Жертва

— Работу прогуливаем? Не стыдно, а? — Винк уныло плёлся за мной и ныл. Ругаться и материться он перестал ещё час назад, теперь же взывал к моей совести, пока я наматывал уже десятый круг по городскому парку. — Может, посидим где-нибудь, что-нибудь попьём или перекусим? Я молчаливо согласился с предложением телохранителя и направился в сторону ближайшей чайной лавки. Вчерашний разговор с Ульфхамом выбил меня из зыбкого равновесия. Озвученное признание в любви не всколыхнуло в моём сердце ответных чувств, как мог бы надеяться излишне романтичный читатель. Но я был полностью согласен с призывом мужа определиться в желаниях, только вот не мог найти в своей душе стремления к чему-либо. Словно перегорел. Сейчас я понимал, что мои недавние негативные чувства были ненастоящими, наигранными. Обманывал сам себя, чтобы казаться живым. Видимо, Льёту не удалось воскресить меня целиком. — Ого, смотрите, Ваша Светлость! Друг ваш! — Винк указал на крайний столик. Клиент чайного домика действительно оказался хорошо мне знаком. Я не видел Стида Аст Варгальда очень давно и с удивлением рассматривал красивого, уверенного в себе юношу, который что-то недовольно выговаривал разносчице. Раньше он выглядел намного скромнее и проще, но теперь, будучи риарли, заметно возмужал, похорошел и приобрёл какие-то необъяснимые черты, сходные с лоском Хранителей. В себе я подобных изменений не обнаруживал. — Стид, добрый день! — я широко улыбнулся и протянул руку. — Рад тебя видеть. Он нехотя ответил на приветствие и как-то беспомощно огляделся вокруг, будто ожидая помощи. — К тебе можно присоединиться? — уже менее радостно спросил я, чувствуя себя назойливым бедным родственником. Ведь прекрасно заметил нежелание парня общаться со мной, что было удивительно и неприятно. — Адан, прости, не хочу тебя обидеть, — Стид замялся, нервно одёргивая манжеты, — но Маркус просил меня не водить знакомство с тобой… Даже не так. Он запретил мне встречаться и разговаривать с тобой. — Почему? — я опешил, пытаясь понять причину столь странного запрета. — Чем я так оскорбил твоего супруга? — Он считает, что ты эгоист, думающий только о себе. Ни князь Рангвальд, ни князь Ульфхам не нашли счастья с тобой. Прости, я пойду, — Стид положил деньги за свой заказ на стол и быстро удалился, оставив меня в одиночестве. Винк хохотнул за моей спиной, словно проворачивая в ране нож, уже всаженный бывшим другом. Было больно, что вполне подтверждало мой статус живого существа, но не радовало. — Смешно? — я повернулся к охраннику и заглянул ему в глаза. — Нет, простите, — его широкая ухмылка, к моему удивлению, быстро погасла. — Не смешно. Но я частично согласен с мнением господина Вальгарда. Телохранитель потянул меня за руку к свободному столику, усадил и сделал заказ на двоих у поджидавшей неподалёку работницы. — Ваша Светлость, вы не расстраивайтесь так! — Винк фамильярно расположился рядом и шумно прихлебнул горячий чай. Поморщился и потянулся к сахарнице. — Вы не совсем эгоист, конечно же. За два года я уже даже уважать вас чуток стал: вон вы как на работе батрачите. Люди простые на вас молиться готовы. Но дома вы, извините меня, конечно, дурак дураком. Господин уже извёлся весь. Он не мальчик, чтобы терпеть ваши закидоны, скоро ведь и к шлюхам пойдёт. Все слуги знают, что ваш брак — фикция сплошная, и переживают, что князь уже на тень похож с голодухи, а вы всё обиженного строите из себя. — Вы считаете, что мне не из-за чего обижаться на супруга? — этот разговор становился очень интересным. Я даже побоялся, что Винк вспомнит о своей неприязни ко мне и снова замкнётся, надев маску хама. — Что, порку ту публичную простить не можете? Так мы рядом были не для поржать, а чтоб он вас не запорол вусмерть. Да и то представление в подвале было не настоящим, поверьте, мы никого тогда не насильничали. Шлюху одну… — Знаю, это я уже всё знаю, — хмыкнул я, довольный тем, что мои выводы оказались правильными. — Так чего дуетесь тогда? — охранник настолько искренне переживал за своего хозяина, что его грубое лицо даже начало казаться симпатичным. — Сколько раз он господину Рангвальду из-за вас промывку мозгов устраивал! Даже лица друг другу портили. А когда он из гостиницы всех выгнал, чтобы вас не тревожить? Мы ж с Ронни тогда ещё под окнами дежурили, чтобы никто не подходил и не слышал как вы воете. — В какой гостинице? Что вы там делали? — голос внезапно сел, мне пришлось попросить дополнительную порцию чая, так как моя кружка незаметно опустела. — Да я названия не помню, давненько это было. Вы тогда к себе домой катались, так мой господин заявил, что вы там точно не задержитесь. Поэтому мы поехали попросту проверить, ну, на всякий случай. Кажется, кто-то зря обнимал и целовал сапоги Рангвальда. *** В тот