A Case Of You

Кровь не водица, как говорится, но если не разделяли вы горе и радость, страх и отчаяние, одиночество и неутомимую радость каждого вздоха, когда след от руки равен всего лишь маленькому камешку на берегу горной речки… разве тогда кровь не водица? Фрея ворвалась в их жизнь стремительно и с тем напором, который присущ Майклсонам, стремясь занять свое место на шахматной доске. Ферзь, слон, ладья, король и конь — пять фигур и пять первородных. И Фрея была нужна им, хоть никто и не томился ожиданием перед ее появлением. Ребекка не считает ее сестрой, хоть и видит в зеркале очевидное сходство, которое больно бьет по самолюбию, когда она проводит тонкими пальцами по высоким скулам и думает, что она теперь не единственная сестра, не центр Вселенной, не драгоценность, которую требуется рьяно защищать от любого посягательства. Она больше не уникальна для Ника, и зеркало буквально трескается под натиском ее взгляда, наполненного ревностью не угасающей силы. Ник любит силу, тянется к ней, желает постичь, подчинить, поглотить, а сила Фреи огромна, почти безгранична. Ребекка кусает губы в кровь, видя, как брат ее зачарованно наблюдает за колдовством первородной ведьмы, и тогда в первый раз думает о том, чтобы проникнуть ночью в спальню к новоявленной сестре, сжать пальцы на ее горле, сильно, до задушенного вздоха и синяков на нежной коже. Прервать жизнь той, что заняла достойное место на шахматной доске. Но кровь не водица. И Ребекка замечает, что Фрея вторгается в ее сны, высасывая воздух, заменяя Ника, даря огонь, в котором они сгорают раз за разом, падая и поднимаясь, строя свою семейную связь на руинах благочестия и моральных устоев. Ребекка и Никлаус развратны и порочны, они видели взлеты и падения империй, людскую жестокость и все грехи этого бренного мира. Воля же их сестры как стальной клинок, но сердце мягкое, податливое и до одури преданное. Она готовое на все лишь бы стать частью того, что было ее по праву рождения. Ребекка знает: Ник любит силу и ценит преданность, и от того ее ревность и агония желания распространяются по телу липкой лихорадкой, бьющей ее до самого рассвета, пока она слушает приглушенные разговоры любимого брата и Фреи где-то на первом этаж Бойни. — Ты позеленеешь, сестренка, — весело заявляет Кол, когда Ник проводит пальцами по ладони Фреи, и Ребекка сжимает руки в кулаки. Так продолжаться больше не может, поэтому той же ночью Ребекка смело толкает дверь, оказываясь в комнате сестры, куда еще ни разу не заходила. У Фреи такие же светлые волосы, острые ключицы и крутые бедра, и смотреть на ее обнаженное тело, покрытое капельками воды, все равно, что смотреться в зеркало. — Ребекка, — в голосе ведьмы сквозит неловкость, когда она спешно прикрывается полотенцем. — Я не слышала, как ты стучала. Нет, они не сестры, хоть кровь и не водица. У Ребекки горят губы от жажды и язык присыхает к небу, когда она слышит гулкое биение сестринской крови под матовой кожей. И ей хочется попробовать ее на вкус. — Я не стучала, — Бекка двигается медленно и плавно, а исходящие от нее угроза и желание заставляют Фрею попятиться назад, в попытке скрыть собственное волнение. Ребекка касается волос сестры, пропуская пряди сквозь пальцы, и жаждет услышать вздох, слово, стон, но Фрея лишь молчит, отводя глаза, и тогда кулак первородной сжимается, заключая светлую копну в железную ловушку и тянет назад, заставляя ведьму откинуть голову. Ее шея так близко, и пахнет она чистотой и родной кровью, что кипит во вздутой голубоватой венке, тянущейся от виска к ключицам. Ребекка выдыхает сестре в губы, чувствует ответное движение навстречу, и очерчивает высокие