Лакей соскочил с облучка и открыл дверцу запыленной кареты:
— Ваша Светлость, осторожнее, тут лужи повсюду, позвольте вам помочь.
Я вышел, бережно поддерживаемый под локоток. Княжеская карета и четверка лошадей оказались выше всяких похвал. Мы долетели до моего родного городка без остановок всего за полдня. Сердце бешено застучало в груди, я стоял и не мог сделать ни шагу от волнения. Смотрел на дом баронского семейства Дэ Олий, который несколько видоизменился: новая покраска, крыша перестелена, деревянное прежде крыльцо стало каменным. Видимо, дела у барона пошли в гору или нашел какой-то новый источник дохода.
Весь прошлый день я провел в обществе дворецкого и горничной, мы носились по столичным магазинам до позднего вечера. Деньги, которые скапливались в моем секретере целый год, утекли юркой змейкой в руки торгашей. Зато подарки для родственников с трудом уместились в багажном отделении. Рангвальд великодушно подарил мне целых три дня свободы, наградив за усердие, из-за которого теперь было несколько больно сидеть. Благо Моана накидала на сиденье подушек, и весь путь я проделал полулежа.
— Адан? Мальчик мой, ты вернулся?! — звонкий тетушкин голос раздался раньше, чем я решился подойти и постучаться в двери. Она вышла из-за дома, торопливо сняла перчатки, испачканные землей, и крепко обняла меня. Уткнувшись носом в ее плечо, я еле сдержал вздох облегчения. Какие только мысли не посещали мою бедную голову, пока карета тряслась по сельским дорогам: меня не захотят видеть, вся семья уехала куда-нибудь, меня обманывали, потому что не любят, никому я не нужен и тому подобное. Но теперь, когда руки тети, гладили мою склоненную голову, я впервые в жизни почувствовал себя таким любимым, что плечи затряслись, и позорный всхлип превратил князя в сопливого мальчишку. — Ну, что ты? Мой хороший, перестань! Ты позоришь меня, негодник, на глазах у всех слуг! Где все то, чему я тебя учила? Пойдем в дом!
Проведя меня в гостиную, баронесса развила бурную деятельность, укрыла меня пледом, потребовала от слуг зажечь камин, заказала горячий чай и закуски. Я был ошарашен столь непривычной заботливости со стороны родственницы. Когда указания закончились, она села рядом и застыла с каким-то обреченным выражением лица. Плечи устало опущены, пальцы обхватили горячую кружку так, будто за окном бушевала снежная вьюга, высасывая тепло дома через оконные щели. Передо мной сидела не та гордая, высокомерная аристократка, что я помнил, а несчастная сорокалетняя женщина.
— Где дядя и Эркин? — слегка откашлявшись, решился разорвать неловкое молчание. Все-таки своим неожиданным приездом я выбил тетушку из колеи и нарушил размеренный ход ее жизни.
— Барон сейчас где-то на ферме. Ой, ты же не в курсе наших изменений, — тетя слегка оживилась. — Твой супруг выделил нам ежемесячное содержание, что было весьма щедро с его стороны. Рихард вложил деньги в овцеводство, теперь целыми днями пропадает. Но он всегда возвращается отобедать, так что скоро его увидим. А Эркин поступил в колледж, готовится к университету. Сейчас живет в студенческом общежитии, приезжает домой только на выходных. Ты лучше о себе расскажи, как твой супруг к тебе относится?
— У нас все хорошо, спасибо, — я замялся. Усердно обласканный при встрече, не хотел оскорбить недоверием. — Почему вы не отвечали на мои письма?
Баронесса откинулась на спинку кресла и, нервничая, забарабанила пальцами по подлокотнику. Я не торопил с ответом, наверное, еще более нервничая и страшась услышать ответ. Тетя поднялась и ушла в кабинет барона. Вернувшись, протянула мне потрепанный свиток:
— Прочитай, пожалуйста, давно надо было показать это тебе, но всё не решалась. Читай, а я потом все объясню.
