Том Ридл и философский камень

– Миссис Дурсль, успокойтесь, пожалуйста. Присядьте. Доктор примет вас с мужем с минуты на минуту. Высокая, худая блондинка в костюме персикового цвета с грубыми, «лошадиными» чертами лица недовольно скривила рот и окинула презрительным взглядом раздражающую ее медсестру. Взгляд скользнул с дежурной улыбки сестры, прошелся по затянутой в строгую униформу фигуре и зацепился за бейдж с именем «Лили Эванс». – Мисс Эванс, – миссис Дурсль передернуло от раздражения, – я полагала, что в клинике, услуги которой стоят нам с мужем так дорого, врачи хотя бы умеют быть пунктуальными. – Миссис Дурсль, – улыбка сестры стала еще шире и слаще, – доктор Ридл не является штатным сотрудником лечебницы Мистрихавс. Он консультирует наших врачей и родителей пациентов на общественных началах. Честно говоря, специалист такого уровня, как доктор Ридл, вам был бы не по карману… – И где же он? – прошипела не хуже гадюки Петуния Дурсль. – Доктор Ридл каждый день доезжает из Севенокса. В клинике он появляется ровно… – Ровно в двенадцать утра, – остановил перебранку насмешливый баритон. Обе женщины замерли. Посреди приемного покоя стоял мужчина лет сорока с легкой проседью в каштановых волосах, царственной осанкой и проницательными холодными глазами. К дорогущему костюму цвета фельдграу прилагался не только галстук, но также жилетка, запонки и булавка. «Боже мой, – мысленно взмолилась Петуния, – он бы еще перчатки нацепил!» Впрочем, доктор Томас Ридл, а это был именно он, не собирался долго любоваться впавшими в ступор женщинами. – Сестра Эванс, – мягко, но настойчиво позвал доктор Ридл и протянул ключи от машины, – вынужден просить вас об одолжении. Будьте добры, попросите охрану припарковать белый «Ягуар». Я минут десять пытался найти место во дворе, но на выделенной мне площадке кто-то оставил пятидверное чудовище, – доктор проницательно хмыкнул, когда лицо сидящего рядом тучного мужчины вытянулось. – Дилан у себя? – Нет, доктор Ридл, – отмерла сестра Эванс. – Директор Баббл уехал. Но вы можете расположиться в его кабинете. – Миссис Дурль, мистер Дурсль, – мужчина вежливо поклонился даме и пожал руку неуклюже вылезающему из кресла толстяку, – простите за опоздание. Пройдемте со мной в кабинет директора Баббла. Там будет удобнее. Едва поспевая за доктором Ридлом, который провел супругов через просторный вестибюль клиники и нырнул в бесконечный лабиринт лестниц и коридоров, Петуния Дурсль думала лишь о том, как сбить спесь с этого неприятного человека. К сожалению, придумать ничего не удалось – лабиринт неожиданно закончился, и они с мужем оказались в уютном кабинете. – Располагайтесь, – кивнул супругам доктор. Миссис Дурсль, которая благоразумно уселась на краешек жесткого стула, сочувственно смотрела на мужа. Вернон сглупил и теперь, отдуваясь, пытался удобнее устроиться на мягком диванчике среди бесчисленных подушек. Но стоило Петунии открыть рот, как доктор спросил: – Откуда у мальчика шрам на лбу? – Велосипедной цепью порезался, – неуверенно ответил Вернон Дурсль. Петуния едва не взревела от того, каким бестолковым может быть ее муж: – Доктор Ридл, мой супруг – Вернон – человек не самый расторопный, но за Гарри, как и нашего старшенького Дадли, жизнь отдаст. Это была нелепая случайность. Вернон учил кататься на велосипеде Дадлика, а пятилетний Гарри крутился возле них. В итоге они свалились втроем, потеряв равновесие, и малыш порезал лоб велосипедной цепью. – Сколько лет вашему старшему сыну? И сколько он весит? – поинтересовался мистер Ридл, задумчиво разглядывая Вернона Дурсля. – Дадли сейчас почти тринадцать. Весит он, думаю, фунтов сто двадцать. Но, какое, это имеет отношение к болезни Гарри? – разозлилась блондинка. – Мы с мужем хотим узнать, что с нашим сыном! И мы хотим немедленно его увидеть! Доктор Ридл печально покачал головой и раскрыл папку с бумагами. – Сто двадцать фунтов в тринадцать лет – слегка перебор. Не находите, миссис Дурсль? Впрочем, я не диетолог… И возвращаясь к вашему вопросу. Сейчас Гарри проходит полное медицинское исследование, – доктор снова сверился с записями. – Любопытно, что ребенок истощен, как будто систематически недоедает. Как же так получилось, миссис Дурсль? – Подождите, – попросил Ридл, как только Петуния открыла рот, толком еще не