Teenage dirtbag

Дёрнув на себя за тонкие лодыжки, Чонгук устраивается между стройных бёдер: Хосок всегда заводил его гибкостью тела, плавными линиями, точёными чертами. Дорвавшись однажды, Чонгук не в силах остановиться. Хосока хочется вылизывать от корней волос до пальцев на ногах; мять, кусать упругое и шлёпать по мягкому; целовать нежно, целовать жадно, заставлять задыхаться, проталкивая язык в глотку; ласкать до сорванного голоса, до оглушающего звона от оргазмов в ушах. Одним Чонгук не ограничивается никогда. Ему необходимо выжать Хосока до капли, испить до дна, осушить, а затем вновь напитать влагой, зализать все раны, убаюкать. И всё заново. Хосок стонет высоко, срываясь на хрип, когда Чонгук прикусывает тёмный сосок, втягивает бусину в рот, сжимая до боли оба сочащихся члена своей большой ладонью. Головки трутся друг о друга, смешивая смазку; Хосок крупно дрожит, хватаясь за широкие чонгуковы плечи. - Открой рот, малыш, - сипит Чонгук, переместившись выше. Он нависает над Хосоком, упираясь кулаками в матрас, и немного двигает бёдрами в стороны - твёрдый толстый член глухо шлёпает по щеке Хосока. Во рту старшего горячо и влажно, узкое горло приятно сжимает член, и кто бы только знал, как Хосок прекрасен с дорожками слёз, стекающих к вискам, как красивы его зажмуреные глаза и розовые щёки, как восхитительно вздуваются вены на его шее. - Перевернись, - командует Чонгук и Хосок с трудом, пытаясь отдышаться, встаёт на четвереньки. На лопатке горит имя его первого и единственного, того, кто может делать с ним всё, что угодно, но никогда того, чего Хосок не хотел бы сам. Чонгук обводит языком контур хрупких торчащих лопаток, губами задерживаясь на своём имени, стонет тихо, отчаянно, прижимаясь лбом к загривку - Хосок знает как действует на Чонгука одним своим существованием, одним тем, что он предназначен судьбой, тем, что принадлежит. Чонгук разводит бёдра шире, до белых следов сжимает худенькую задницу, толкается языком внутрь. Хосок скулит, подаваясь назад, прогибается в спине, задирает попку выше, складываясь почти пополам; Чонгук рычит, кусая за половинку и входит сразу на всю длину, удерживая дёрнувшегося Хосока за талию, натягивает на себя, замирая ненадолго: не для того, чтобы дать Хосоку привыкнуть - они занимаются сексом так часто, что даже смазка не нужна - а для того, чтобы в полной мере ощутить жар и сокращающиеся мышцы. Хосок елозит приоткрытым ртом по простыне, пачкая ткань слюною, пока Чонгук остервенело вбивается в его тело. Он молодой и ненасытный, чуть грубый, идеальный. Хосоку не нужно трогать себя, чтобы забрызгать спермой живот и постель. Чонгук замедляется - ещё рано для него самого. Уложив Хосока на бок, он забрасывает длинную ногу себе на плечо, ладонями обхватывая бедро, двигает коленом согнутую нижнюю в сторону, чтобы раскрыть ещё больше, притягивает ближе и снова врывается в мягкое тёплое нутро, заставляя Хосока зайтись в немом стоне. Чонгук успевает целовать острую коленку, покусывать икру, сминать стройное бедро - с Хосоком все первобытные, первородные инстинкты берут верх. Были бы у Хосока длинные волосы, намотал бы на кулак и... - Гуки... Гуки, я... - тихий шёпот, почти мольба, возвращает в реальность. Хосок совсем взмыленный, такой тонкий, такой любимый, слабой рукой держится за вновь твёрдый член, но ему не хватает. Чонгук улыбается мягко, словно обращаясь из волка обратно в человека, убирает хосокову ладонь и своей в несколько движений доводит до второго оргазма, наслаждаясь пульсацией вокруг своего члена внутри. Теперь можно. Чонгук отпускает ногу Хосока, укладывая уже мало что соображающего хёна под собой ровно, движется глубоко и размашисто, кончает долго, бурно, зацеловывая тонкую шею и плечи своего парня. Из последних сил Хосок обнимает Чонгука, гладит чуть дрожащее от оргазма тело, успокаивает, благодарит. Им не нужны слова - всё понятно и без них. - Люблю тебя, - шепчет Хосок, запуская пальцы во влажный затылок Чонгука. Чонгук улыбается - Хосок знает - как всегда после секса, и смущённо бомочет ответное, обнимая крепче.