Жертва

Закрытая тюремная повозка ехала крайне медленно отчасти и потому, что каждые двадцать минут меня выворачивало наизнанку от сильного головокружения. Желудок был уже пуст и теперь только горькая желчь жгла горло и отыскивала выход. — У тебя сотрясение, наверное, — озабочено сообщил лейтенант. — Потерпи. Скоро уже на месте будем. Он был ужасно недоволен моим планом действий и я прекрасно осознавал, что как только он сдаст меня в Храм, то займётся своим собственным расследованием. И быть может, полученные результаты доведёт до сведения Ульфхама, несмотря на все мои просьбы помалкивать об увиденном. Хотя Дарр честно помог мне улизнуть из участка так, чтобы Винк, постоянно ожидающий в общем зале, не смог заметить моего исчезновения. Мы воспользовались чёрным ходом через арестантскую и транспортом, предназначенным для перевозки преступников. А также лейтенанту пришлось посвятить в произошедший инцидент своего товарища — храмовника, который помог дойти до кареты, так как меня немилосердно пошатывало и мутило. Святой отец внёс свою лепту, уговаривая отправиться домой: — Ваша Светлость, — его неизменно вежливое обращение в этот раз покоробило меня несоответствием действительности. Ни дворянином, ни светлостью я себя нынче не чувствовал. Но священник не обратил внимание на мою гримасу. — Вы должны всё поведать супругу. Он защитит вас, отыщет преступника. — Вы не понимаете, — по прошествии времени, мне всё тяжелее было говорить из-за саднящего горла. — Я ославлю его, если эта история всплывёт наружу. Не хочу сейчас видеть Ульфхама. Не хочу, чтобы он видел меня. Оставьте меня в покое, пожалуйста! Колени жутко ломило, за несколько лет относительного спокойствия отвык стоять на них подолгу, а сидеть в трясущейся карете я просто не мог. Вследствие этого находился практически в той же позе, в каковой меня трахнул Эркин — животом на сидении. Брату удалось избежать встречи с моим временным секретарём и остаться неизвестным. Так что блюстителям порядка найти его будет трудно. А через пару дней я и сам его сыщу. И убью. Карета наконец остановилась у пункта назначения. Дарр помог мне вылезти наружу, где я тотчас же повалился на траву, скорчившись в очередном приступе пустой тошноты. — Адан, если кто-нибудь совершил бы подобное с моей женой, я бы пришиб этого человека. Если бы она не пришла ко мне со своей бедой, я был бы оскорблён. Ты понимаешь, что творишь? Ты князя за мужика вообще не считаешь? — лейтенант старался выговаривать спокойно, но я видел, что он с трудом удерживает негодование. — Я тоже мужчина, если ты этого не заметил, — я устало закрыл глаза, стараясь не выдать сомнений в только что озвученных словах, и лёг набок. Дарр убежал кликнуть служителя Храма Надежды, в котором я намеревался попросить убежища на несколько дней, чтобы залечить тело и стереть следы насилия. Шум в ушах и тяжёлое сердцебиение мешали собрать в кучу разбегающиеся мысли. Но несущихся вдалеке коней я приметил быстро и попытался подняться на ноги. Хотя не видел в вечерней мгле наездников, но был непоколебимо убеждён, что это за мной. Поэтому собрался с силами и сам пошёл в сторону Храмовых владений. Необходимо было всего лишь войти в лес. Мне осталось пройти не больше десятка шагов, как перед моими глазами возник классический чёрный ботинок. Его обладатель сидел на лошади и внимательно рассматривал меня чернющими глазами. — Кто? — мне показалось, что его губы даже не пошевелились. Знакомое лицо выглядело чужим и страшным. Это был не Ульфхам, а убийца, который пришёл собирать души. — Эти башмаки не подходят для верховой езды, — зачем-то сказал я, чувствуя, как мой язык делается неповоротливым и тяжёлым. Всадник спешился и протянул ко мне руку, отчего я отшатнулся, понимая, что сейчас закричу дурным голосом, если он дотронется до меня. Хладнокровие уступило место одуряющей панике. Чёрный двойник жуткого всадника перехватил испугавшую меня руку и тоже посмотрел в мою сторону. Я увидел как изменяется лицо Рангвальда, превращаясь в ужасную противоестественную маску: чёрный зрачок расширился настолько, что целиком и полностью исчезли белки, а в глубине глаз разгорелись красные сполохи; лицо застыло и побелело, даже губы, сжатые в узкую полоску, приобрели светло-серый оттенок, резко обозначились скулы. — Не трогай, он боится тебя, — промолвила одна смерть другой. Я собирался было возразить, но осознал, что уже и не помню, что из услышанного мне не пришлось по душе. И для чего я вообще сюда пришёл, и кто эти люди. Обернулся, пытаясь выискать какую-нибудь зацепку, проливающую свет на происходящее, но за спиной пребывала только темнота, в которую я с облегчением рухнул.