зная, оправдываться ли ей, или наорать на врача. Доктор поднялся из-за стола и пересел ближе к супругам: – Миссис Дурсль, давайте, не будем терять время на игры. Я не социальный работник, которому нужно вешать на уши лапшу. Я могу надеяться на ваше сотрудничество? Чета Дурслей молча кивнула. – Мои коллеги из клиники Мистрихавс, – доктор аккуратно поставил на стол медицинские файлы, – очень осторожны в своих выводах… Поэтому я буду задавать вопросы. Возможно, странные, на ваш взгляд. Например, о том, – он выразительно посмотрел на Вернона, – были ли у Гарри черепно-мозговые травмы? Хорошо ли ваш сын питается и крепко ли спит? И, да, вам нужно будет связаться с семейным врачом и взять выписку обо всех прививках, которые когда-либо делали ребенку. Дурсли молчали. Петуния пыталась прочесть врача, который определенно темнил. Вернон же собирался с духом, беспокойно ерзая на диване. – Послушайте, доктор Ридл, – произнес наконец-то глава семейства. – Вы спрашивали о шраме. Не очень приятно вспоминать об этом инциденте. Петуния тогда так испугалась, что врач ей требовался больше, чем маленькому Гарри. Выглядело это все ужасно. Рваная рана, лицо в крови… Но в больнице хирург, который зашивал рану, убедил нас, что никаких серьезных травм ребенок не получил. Ридл удовлетворенно кивнул, поощряя откровенность Дурслей любезной улыбкой. Петуния догадалась, что теперь ее очередь и вздохнула: – Гарри очень привередлив в еде. Если ему что-то не по вкусу, то нет никакого способа заставить это съесть. Несколько раз он устраивал показательные голодовки. Например, почти неделю отказывался от пищи после того, как Вернон заколотил чулан под лестницей. – Чулан под лестницей? – Ну, знаете, у детей бывают всякие укромные местечки, – принялся объяснять мистер Дурсль. – Гарри нравилось играть в чулане под лестницей. Мы даже убрали оттуда хлам, чтобы ребенок не поранился. Гарри притащил старый матрас… Прятал кой-какую еду… Конечно, играть в пыльном чулане не очень… хм… полезно. Но мы с моей сестрой Мардж, помнится, в детстве устроили убежище в курятнике. Дети – есть дети. – Так зачем же вы заколотили чулан? – Гарри и Дадли играли с соседскими мальчишками, – ответила Петуния, поджав губы. – И Гарри начал рассказывать о том, что, дескать, мы с Верноном не его настоящие родители. Говорил, что мы специально запираем его в чулане под лестницей. Увы, – голос женщины дрогнул, – мальчик был не единожды уличен в подобной лжи. Я приняла решение не обращать внимания на его глупые фантазии, надеясь, что с возрастом это пройдет. Но, однажды, – миссис Дурсль сдавлено всхлипнула и полезла в сумочку за носовым платком, – в класс нашего сына пришла новая учительница и решила познакомиться с детьми. И тогда Гарри перед всеми повторил этот чудовищный вымысел. Доктор, вы можете представить, что произошло дальше? В конечном итоге ребенка заставили посещать школьного психолога. А у Вернона сдали нервы, и он заколотил чертов чулан досками. Доктор Ридл задумался. Надо сказать, что Петуния Дурсль никогда не обманывалась насчет своих умственных способностей. Поэтому всегда и везде полагалась на интуицию. А сейчас ее интуиция буквально вопила о том, что спесивый эскулап растерян. Если она не ошибается, а ошибается она редко, все эти умничающие врачи понятия не имеют, что случилось с ее малышом Гарри и как ему помочь. – Так, – собрался доктор, – У вашего сына были когда-либо проблемы с речью? Приходилось ли вам обращаться к логопеду, например? – Нет, – односложно и категорически ответила Петуния. – А как у него с учебой? – У мальчика имеются определенные трудности с дисциплиной и вниманием. Что касается успеваемости, то у Гарри отметки всегда были выше, чем у Дадли. Читает, пишет, считает. Чего еще требовать от одиннадцатилетнего сорванца? Не думаю, что Гарри очень нравится учиться в школе. Больше всего он любит возиться со мной в саду: стричь, полоть, поливать, пересаживать… – Как Гарри сходится со сверстниками? Много ли у него друзей? Миссис Дурсль печально покачала головой: – Гарри никогда не приглашал в дом одноклассников. С другой стороны, он постоянно играет с Дадли и его друзьями. Наши сыновья хорошо ладят между собой. Доктор Ридл задал еще несколько вопросов супругам, осторожно подбираясь к тому, что его действительно интересовало. – Миссис Дурсль, когда