A Case Of You

Ты хочешь знать, как все могло бы быть, love? Я знаю, что хочешь. Вижу это по твоим глазам. Они наполнены страхом, но вот взгляд… Этот твой чертов взгляд. Обжигает меня неприязнью, окатывает холодом безразличия. И ты так хорошо играешь свою роль, что даже мне, имеющему тысячелетний опыт за плечами, сложно догадаться, о чем ты на самом деле думаешь. Мне не приходилось еще встречать человека, который настолько хотел бы окунуться в мою тьму, исследовать каждый уголок, докопаться до сути и понять, кто я на самом деле. А ты хочешь этого, я знаю. И, должен признаться, Кэролайн, временами твоя жажда пугает меня. — Выпьешь? — участливо осведомляюсь я, разливая янтарный бурбон по стаканам, и тебе вновь удается удивить меня. Пьешь быстро, жадно, будто тебе надо забыть с кем ты оказалась в этом доме на самом берегу океана, но нет, Кэролайн. Я не позволю тебе забыть. — Условия сделки предполагают, что мы должны разговаривать? — ты гордо вскидываешь подбородок, и я не могу не ухмыльнуться, видя, как венка на твоей шее бешено пульсирует. От страха или предвкушения. — А тебе бы хотелось этот год провести в молчании? — ты вздрагиваешь, когда я напоминаю, какую в сущности крупицу из своей бесконечной жизни ты продала за спасение этого щенка. Ты не понимаешь, love, как мало я у тебя прошу. Сложно постичь слово «бесконечность», когда ты не прожила даже одну человеческую жизнь. — Мне бы хотелось провести этот год в Мистик Фоллс, — в твоем голосе столько лжи, что я снова невольно смеюсь. Кого ты обманываешь, Кэролайн? Я видел твои глаза, когда ты впервые взглянула на океан, я видел твои дрожащие руки, скользящие по морской глади, я видел, как внимательно ты рассматриваешь новые для тебя созвездия, такие отличные от тех, что тебе доводилось видеть в этом скучном городишке. — С двойником и ее верными шавками? — я делаю глубокий глоток бурбона, и замечая, как ты облизываешь губы, тут же подливая алкоголя и тебе. — Брось, love. Мы оба знаем, что это не так. — Может быть, — твой голос звучит спокойнее, чем я предполагал. — Но какие бы у меня ни были планы, ты в них точно не входил. Я киваю так, будто понимаю тебя. И я действительно понимаю, потому что знаю, потому что привык к тому, что, оказавшись рядом со мной, очень скоро возникает желание сбежать подальше. Это нормально, love. Но ты снова врешь, и это печалит меня. На протяжении веков я ставил один и тот же эксперимент: можно ли получить любовь, насильно привязывая к себе тех, кто дорог? Возникнут ли семейные узы, если родственники поймут, что им просто не дадут уйти? Является ли преданность тем, что можно выдавить из живого существа, как выдавливают гной из фурункула? — Я расскажу тебе будущее, Кэролайн, — ты смотришь на меня недоверчиво, когда я подхожу совсем близко, но не отступаешь, и это греет мое холодное сердце. — Один из вариантов будущего. То, что случилось бы, если бы я входил в твои планы. Ты криво и недоверчиво усмехаешься, насмешливо поднимая брови, будто говоря: такого не будет. И на мгновение, мне хочется схватить твою тонкую шею и переломать ее, потому что сейчас меня может успокоить либо хруст твоих костей, либо сладкий стон. Кэролайн, ты не представляешь, какой дар я хочу тебе вручить. Поэтому просто слушай. Молчи и слушай, решая, стоит ли это одного жалкого года. — Если бы ты позволила мне, то я бы медленно избавил тебя от одежды, которая все еще пахнет пылью и влажным воздухом Мистик Фоллс, — ты нервно сглатываешь, все-таки отступая назад, но я не дам тебе сбежать. Ты выслушаешь меня, Кэролайн. Я заставлю тебя. — Здесь никого нет на много миль вокруг, поэтому, я позволю себе наглость сказать, что одежда не понадобилась бы тебе вообще. За тысячу лет я порядком подустал от песка и океана, но я мог бы покорно следовать за тобой, пока ты изучаешь каждый миллиметр этого богом забытого острова. — Клаус, — твой