Эпиграф — это последний шанс читателя одуматься и не читать всё остальное. ©
Двадцатилетие Академии отмечали с достаточным размахом, как того и желали мэр Второго и Военное министерство, поощряемое президентом, уютно устроившиеся в Капитолии. Еще бы, мирное население нужно было обеспечить защитой, а те, кто были обучен убивать при режиме Сноу, теперь числились достойными членами общества и применяли свои знания для пользы дела и передавали последователям. Надо ли говорить, что большинство воспитанников — это сироты которым повезло выжить в кровавом вертепе революции? Неплохой повод для самолюбования власть имущих? Мероприятие, призванное подвести итог успешной деятельности заведения до сегодняшнего дня, рассказать о пользе и перспективах в будущем, проводилось в огромном зале ресторана при отеле в центре Дистрикта, вдоль стен которого расположились длинные столы, устланные белоснежными скатертями и заставленные несметным количеством еды и выпивки. Вокруг сновали фотографы, допущенные в святая святых, чтобы запечатлеть, а затем и подразнить простых смертных результатами со страниц газет, пока же они просто выдавали свое местоположение вспышками. Для них были приглашены видные люди, отличники обучения и карьеры, Победители и просто невероятно богатые жители Панема. Мужчины глядели на окружающих с легким, едва заметным высокомерием и щедро расточали своим собеседникам снисходительные улыбки. Женская половина, ластящаяся к спутникам или потенциальным кандидатам в них, в красивых из струящихся тканей дорогих платьях разной длины, и благородно сверкающими украшениями, что выдавало их заоблачную цену. И украшений в том числе. Что-то струнное, мелодичное и ненавязчивое ласкало слух. Еще бы, музыкой точно занимался специалист. Хотя Гейл не помнил кто именно, да ему было все равно. Во-первых, в музыке он, мягко говоря, не силен, во-вторых, ему было наплевать до такой степени, что, даже, если бы сейчас кто-то принялся скрести гвоздями по оконному стеклу, он бы не заметил разницы. Да что там, он даже забыл про ненавистный перекрахмаленный воротник-стойку парадного белоснежного кителя, который беспощадно натирал шею и еще минуту назад нестерпимо хотелось как минимум сунуть палец между тканью и терзаемой, невероятно саднящей кожей, а как максимум снять его к чертям. И все потому что, отделавшись от очередных разнаряженных в пух и прах попечителей и перепоручив их мэру, который, кажется, чувствовал себя на мероприятии, как акула, среди мелкой рыбешки: вольготно и расслабленно, Гейл развернулся к дверям за очередной партией, преодолевших ритуал с прибытием и парковкой, гостей. И как будто примерз к полу. Она красива. И это осознание оглушительным звоном бьется в голове, разгоняя все остальные мало-мальски трезвые мысли. Темные волосы собраны в сложную косу, так, что длинная тонкая шея полностью открыта на обозрение. Вересково-сиреневая ткань платья ластится, от шеи сбегая вниз, обволакивая тело, очерчивая грудь и талию, собираясь складками, стремится к полу. И кажется, что удерживает все эти потоки ткани лишь тонкая застежка белого металла обручем обхватившая шею, достаточно лишь расстегнуть… Гейл тряхнул головой, разгоняя мысли и образы, наводнившие разум совершенно не ко времени. Сплетая тонкие пальцы, она потерянно крутит головой и благодарно улыбается, когда к ней приближается светловолосый спутник, по-хозяйски приобнимая ее за талию, шепчет что-то на ухо. А следом появляется и ее мама. Мелларк тоже никуда не делся. Все святое семейство в сборе, — ну почти, — а полковнику кажется, что он грязный шахтер ввалившийся на званый прием прямо в рабочей робе, и ему здесь попросту нет места, под этими недоуменно-любопытствующими взглядами. Сердце предательски пропускает удар. Ему бы постараться сбежать от этой компании на другой конец огромного зала, но куда денешься, если ты здесь главный и по задумке генералов из Министерства гостеприимный. Полковник старательно пытается продолжить гнуть губы в улыбке и каждый шаг навстречу дается ему с трудом, как человеку идущему на эшафот, а чтобы был порасторопнее еще и в спину подталкивают. Он уже не знает, что чувствовать, что думать, он не понимает рад ли этой встрече, ведь когда-то он так нежно и бережно лелеял в душе эту мечту, — нет не эту, в ней не было такой толпы народа, в ней он не знал Хлою, — теперь же ему ясно казалось, что он запросто и дальше бы пережил, не сталкиваясь нос к носу с прошлым так явно. Не лицезрел ретроспективу воспоминаний обгоревшими клочками мелькнувшую перед глазами, забивая нос запахом гари. Это слишком больно, а он не стальной. Ему же всегда хватало общения