поведение вашего сына изменилось? – 31 июля, – шумно выдохнул Вернон Дурсль, ерзая на диване. Доктор Ридл удивленно вздернул бровь, отмечая, что медлительный глава семейства впервые среагировал быстрее бойкой супруги. Расслабленно откинувшись на спинку стула, он изобразил вежливое участие и мягко спросил: – Откуда такая точность? Как он и ожидал, инициативу перехватила миссис Дурсль: – 31 июля Гарри исполнилось одиннадцать. Мы планировали, как следует отпраздновать его день рождение. В субботу собирались устроить вечеринку для детей. Пригласили школьных приятелей наших сыновей, соседей и родственников с детьми. В воскресенье хотели отвезти детей в зоопарк. Предполагалось, что Гарри ждет много подарков и приятных сюрпризов. – И что пошло не так? – Утром 31 июля мы с Верноном и Дадликом, сидели в кухне и ждали, когда к завтраку спустится именинник, – женщина опять потянулась за носовым платком. – Но Гарри почему-то из комнаты не выходил. Я дважды постучала и просила поторопиться. Так как ответа не последовало, то Вернон немного вспылил, ворвался в комнату сына, и в шутку приказал, выметаться из постели. Как не странно, прямой приказ на Гарри подействовал, хотя он довольно упрямый мальчик. А тут мгновенно сорвался с кровати и начал одеваться. Мы вернулись к столу, готовясь вручить Гарри подарки. А он, – голос Петунии Дурсль задрожал, – спустился вниз, молча прошел мимо и принялся… мыть посуду. Ну, вот. С тех пор Гарри не произнес ни слова. – Кроме того, что мальчик молчит, что изменилось в его поведении? – Все! Доктор Ридл, да он словно робот! – вскрикнула миссис Дурсль, но, осознав, что говорит слишком громко, вытянулась так, словно жердь проглотила. – Первые два дня я полагала, что Гарри обиделся на нас по неизвестной мне причине, и, следовательно, ломает комедию. Но в понедельник, позвонив в школу и соврав о какой-то жутко опасной инфекции, я принялась следить за каждым его шагом. За весь день он ни разу не открыл книгу, даже мельком не взглянул в телевизор, или хотя бы в окошко. Идя по улице, не попытался погладить щенка, или пнуть камень. Доктор, так нельзя притворяться! Такое ощущение, словно мой Гарри просто взял и исчез из собственного тела! – Не драматизируйте, миссис Дурсль, – осторожно попросил доктор. – Я уверен, что мы сможет убедить вашего ребенка, что общаться с помощью речи гораздо удобней. Скажите, а не произошло ли чего-нибудь примечательного накануне дня рождения вашего сына? – Нет, ничего такого, о чем бы стоило упомянуть, – задумчиво ответила женщина. – Ну, хорошо, миссис Дурсль. Вы говорили, что Гарри близок со своим братом. Возможно, ваш старший сын говорил, о чем-нибудь важном или странном? – Сейчас, когда вы обратили мое внимание, – очень медленно ответила Петуния Дурсль, – я кое-что вспомнила. Дадлик часто болтал, что, дескать, Гарри ждет письма, которое должно придти 31 июля. И вроде еще о том, что вскоре его пригласят в новую, особенную школу. Одним словом, – всхлипнула женщина, – очередная больная фантазия моего сына. – А что, письмо действительно было? – Помилуйте, доктор, – встрял в разговор глава семейства, – ну кто может писать одиннадцатилетнему ребенку? После этого доктор Ридл задал еще несколько вопросов Дурслям и мягко, но доходчиво намекнул, что больше их никто не задерживает. Пока Петуния шумно собиралась, хлопая сумочкой и шурша носовыми платками, ее супруг с удовольствием выбрался из плена подушек и робко спросил: – Доктор, скажите правду. Наш сын свихнулся? – Мистер Дурсль, прежде всего, хочу вам объяснить, что я не психиатр. В этой клинике, я консультирую родителей, у детей который есть определенные… эм… трудности в развитии. Фактически, я занимаюсь нейропсихологической коррекцией. То есть, чтобы вам было легче понять, некто вроде педагога. Отвечая на ваш вопрос, – продолжил доктор Ридл, – принято считать, что дети такого возраста, как ваш сын, не всегда могут отличать правду от вымысла. Отсюда различные фантазии, в которых, строго говоря, ничего патологического нет. Диагностировать же расстройство личности в столь юном возрасте ни один уважающий себя психиатр не рискнет. Так как с лица Вернона Дурсля, при всех признаках тяжкого умственного усилия, не сходило выражение замешательства, доктор вздохнул и уточнил: – У Гарри же не было галлюцинаций, бреда