голос звучит тихо, но твердо, и я не сдерживаюсь, подхожу ближе, скользя указательным пальцем по мягким губам, которые кажутся излишне бледными. Молчи, Кэролайн. Просто молчи. — Сейчас сезон дождей, но я почти уверен, love, что тебе бы понравилось наблюдать за гладью океана, покрытой бесчисленными кругам, слушать гулкий шум ветра и волн, и ты бы часами проводила время на берегу, собирая дождевые капли в ладони. Такова молодость, полная романтичных представлений о разрушительных стихиях. И я бы позволил тебе насладиться ею. Возможно, в один день, когда бы тебе надоело молчать, ты бы спросила меня о веках, проведенных в погонях и дальних странствиях. Об искусстве, которое создавалось на моих глазах, об империях, которые обратились в прах. Я мог бы рассказать тебе, Кэролайн, если бы ты только согласилась слушать. — Я… — ты кажется только сейчас понимаешь, что я все еще вожу пальцем пальцем по твоим губам, и вдруг совсем невесомо, будто случайно, скользишь кончиком языка по нему, отчего внутри у меня все наливается свинцом, потому что я — зверь, love. И ты никогда не должна этого забывать. — Может быть, потом, ты бы рассказала мне о себе. Я не помню, каково это быть смертным, Кэролайн, но, возможно, ты бы позволила мне вернуться назад, в то время, когда на моих руках не было крови, а на плечах — груза прожитых лет. Я не скучаю по этому времени, но мне бы хотелось вновь ощутить его дыхание. И возможно, в один вечер ты бы позволила мне скользнуть губами по твоей щеке, а потом сама бы попросила меня спуститься ниже, попробовать языком соль океанской воды, впитавшейся в кожу на твоем дрожащем животе… Может быть, я бы сумел сдержаться, дождавшись, когда ты сама меня попросишь… Но более вероятно, что я бы сорвался, слушая твои сладкие стоны, и позволил бы тебе оседлать меня. Просто, чтобы посмотреть, как твоя кожа светится в полумраке, чтобы почувствовать, какого это: скользить руками по твоей талии, сжимая ее и направляя каждое движение…. Я бы мог показать тебе наслаждение, порочное, темное и вязкое, будто коньяк, смешанный с вишневым сиропом… — Хватит, — твои щеки горят Кэролайн, и ты невольно прикусываешь нижнюю губу, потому что я слышу, как часто бьется твое сердце, я буквально ощущаю жар исходящий от тебя, и это заставляет меня сомневаться в принятом решении. На протяжении веков я ставил один и тот же эксперимент, пытаясь создать любовь, и в итоге душил ее, помещая туда, где нет кислорода и нет жизни. Пришло время для нового эксперимента, который будет гораздо сложнее, чем мне изначально представлялось. — Так было бы, если бы ты позволила себе попытаться, Кэролайн, — я медленно отхожу от тебя, и это тяжело. Тяжело расставаться с солнечным светом. — Ты можешь идти, love. — Что? — ты вся в смятении, выглядишь, как брошенный ребенок, и я вижу, как ты хочешь приблизиться, но не решаешься, потому что впервые узнаешь, что такое свобода выбора. Я знаю, это пугает. — Наша сделка… — Я меняю ее условия, — отвернуться, чтобы не видеть твоих проклятых глаз, которые отражают каждый угол твоей души. Когда ты снимаешь броню, твои эмоции такие живые, такие яркие, Кэролайн. — Ты свободна. И не привязана ко мне. Но этот год ты проведешь так далеко от Мистик Фоллс, как только сможешь. Поезжай в Европу, Австралию или Японию. Поживи для себя, love. Узнай мир, в котором тебе предстоит провести вечность. Ты все еще стоишь там, около окна, будто прекрасная статуя, и я не хочу отворачиваться, потому что в любую секунду, Кэролайн, ты можешь исчезнуть. Я не знаю, чем это все закончится, не знаю, удастся ли мне привязать тебя к себе, дав свободу, есть ли в твоем большом сердце, которое дарит любовь всем, место для того, кто ее не стоит. Не знаю, уйдешь ты или останешься. В любом случае, love, я знаю одно: рано или поздно наши пути пересекутся вновь. И тогда, Кэролайн, я уже вряд ли смогу отпустить тебя.