«Я, Сторк Дэ Олий, находясь в трезвом уме и здравой памяти…» — это было завещание отца. Я прочитал его раз, второй, третий. И еще раз очень медленно, практически по слогам — для достоверности. В этом документе, написанном достаточно вольным слогом, мое имя упоминалось несколько раз, сопровождаемое такими эпитетами как «ублюдок», «выродок», «отродье». Согласно воле родителя, меня надлежало вырастить на роль риардэна, чтобы «ему жопу разорвало и он прочувствовал, что испытала его мать при родах». Были также весьма детально оговорены условия моего воспитания и жизнеобеспечения. При нарушении условий, контролирующий адвокат, который действительно часто заходил к нам в гости и принимался мной за друга дяди, должен был вскрыть какой-то прилагаемый к завещанию конверт и обнародовать найденное там.
— Что за конверт? — я свернул обратно свиток и вернул тёте. Мой голос слышался несколько глухо из-за странной заложенности в ушах.
— Мальчик мой, ты в порядке? Может тебе воды принести? Ты только не нервничай.
— Тётя Лия, нервничаете сейчас вы. Так что за конверт? — не меняя интонацию, вежливо повторил вопрос. Сердце билось медленно, я прислушался к его размеренному, спокойному стуку: «Тук. Тук. Тук. Тук. Всё. Хорошо. Тук. Тихо. Тук. Тихо.»
Баронесса тяжело вздохнула, раскрыла рот и разрыдалась, тщетно пытаясь найти свой носовой платочек. Пришлось попросить горничную принести воды и успокоительные капли.
— Адан, прости, пожалуйста! Если бы не этот злополучный конверт, мы бы нашли способ опротестовать завещание. Я и так нарушила некоторые пункты, да ты и сам их читал. Знаешь, что я говорю правду, — тетя упала на колени рядом с моим креслом, взяла мою руку и прижала к своей груди. — Пожалуйста, прости и никому не рассказывай то, что я открою. Пожалуйста! Умоляю!
Я поднял ее с пола и снова усадил в кресло, встав за спиной и положив руки на ее плечи:
— Рассказывайте, тётя!
Мой дядя, человек самых строгих правил, как думалось мне, в молодые годы умудрился обрюхатить служанку, а затем утопить ее и новорожденного, чтобы порочащая связь не испортила его репутацию. Жене он был вынужден признаться, когда зачитали завещание моего отца. Баронесса была в ярости, но потом решила сделать все, чтобы спасти благоверного, а за одно и будущее своего ребенка, которому клеймо сына убийцы перечеркнуло бы жизнь.
Такого поворота событий, мой уважаемый читатель, я совершенно не ожидал. Поэтому, молча вышел из дома, попросив выскочившего вслед лакея оставить меня одного, и сел на скамеечку в саду, подняв лицо навстречу теплым солнечным лучам, проглядывающим сквозь густые кроны старых яблонь.
***
— Адан? — баронесса села на краешек скамейки, затем передвинулась поближе и замерла, когда наши плечи соприкоснулись. Солнышко делало меня таким ленивым. Думать, отвечать, двигаться не хотелось. — Адан, Рихард домой пришел, может отобедаем вместе?
Я повернул голову и согласно моргнул глазами. За столом было пусто: ни секретаря, ни компаньонки, ни гувернеров, хотя последние уже были не нужны в этом доме. Сегодня дядя поздоровался сразу, вежливо озвучив мой социальный статус. Слуга принес овсянку, чем вызвал нервный смешок. Видимо, кто-то сообщил на кухню о моем приезде и повар привычно заварил кашу. Овсянка исчезла стараниями княжеского лакея, который занял место за моей спиной.
— Ох, Адан, извини за эту оплошность, я думала, что риардэнам обязательно нужно есть овсянку, — оправдалась тетушка, виновато стрельнув глазами.