и навязчивых состояний? С инопланетянами не разговаривал? Воображаемых друзей в дом не приглашал? В таком случае, за мальчиком не замечалось ничего, что бы подходило под ваше определение «свихнуться». Как только чета Дурслей покинула кабинет, доктор Ридл вернулся в кресло директора Баббла, подтянул к себе медицинские файлы Гарри и начал сосредоточено заполнять. В дверь постучали. Старшая сестра Эванс аккуратно протиснулась в кабинет, не дожидаясь разрешения. Поставив на стол ключи, она спросила: – Доктор Ридл, принести вам чай? Или кофе? – Будьте любезны – кофе. И, мисс Эванс, – остановил он девушку, готовую проворно унестись, – с чего это профессионал и умница Дилан решил, что Гарри Дурсль – аутист? Сестра Эванс сдавлено хмыкнула и уселась на свободный стул, правда, ближе к двери: – Потому, что Гарри Дурсль демонстрирует все признаки? Не разговаривает, не проявляет интерес к окружению, не способен к совместному вниманию, повторяет навязчивые ритуальные действия, – начала перечислять девушка под одобрительный кивок Ридла. – Да, но рассказ родителей разбивают очевидную гипотезу в пух и прах. – Люди могут лгать! Тем или иным образом искажать реальность, – поправила себя мисс Эванс, испугавшись собственной предвзятости к Петунии и Вернону Дурслям, которые, увы, не понравились ей с первого взгляда. Томас Ридл с интересом уставился на старшую сестру. Безусловно, девушка показалась ему достойной научного внимания. Хотя также годилась в качестве вменяемого, в меру эрудированного, собеседника. – Действительно, – протянул доктор. – Но даже если Дурсли приукрашают истину, или выгораживают себя, слишком много фактов, что до одиннадцати лет умственные и социальные навыки мальчика пребывали в норме. Такое ощущение, что парнишка просто… – Не желает говорить, потому что не хочет, – понятливо кивнула Лили Эванс. – Я так понимаю, что сегодня мне не удастся познакомиться с пациентом? – Нет. Сегодня Гарри исследует невролог. Кажется, еще назначен прием у эндокринолога… – Еще бы. За денежки таких простаков, как Дурсли… – тихо проворчал мужчина, но решил не продолжать тему неумеренной коммерциализации клиники. Об этом он будет разговаривать со своим старым добрым другом Диланом Бабблом лично. – Доктор Ридл, я собираюсь подключить Гарри к нашей дообеденной группе развивающей терапии. А также к вечерней группе развития социальных навыков. – Естественно. Нет никакой причины держать ребенка взаперти. – Я попрошу персонал выдать Гарри альбом и карандаши… – Зачем? – изумленно уставился доктор, понимая, что переоценил понятливость и профессиональные навыки собеседницы. – Старшая сестра Эванс, достоверно известно, что арт-терапия… – Не работает при расстройствах аутистического спектра, – невозмутимо продолжила девушка. – Но мальчик хорошо рисует. Угадав невысказанный вопрос, она продолжила: – Я обнаружила это, когда оформляла документы Гарри. Мелкий паршивец, – мягко улыбнулась мисс Эванс, – так и норовил изгадить все бумаги своими художествами. Получается у него, кстати, очень реалистично. Мне понравились его карикатуры на родителей и старшего брата… – Хорошо, – кивнул доктор Ридл, – только не оставляйте карандаши в палате… – Потому что дети с таким диагнозом склонны к автоагрессии, – выпалила сестра Эванс и едва не прикусила язык, осознав, какой невыносимой задавакой выставляет себя перед, чего уж греха таить, понравившимся ей мужчиной. – Мисс Эванс, пожалуй, я обойдусь без кофе. К сожалению, сегодня понедельник, а значит, нужно ехать в Лондон. Индивидуальная консультация. Сложная, выматывающая, но хорошо оплачиваемая. Спасибо за помощь, но не смею вас больше задерживать. – Конечно, доктор Ридл. Всего хорошего. Томас Ридл, оставшись в одиночестве, позволил себе расстегнуть пуговицы пиджака, ослабить галстук, и вернулся к бумагам. Раздраженно выстукивая привязавшийся утром мотив, он пытался понять, что же его беспокоит. А беспокоило одиннадцатилетнее лохматое, близорукое и тощее недоразумение по имени Гарри Дурсль. И шестое чувство доктора медицины и доктора философии, рыцаря Ордена Кавалеров Чести Сэра Томаса Ридла, неисправимого скептика и циника, который бы никому не признался, что достиг положения только благодаря этому необъяснимому «шестому чувству», кричало о том, что не надо ему связываться со щенком.