***

По вечерам в нашей общей постели внешне холодный и безучастный Альф становился похож на хищного зверя, снимая с себя излюбленное черное облачение Хранителя и свою вечную невозмутимость. Его жёсткие до боли объятья и мучительная ласка всё время вынуждали меня чувствовать себя зайцем, попавшимся в лапы голодного песца. Вот и сегодня, проснувшись с жжением в попе и ноющей шеей, я с трудом раскрыл глаза и немедля же их захлопнул: утренний свет беспощадно ослепил, отчего голова заболела так, будто шахтёры в ней новое месторождение отыскали и теперь рьяно махали кайлом где-то в районе затылка. — Моана! — негромким голосом кликнул горничную, боясь даже пошевелиться, чтобы не умножить головную боль. Она приблизилась и возложила прохладную руку мне на лоб. Сделалось намного легче, хотя ранее я таковых способностей за ней не подмечал. — Адан? Как ты себя чувствуешь? — этот знакомый голос вряд ли принадлежал моей служанке. — Ваша Светлость, что вы тут делаете? — возмутился я, сталкиваясь взглядом с Ульфхамом. — Где Рангвальд? Покиньте, пожалуйста, мою опочивальню! — Только твою? — риар осторожно присел на краешек кровати. — Малыш, это наша спальня. С чего бы тут Рангвальду оказаться? На мгновение я оторопел и даже несколько рассердился на столь нескладную шутку. Раньше Ульфхам острословил куда лучше, но затем вспомнил, что он прав. Я же теперь супруг этого Хранителя. Изумляясь своей странной забывчивости, слегка смешался: — Извините, я что-то не то ляпнул! Ненароком получилось, ещё не до конца проснулся. Льёт как-то странно посмотрел на меня и торопливо покинул комнату. А я потерянно завалился обратно на подушки, стараясь вспомнить вчерашний день. Точно! В моих планах ведь фигурировал разговор по душам за бутылкой вина, и, видимо, во время общения мне удалось налакаться до беспамятства. Жалко только было, что сама беседа в памяти не сохранилась. Хотя, боль в заднице удостоверяла, что благоверными мы стали теперь по-настоящему. Но как же было погано. Потрогав затылок, обнаружил большую шишку. Быстро ощупал всё тело и пришёл к выводу, что спьяну умудрился ещё и подраться с мужем. Расстроился и забылся сном. Вскоре вернулся Ульфхам и с трудом растормошил меня. Он явился не один, а в сопровождении незнакомого мужчины в строгом тёмно-зелёном камзоле с бардовой окантовкой. Судя по расцветке наряда, этот человек был служащим королевского лекарского корпуса, что подтвердил, немедля занявшись обследованием пациента. Впрочем, моя саднящая задница его не заботила. Эскулап внимательно осмотрел мои глаза, ощупал со всех сторон голову, провёл несколько малопонятных тестов на зрение и реакцию. Следом приступил к опросу: — Ваше полное имя, молодой человек? — Адан Аст Льёт Ульфхам Дэ Олий, — я непонимающе кинул взгляд на угрюмого супруга, стоявшего у окна. — Кто ваш муж? — Вон, у окна стоит, что за странные вопросы? — Вы помните что приключилось вчера? — Конечно, помню, — события прошлого вечера всё чётче всплывали в моей памяти, обрастая забытыми в хмельном угаре подробностями. — Досконально обрисуйте нам весь день с утра до ночи, пожалуйста, — доктор посмотрел на Ульфхама, который мрачно кивнул и дал мне знак рукой выкладывать всё. Я подробно изложил историю про изгнанного сына. Смущаясь, поведал о своём решении поговорить с