A Case Of You

Ребекка так и не выросла. Столетия дурно сказались на её характере, который, по чести сказать, становился всё невыносимее и вздорнее: Элайджа искренне полагал, что, не обладай Никлаус вспыльчивостью оборотня, они могли бы поспорить за звание самого невыносимого первородного. Вечность оставила отпечаток на её вере в вечную любовь: её нет и быть не может, и в этом вся семья Майклсон сходилась во мнении. Неизменными оставались лишь юность и… страхи. Когда Бекка была ребенком, Самайн в их деревне означал только костры, крики и запах жженой плоти. Ночь, когда вся нечистая сила могла свободно ходить по земле, не могла означать ничего хорошего ни для Эстер, ни для её детей. После полуночи, когда подвыпившие браги мужчины выходили с факелами из своих домов, в поисках жертвы, начинали действовать определенные правила, и от отголоска материнского голоса, который без конца повторял их, Ребекке, наверно, не избавиться никогда. Надо лежать тихо, словно мышь. Лежать под одеялом и не двигаться. Не петь песен, не жечь свечей и пучки пахучих трав, не отвечать на зов ветра за окном и не смотреть на луну, особенно если день Самайна выпал на полнолуние. Ноги не должны касаться пола, нельзя выходить, нельзя искать утешения и плакать: если ты боишься, значит тебе есть что скрывать. Ноги не должны касаться пола, а если нарушить это правило то «нечто», что прячется в тени между набитым соломой тюфяком и деревянным настилом, выйдет наружу. Наверно, это глупо, но Ребекка так и не выросла, хотя тюфяк давно сменился на лучший матрас, шершавый настил на пушистый ковер, прах Эстер развеян по ветру, а ночь Самайна превратилась в череду пьяных вечеринок, на которых никто и не думает о злых духах и способах отвести беду. В эти ночи Ребекка становится почти жестокой, и к этому уже все привыкли, но проблема в том, что никто из её братьев не думает, что происходит после того, как она утирает кровь с пухлых губ и отправляется домой. А происходит следующее: она долго стоит на пороге темной спальни, вглядываясь в фигурные тени и отсветы от уличных фонарей и полной, как сегодня, луны. «Нечто» никуда не ушло, Ребекке до сих пор кажется, что оно ждет её, чтобы покарать за то, что ступни её коснулись пола в эту священную ночь. Это глупо, и от того её мучения еще невыносимей: не рассказать никому, не поделиться, не избавиться от иррационального страха, терзающего душу тысячелетнего ребенка. Ребекка вжимается спиной в дверь, скребя ногтями по красному дереву. Пытается взять себя в руки, делает шаг вперед, но её прошибает дрожь, когда с Бурбон-стрит доносится пьяный мужской хохот, и хоть она одним движением может головы им оторвать и иссушить до дна, страх не уходит. Он растёт. — Эй, — она резко оборачивается на знакомый голос и до крови прикусывает губу. — Уже вернулась? Стефан гостит у них три недели, и Бекку это бесит. А ещё это бесит Марселя, и причины таких сильный эмоций настолько очевидны, что Кол не может найти в себе силы, чтобы поменять тему бесконечных острот. Бекка стоит посредине тёмной комнаты в алом коротком платье, которое едва прикрывает бёдра, выглядит так, будто только что сошла со страниц мужского журнала: вызывающая, вибрирующая, пылающая алым красота. Но глаза у неё влажные и испуганные, и Стефан не может противиться желанию её утешить, хоть он и не знает, насколько глупа причина страха. — Уйди, — почти униженно шепчет Бекка, но Стефан есть Стефан. Он не уходит, а наоборот, подходит ещё ближе, врывается в её личное пространство, и от этого ночь Самайна кажется теплее. Желание рассказать ему всё — абсолютно иррационально. Она сама не знает, как оказывается на полу, уткнувшись носом в грудь Сальваторе, который слушает внимательно, не перебивая и ничего не говоря, лишь гладя тысячелетнюю девчонку по длинным золотым волосам. — Там никого нет, — уверяет он, когда Бекка устаёт плакать, и её начинает одолевать сон. — А если и есть, то, поверь, ему не захочется встретиться с Потрошителем. Ребекка так и не выросла, это знает каждый. Вздорная, капризная, избалованная и невыразимо прекрасная — вот, что с ней сделали столетия. Но теперь, оказывается, что Самайн несёт в себе не только костры, крики и запах горелой плоти. Это всё остается в прошлом, теперь она в этом уверена. А ещё Ребекка уверена, что вечная любовь существует. И что под кроватью никого нет.