скулы смазанным прикосновением, от которого сердце Фреи пускается в галоп, будто к ней никто и никогда так не прикасался. — Сестрица, кровь не водица, — горячо шепчет Ребекка, прежде чем наклониться и скользнуть по точенной челюсти ведьмы языком, пробуя на вкус прохладную мраморную кожу. Фрея рвано дышит, ощущая как руки сестры пускаются в запретное путешествие по телу, сминая махровую ткань полотенца, оставляя красные следы на бедрах от длинных ногтей, врезающихся в плоть с нечеловеческой силой. А потом ее будто живьем сжигают на костре снова и снова, потому что пальцы Бекки скользят по возбужденном соску, пока Фрея приоткрывает губы в немом крике, позволяя языку сестры проникнуть во влажные глубины своего рта. Снова и снова, пока гул в ушах становится невыносимым, пока кончики пальцев не начинают плавиться от невыносимого жара, а руки Бекки не скользят к истекающей плоти, а потом к ягодицам, оставляя влажный след на раскаленном бедре Фреи. — Бекка, — шепчет ведьма, пытаясь отстраниться, но первородная не позволяет, хватая ее за руки и прижимая к гладкой поверхности стола, вклиниваясь меж разведенных ног, чтобы быть еще ближе, прочувствовать: какого это ощущать влажную и податливую мягкость женского тела под своими прикосновениями. Тихий скрип разрезает плотную завесу их тяжелого дыхания, и Фрея испуганно выдыхает, видя, как Никлаус приближается к ним с усмешкой-оскалом, что исказила его лицо до неузнаваемости. Ребекка вскидывает голову, продолжая ласкать налитую грудь сестры, и ничуть не смущается, когда брат скользит руками по позвоночнику, расстегивает молнию платья и стягивает ненужную ткань с покатых плеч. Фрея не двигается, не говорит, хочет закрыть глаза, но волчий блеск во взгляде Никлауса гипнотизирует, не позволяя отвернуться, особенно, когда он прикусывает мочку уха Ребекки и шепчет, шумно вдыхая запах возбуждения: — Еще, — почти приказывает Клаус, поглаживая поясницу Ребекки, надавливая на нее, заставляя сестру покорно прогнуться, как она делала тысячи раз на протяжении их бесконечной жизни. Подчиниться его воли. Утратить себя, чувство времени и любые мысли. Дыхание Ребекки опаляет бедра Фреи, и она не успевает запротестовать, когда сестра скользит языком по влажной плоти, жадно вторгаясь в запретные недра, потому что с ее губ могут слетать теперь лишь отчаянные стоны и задушенные всхлипы, дающие представления о всех мыслях, которые еще остались в голове. Никлаус медленно стягивает с Ребекки трусики, одним уверенным и властным движением проверяя готовность сестры для него. Внутри нее горячо и узко, отчего он почти рычит и одним уверенным толчком заполняет ее до конца, чувствуя как ноги Ребекки подкашиваются, и с ее губ слетает стон, от вибрацию которого Фрея ощущает у себя между ног так ярко, что из глаз брызжу слезы. Это настоящие безумие, ненасытная любовь к собственному отражению, к собственной крови и греховным желаниям, которые пропитали ночь, окрасив ее в алый цвет, и когда Ребекка прокусывает бедро Фреи, жадно лакая сладкую кровь, все становится кристально ясным. Семейные узы сковали их такой прочной цепью, что никогда уже Фрее не выбраться из сетей этого сладкого падения в самый Ад. Она сама тянется к Ребекке и целует ее, когда толчки Клауса становятся глубокими и грубыми, а потом он изливается ей на поясницу, чувствуя блаженную усталость и абсолютную пустоту при виде собственного семени на белоснежной коже сестры. Кровь не водица, это Фрея точно усваивает, когда следующей ночью лежит в кромешной темноте, прислушиваясь в гулким шагам на лестнице. Там две ее тени держатся за руки и идут к ней, чтобы соединиться вновь. Всегда и навечно.