— Только в том случае, если супруг хочет попить моей крови, — я невозмутимо разрезал хорошо прожаренный стэйк и отправил кусочек в рот. — Она тогда намного вкуснее и слаще.
Тетя испуганно прикрыла рот и растерянно посмотрела на мужа.
— Адан, вы желаете забрать что-либо из своих вещей? — барон решил изящно поменять тему неудобного разговора.
— Не знаю, подумаю. У меня есть три дня на это.
— Извините, но я хочу попросить вас уехать сегодня, Ваша Светлость. — Дэ Олий аккуратно промокнул губы, поцеловал руку супруге и поднялся. — Легкой дороги, благодарю, что навестили нас.
Он вышел быстрым шагом из столовой. Теперь я уже удивленно уставился на баронессу в ожидании объяснений.
— Он боится тебя, твоего решения. Но гордость не позволяет просить. За него прошу я, — баронесса отложила ложечку и глубоко вздохнула, словно решаясь на что-то. — Кроме того, я хочу объяснить причину, по которой ты не можешь остаться в нашем доме. Ты и сам знаешь, как негативно относится общество к однополым отношениям. Это прощается только Хранителям. Завтра утром приедет домой Эркин, он еще молодой и невинный человек. Рихард беспокоится, что ты ненароком испортишь репутацию брата. У нас маленький город и слухи разносятся очень быстро. Если вы проведете ночь под одной крышей, люди могут подумать всякие глупости. Ты понимаешь?
— Нет, не понимаю. Я же не собираюсь спать с Эркином.
— Адан, я тебя люблю и уверена в твоей порядочности, но если люди просто что-то скажут от небольшого ума, сплетню будет невозможно остановить.
— Хорошо, я услышал.
Баронесса нервно ломала руки, пока мы ждали кучера, сноровисто впрягающего лошадей.
— Мальчик мой, пожалуйста, прости нас!
— Тетя, успокойтесь, я не держу зла и действительно благодарен вам за все ваши старания, — я нетерпеливо шагнул к карете.
— Ваша светлость, а это куда? — лакей растерянно указал на багажник с подарками.
— Оставь на крыльце.
Чмокнув три раза пухлые щечки тетушки, я закрыл за собой дверцу и плюхнулся на подушки.
***
Спустя час от отъезда начало смеркаться и я попросил кучера найти какой-нибудь трактир, где мы смогли бы переночевать. Лакей пытался возразить, но тщетно. Придорожное убежище было вскоре найдено. Приказав не трогать до утра и отказавшись от ужина, я быстро прошел в номер и запер за собой дверь на защелку.
Не зажигая свечей, скинул камзол и ослабил шейный платок. Дышать было тяжело, боль в груди раздувалась и давила на ребра.
Какой-то странный вой заставил вздрогнуть всем телом: я обернулся, комната была пуста.
Вой повторился, сорвавшись на тихий скулеж. Замерев, вслушался и понял, что сам являюсь источником звука.
Закрыв рот рукой, опустился на пол. Воздуха катастрофически не хватало.
Выть было нельзя, чтобы не перепугать всю округу, поэтому заскулил в ладонь. Так стало немного легче.
Сухие глаза нестерпимо болели, горло начало сжиматься и разжиматься, как жабры у рыбы, вытащенной на берег.
Сколько просидел уткнувшись в пол лбом, я не знаю.
Сквозняк хлопнул ставнями. Черные блестящие сапоги пахли ваксой. Их хозяин присел на корточки и попытался разжать мои руки. Не получилось. Тогда он просто поднял мое скрюченное тело на кровать, лег рядом, прижав мою голову к груди:
— Кричи, здесь никого нет, кричи! — шепот незнакомца добрался до разума, который забился в самый темный угол. И я закричал, выпуская боль. Затем заплакал. Горячие чужие губы собирали слезы с моих щек.
— Спи! — послушно провалился в тяжелый, пустой сон, крепко вцепившись в своего утешителя.