мужем. На несколько минут замолк, стараясь развеять туман, окутавший мой рассудок. Воспоминания с трудом строились по порядку. Вчера, вернувшись с работы домой, я настрочил ответ тётушке Лие на её письмо, в котором она рассказывала последние новости из дома. Немного порадовался за Эркина, который уже приглядел себе красавицу-невесту. Правда, её родители определили строгое условие, что свадьбу молодые отметят только тогда, когда мой брат окончит институт. Несчастный Эркин, он ещё в колледже последний год не завершил. Покамест я принимал ванну, воротился домой Льёт. Он пребывал в чрезвычайно паршивом расположении духа, поэтому крайне отрицательно отнёсся к предложению поговорить с ним. Но всё же пошёл навстречу. После ужина мы уединились в кабинете, куда по моей просьбе слуги доставили любимый коньяк князя. — Льёт, я сегодня немало размышлял над вашими словами, что мне надо определиться, — тихо произнёс я, когда через полчаса безмолвия уразумел, что пора бы уже и приступать к диалогу. — И как, получилось? — иронично осведомился супруг, даже не соизволив отвлечься от газеты. — Ну, мне бы хотелось, чтобы вы отложили эти журналистские бредни и поддержали меня, хотя бы притворяясь слушающим, — два бокала коньяка дурно сказались на моём поведении. Ульфхам послушно отложил газету и развернулся ко мне. Я вспыхнул под его внимательным взглядом, проклиная свою несообразительность. Куда легче было объясняться, видя лишь его ухо, а не насмешливый прищур ярких зелёных глаз. — Ну, продолжайте, я внимаю. — Я хочу быть нужным, полезным. Чтобы меня уважали, не только за то, что я аристократического происхождения и ваш спутник жизни. Льёт! Какого окаянного, вы смеётесь? — мои запинающиеся откровения не произвели должного впечатления на риара. — Ты так серьёзен, что выглядишь практически взрослым. Как малолетний мальчишка, который взял в руки папину генеральскую саблю. Так и вижу, как ты идёшь в бой против лягушек на ближайшее болото. Не вытерпев саркастического тона, я сорвался и набросился с кулаками на ржущего в голос Ульфхама. Он отшвырнул меня одним движением, отчего я упал назад, приложившись затылком о кресло. — Никудышный молокосос, что я с тобой вожусь тут? — фыркнул Льёт, поднявшись на ноги. — Желаешь уважения, заслужи! Он вышел из кабинета, а я вскочил и побежал вдогонку: — Как заслужить? Я не понимаю, а вы постоянно из себя непогрешимых мудрецов строите. Тяжело сказать как? В этот момент мы уже достигли спальни, где Ульфхам, проигнорировав мои вопросы, доверился рукам камердинера. Другой лакей подскочил ко мне, помогая подготовиться ко сну. Напряжённое молчание давило на нервы не только мне, слуги будто чувствовали что-то, проворно раздев нас и удалившись восвояси. Ульфхам подступил ко мне и положил свою руку мне на плечи: — Стань для начала нормальным риарли. Нежным и послушным. На колени! Соси! Тут мои воспоминания застопорились. Я не хотел припоминать. Не хотел. Не. Хотел. Голова раскалывалась на части, из-за чего на глаза наворачивались слёзы. Спазм сдавил горло, а в мозгу пульсировало в такт сердцу мерзостное «Соси!» — Хватит! — Ульфхам пресёк попытку лекаря что-то спросить. Он быстро приблизился к кровати, коснулся моих висков, заново снимая боль. Уложил на подушки, дотронулся моих губ ласковым поцелуем: — Спи!