A Case Of You

Кэролайн, знаешь, сначала мне казалось, что все это забавно: пропущенные поезда, едва уловимый запах твоего парфюма, вполне осязаемый, остающийся на кончике языка вязкой сладостью, помехи в телефонной трубке, будто какой-то дряхлый старик насмехается над моими попытками поймать дым. Едкий и горький, утекающий сквозь пальцы, который хочется вдохнуть полной грудью, чтобы ощутить эту бетонную тяжесть в легких и уснуть. Просто уснуть. Я никогда не думал, что вернувшись в Мистик Фоллс, я обнаружу лишь вакуум пустоты, звенящий от безразличной тишины твоего дома, которая бьет на отмажь, под дых, не дает оправиться, пережить и понять то, что нас связывало. Странная вещь это забвение: вокруг слой пыли, а запах твоего тела все еще единственное, что я могу ощущать, проводя рукой по тем вещам, что ты не забрала с собой. Ты решила, что никогда не вернешься, да? Оставила все, что связывало тебя с твоей человеческой жизнью, со мной, с тем временем, когда ты принадлежала мне, пусть и не по своей воле, но ты была моей, Кэролайн. Это разрывает меня на части, заставляет захлебываться в ненависти, боли и невыносимой агонии, потому что ты просто стерла меня из памяти, видимо давно желая избавиться от того кошмара, в который я когда-то превратил твою жизнь. Я горю, Кэролайн. Каждый день я сгораю заживо, чтобы на следующий день восстать из пепла, надеясь, что ты позвонишь, что соскучишься, не по мне, конечно, возможно по Бонни или Стефану, по тем, до кого тебе было дело. А потом я снова горю. И никому не могу об этом сказать. Эта боль только для меня, ты только для меня. Кем он был для тебя? Когда ты ускользнула от всех, когда началась вся эта цепочка событий, пропахших кровью и бурбоном, которая увела тебя прочь от друзей, от места, где похоронена твоя мать, от меня? Это же была шутка, наша шутка, которую ты произносила сквозь плотно сжатые губа, а глаза твои горели синим пламенем, в котором мне суждено было провести оставшуюся вечность, и если бы я мог понять, что ты не используешь билет, то никогда бы не уехал так далеко. Я знал, Кэролайн. Я знал, что ты никогда не прикоснешься ко мне, никогда не подаришь искреннюю улыбку в ответ на грубую шутку или на те взгляды, которыми я скользил по твоему телу, когда Стефан решил, что ты могла бы отдать свое сердце ему. Когда я осознал, что ты должна была быть моей. Я не знал лишь, что все это время, пока ты смеялась, улыбалась, плакала и делилась своим светом, твое сердце было одержимо тьмой. Горячей и порочной, такой притягательно-греховной, что вскоре прикосновение к тебе стали оставлять волдыри на коже всех, кто не был им. Дни длятся бесконечно, но по ночам мне кажется, что солнце светит лишь одно неуловимое мгновение. Там, где ты бросила свою машину, все поросло травой и вербеной — не приблизиться, не подойти, не понять. Но я пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь, ухватиться за ту тонкую нить, что ведет на Юг, обрезать ее, навсегда избавиться от этого болезненного чувства, приносящего лишь мучения, но не могу. Не могу. Это ведь одержимость, Кэролайн. Одержимость упущенными шансами, прошлым, ошибками, оставившими трещины в пространстве нашей Вселенной, — всем тем, что ты олицетворяешь для меня. Я тоже покину это место. Когда письмо дойдет до тебя, будь уверена, что я где-то около моря, напиваюсь до беспамятства и в слепящем страхе и в отвратительном предвкушении жду момента, когда мне пришлют приглашение на похороны, чтобы попробовать восстановить свою жизнь из пепла. Я все организую для Бон, не беспокойся. Закаты в Мистик Фоллс по-прежнему полны холодного тумана и фиолетового зарева над верхушками деревьев, первозданной тишины и запахами сырой земли. Не знаю, как на юге, но, надеюсь, что для тебя они — кровавые всполохи над необратимой высотой неба. Я коротаю дни любя тебя, Кэролайн. Деймон