A Case Of You

Волосы Авроры цвета тлеющих осенних листьев, и Кэролайн может лишь сморщиться, ловя боковым зрением пшеничное золото собственных локонов: снова не так идеально, как ей бы хотелось. Их тандем странен от и до, но разве можно противиться тонким и холодным пальцам, когда рыжая дьяволица криво улыбается, запуская руки под короткое платье Кэролайн, пока они все сидят за праздничным столом, а Хоуп громко хлопает в ладоши, разворачивая свои подарки. Кажется, никто ничего не замечает. Клаус слишком озабочен вниманием Тристана к своей невесте, ему и невдомек, что Кэролайн может думать лишь о точеной шейке Авроры, на которой так трепетно пульсирует жилка. Вино отдает кровью на языке, и Кэролайн может лишь напряженно улыбнуться, когда горячая ладонь Клауса сжимает ее талию, а глаза Авроры слегка темнеют. Это так безумно, желать ее прикосновений, стонать ей в губы, подняться в полумрак спальни, почувствовать, как тепло ее тела врывается в личное пространство, выжигая кислород. — Нет, — пытается возразить Кэролайн, когда язык Авроры прокладывает путь от уха до выреза платья. — Это даже не измена, love, — мягко возражает рыжая бестия, снимая лямки платья со своих покатых плеч. И Кэролайн не может не напрячься, слыша знакомое обращение. Было ли их трое в той спальне? Было ли их трое в их с Клаусом отношениях? Если закрыть глаза, отключить воспаленный разум, то можно забыть о том, что это вовсе не Клаус, что это осенняя листва раскачивается над ее лицом, хороня все благоразумие под своим ворохом. Кэролайн хорошо, горячо и влажно, когда язык Авроры скользит по внутренней стороне бедра, и она может лишь бездумно стонать, не замечая, как Клаус неслышно входит в комнату, облокачивается на дверной косяк и облизывает пересохшие губы, наблюдая за открывшейся картиной. Глаза Кэролайн закрыты, но вот Аврора смотрит на него пристально, с легкой насмешкой, когда он со вздохом обхватывает напрягшийся член рукой. Избавиться от белья — дело пары секунд, и Кэролайн будто сама чувствует мощный толчок, которым Клаус наполняет Аврору, а ее удовлетворённый стон вызывает внутри знакомую вибрацию. И мир просто перестает существовать. Безумие ли это? Вернуться в гостиную, пытаясь спрятать лихорадочный румянец? Принять от Клауса поцелуй, чувствуя на его губах чужую влагу? Потереться бедром об обнаженную ногу улыбающейся Авроры, чувствуя новый прилив возбуждения. Кэролайн не может ответить, не хочет об этом думать. И считать людей в своей постели она тоже не намерена. В конце концов, арифметика всегда была ее слабым местом.