддиса, всхлипывания, шмыганье носом. Мой непонятный страх. Отвращение. Мерзкий хлюпающий звук. Дыхание прерывистое, тяжелое. Страх. Удовлетворение. Недоумение. Тише, спокойно, дыши спокойно. Приступ паники. Чьи-то руки жадно шарят по извивающемуся телу, срывают одежду, царапая кожу до крови. Он развязался? Я пытаюсь открыть глаза, но чёрная плотная повязка не дает это сделать. Мне страшно. Пытаюсь позвать охрану, но кляп во рту глушит крик. Откуда здесь вода? Она теплая, с тяжелым запахом металла. Где я? Чьи-то шаги. Пытаюсь перевернуться на спину, повернуть голову, но тяжелая нога припечатывает к полу. Нож скользит по коже и рыбкой ныряет внутрь. Боги, как больно. Я еще не умер? Доктор, помогите мне, пожалуйста! Доктор? Не надо, что вы делаете? Чувствую как бешено колотится мое сердце: тук-тук-тук-тук-тук. Смотрю на него, совсем не похоже на то, что рисуют влюбленные. Сердце еще раз дергается на раскрытой ладони, но уже беззвучно. Доктор, отдайте, это мое! — Блядь, я же сказал, что рано! — какие-то люди окружили меня, я почувствовал их гнев. Захотелось стать мышкой и спрятаться в темном углу, чтобы не раздавили. — Адан, Адан, очнись! — что-то горячее обожгло щеку, я поднял руку и понял, что нет никакой повязки. Открыл глаза. Рангвальд наклонился ко мне: — Он — убийца? — Семеро. Семеро убитых... — и провалился в темноту, как в уютную пуховую перину.***
Чьи-то руки и ноги оплели мое тело. Неизвестный молчал, но его дыхание, биение сердца возвращали к кошмару. Что-то холодное коснулось руки. Я закричал и попытался увернуться от ножа. — Тише, тише, это просто сон. Дурной сон, — голос мужа успокаивал, дарил чувство защищенности. Невидимые пальцы коснулись переносицы, разглаживая морщинку. Легкий, теплый ветерок пощекотал ресницы. — Открывай глазки, просыпайся.***
— Простите, Адан, это моя вина, что вам довелось провести неприятную процедуру эмпатического дознания. Вы еще слишком юны и неопытны, поэтому я хочу поблагодарить за помощь. Вернемся к этому вопросу только, когда сами будете готовы. Тем более, вы уже знаете, что происходит при этой процедуре, — Рангвальд поцеловал мое запястье и забрал с ладони свой любимый медовый оладушек. — Нет, Альф, я хочу продолжать. Пожалуйста, позвольте мне чувствовать себя нужным, — я сосредоточенно намазывал следующую лепешку. И чтобы он не успел озвучить отказ, попытался немного отвлечь. — А вы сами не можете так делать? — Могу, проблема в том, что наши методы разнятся. Эмпат сливается сознанием, погружается в чувства. Кто-то из вас становится на место преступника, кто-то на роль жертвы. Все зависит только от личностных характеристик. Правда, первую категорию мы стараемся не использовать, чтобы не высвободить на волю зло, скрытое в каждой душе. Самое главное то, что эмпаты действуют очень мягко, обвиняемый ничего не понимает и не чувствует. Мы же просто взламываем разум и выдавливаем скрытое. Зачастую люди сходят с ума быстрее, чем нам удается завершить процесс дознания. Эмпат спасает невиновных от страшной участи безумия. — Пожалуйста, позвольте мне занять эту должность. — Пережитый ужас казался абсолютно не важным. Я загорелся идеей спасения людей, но мое решение скорее было вызвано тем теплом, которое разливалось в груди при виде мягкой улыбки Рангвальда. — Я подумаю.