день я лёг спать ещё до приезда супруга домой, передав через камердинера просьбу не будить меня. Но забыться сном так и не смог: слушал как переодевается Ульфхам, как он плещется в ванной, укладывается рядом, засыпает, дышит, пробуждается, беседует со слугой, уходит. Без всяких сомнений, он знал о моём притворстве, но ни словом, ни действием Льёт не потревожил меня. Если это было равнодушие, то оно причиняло боль. Если тактичность — то неприятие. Ведь всегда неприятно осознавать, что кто-то благороднее и великодушнее тебя. Стыд, неловкость, признательность, злость — ничего не было. Совсем иная мысль беспокоила и тревожила мой рассудок: весь мир словно сговорился и настойчиво требовал упасть в горячие объятия супруга. И это принуждение порождало внутренний протест, отторжение. Это мешало мне разобраться в себе. Оттого, снова ускользнув из дома до завтрака, а также нахально проигнорировав тренировку, поехал в Храм Надежды, не предупредив ни Винка, ни супруга. Просто вышел, по счастливой случайности никем не замеченным, и взял извозчика. Я прекрасно понимал, что поступаю неразумно и, скорее всего, Ульфхам придёт в бешенство. Поэтому оставил записку, попросив не разыскивать меня до вечера. *** Лабиринт встретил меня радостным шелестом листьев, чириканьем невидимых птиц и жизнеутверждающей зеленью, слепящей сияющими капельками росы. Захотелось взять топор или лопату и вырубить, выкорчевать эти кусты. Я ждал мрачных, тёмных закоулков, а не милого пасторального коридора. Поэтому не выдержал рекомендуемого спокойного шага и побежал вперёд. Сколько времени длился этот забег не понятно, но когда я упал обессиленно на мягкую траву, то отметил, что картинка не изменилась: рукотворный уголок природы продолжал воспевать новый день, не смущаясь моего хмурого взгляда. Даже трагическая гибель двух муравьёв, забравшихся мне за шиворот, не поменяла ничего в окружающем пространстве. «Пора выходить отсюда», — надежда на обещанную помощь лабиринта исчезла. Дожидаться было нечего, умные мысли не жаловали мою голову, умиротворение и прозрение тоже казались несбыточными. Поэтому я поднялся на ноги и пошёл обратно. Потом побежал. Когда выбился из сил, снова пошёл. По моим ощущениям вход, через который я угодил сюда, уже давно должен был показаться на глаза, но его не было. Побежал. Остановился, потому что увидел небольшой каменный обломок. Я проходил мимо него. Точно проходил, но когда? Побежал, не меняя направления. Дыхание уже сбилось и воздух со свистом проникал через горло. И опять узрел знакомый камень. Чтобы отбросить сомнения, снял обручальный перстень, положил на землю и побежал дальше. «Это круг. Банальный круг. Вот тебе и бесконечность», — хрипло рассмеялся я и воротил кольцо на палец. Лёг на траву, чтобы перевести дыхание. Сквозь высокую кровлю из переплетённых ветвей я видел голубое небо и белые облака причудливых форм. Они не двигались и подумалось, будто время остановилось не только в лабиринте, но и снаружи. Вновь припомнилось слово «бесконечность». Разозлившись на хитрость жрецов, я раздвинул кусты, собираясь выйти напролом, и упёрся в каменную стену. Шаг за шагом проверил всю окружность с обеих сторон. Четыре тысячи двести пятьдесят три шага и снова знакомый булыжник. Выхода нет. А небо всё ещё казалось голубым. «Меня выпустят… Скоро. Святой отец говорил, что к вечеру все выходят», — успокаивал я себя, когда неудачно попытался взобраться по стене наверх. Плотно растущие кусты оказались легко ломающимися под моим весом. Падая, исцарапался до крови и теперь в прямом смысле пытался зализать царапины. — «Не могут не выпустить». Когда наступили сумерки я не стерпел бездействия: — Эй, кто-нибудь! Выпустите меня! — громко, но достаточно спокойно повторял, снова идя по кругу. Через минут двадцать уже просил громче, вслед за тем начал орать, требовать, пока не охрип. Появившиеся на небе звёзды склоняли к мысли, что про меня забыли. Все уже удалились. — Помогите, пожалуйста! — уже не надеясь ни на что, сказал я пролетевшему светлячку и сел на траву, уронив голову на колени. — Пойдёмте, сын мой! Вас уже дожидаются, — возникший из ниоткуда святой отец приблизился совершенно бесшумно и помог мне подняться на ноги. — Приходите ещё, вам это надобно. Выход оказался совсем недалеко и я не понимал секрета, так как ничто не указывало на то, что всего лишь несколько минут назад здесь стояла сплошная стена. Даже трава в этом месте была полностью вытоптана, обнажая землю. Недалеко от лабиринта громко фыркали лошади, запряжённые в знакомую карету. К моему облегчению, Льёт не приехал, а Винк угрюмо морщился от боли в разбитой скуле. — Простите, я не подумал, что Ульфхам отыграется на вас, — виновато сказал я. — Главное, что не убил, — буркнул охранник и занял место возничего.