с Победителем Второй Квартальной Бойни, с которым он пересекался на официальных собраниях раз в пару лет и все их диалоги, как и состоявшийся сегодня минут двадцать назад, проходили по одному и тому же сценарию: — Как Китнисс? — Жива. Еще были варианты: «здорова», «в порядке» и «ничего нового», а сегодня появилось свежее: «сам увидишь». Все прочие произносились в зависимости от степени расположенности для диалога. Потом следовала пара секунд игры в гляделки, и они расходились по своим делам, оставаясь каждый при своем мнении и выводах. Хоторн не представлял, как на него повлияет чуть больше информации, в старом менторе же скорее всего остались хоть крупицы жалости, а может он и правда был убежден, что чужаку больше информации и не надо. Кто его знает, что творится в голове у Хеймитча? Гейл сжимает и разжимает ладони, словно пытается убедиться, что действительно сохранил контроль над своим телом и понять, что происходящее — реальность. И когда с этим свыкаешься, то дальше — проще, с происходящим надо поступить как с неприятного вкуса пилюлей: проглотить без сожаления, а горечь сама на нет потом сойдет. Несчастные влюбленные, дамы и господа, они так боролись друг за друга, наплевав на многих, что полностью заслужили звание счастливых. Расстояние между бывшими товарищами сокращается достаточно быстро. Молодая пара отстала по дороге встретив знакомых. И все тридцать мраморных ступенек подъема гостей, Гейл только и мог, что судить по выражению их лиц, что вечеринки по поводу воссоединения и примирения не обещалось. Удивлен ли он? Ничуть. В чужое счастье не влезешь, ни по приглашению, ни нагло с ногами. Так что он просто смотрит осознавая, что растерявшая после двух детей и спокойной сытой жизни всю худощавую угловатость и угрюмость, которую сменило странное спокойствие и настороженность в стального цвета глазах, это его Кискисс, а блондин с залысинами и едва заметной специфичной походкой ее драгоценный Пит, и остается только гадать, насколько же он сам изменился в их глазах. — Добрый вечер. — коротко кивает, начиная, и желая быстрее закончить пытку. — Спасибо, что приняли приглашение. — Не думала, что ты станешь домашним питомцем Капитолия. — снисходительно качает головой Кискисс. Неприязненно и горько. Они не виделись двадцать лет, но ненависть похоже в ней не утихла, иглами ощетинившись, защищая ее как панцирь. Гейл словно удар под дых получил, но что он может сделать? Начать объяснять, увещевать, ругаться? А смысл?! Она не нуждалась в этом тогда, сейчас и подавно все травой поросло. — Не думал, что ты настолько рада меня видеть. — зло усмехается он. — Спасибо, что пригласили, — игнорирует Мелларк резкость супруги, поглаживая ее пальцы, покоящиеся на его предплечье. — Давно не виделись, как твоя семья? — старается он быть вежливым. Уж лучше бы раскаленную спицу в глаз воткнул. — Чудесно. Вик в Третьем в Компьютерных лабораториях окопался, Рори в Одиннадцатом ищет себя, Пози, иллюстрирует детские книжки для капитолийского издательства, — словно отрапортовал Гейл. — Твоя, как вижу, тоже в порядке? — Да, все живы-здоровы. — Это главное. — А Хейзелл? — вдруг тихо интересуется Китнисс. — Умерла десять лет назад. — отвечает Гейл все так же сухо. — Я не знала. Соболезную. — Об этом не печатали в газетах, но спасибо. — Гейл не хотел вспоминать, ту бессильную ярость, которую испытывал только от одной мысли, что сердце женщины, вырастившей его и не только, поддерживавшей, пережившей столько всего, умудрилось дать слабину и просто остановиться, и он теперь один. От него зависят, на него надеются, близкие, ему подчиняется масса людей и он не имеет права развалиться, вот только ему не к кому пойти, как бы глупо в его возрасте это не звучало. И все-таки воспоминания явились мимолетным мгновением, напоминая, как он был готов наплевать на все и раздобыв заветный номер, просто услышать ее голос. Даже если после «Алло» раздадутся короткие гудки… Повисает пауза, тяжелая и тягучая, как ртуть, норовящая отравить окончательно, чурающихся друг друга людей. — Мам, пап, вы чего еще в дверях? — беззаботно интересуется, приблизившаяся со спины Хлоя, шумная и улыбчивая. За ней следует сияющий, словно новая монета, капрал в парадной форме, вежливо кивнувший, на секунду выпрямившись, расправив плечи. — Встретили старого знакомого. — обретает дар речи Пит, — Гейл, позволь представить, моя дочь — Хлоя. — Мы знакомы. — в один голос объявляют двое. Глаза Китнисс прищуриваются и она вопросительно смотрит на свою крошку и на друга детства, всем своим видом требуя ответов. — Так я же на него и работаю. — как ни в чем не бывало щебечет девушка, — Я же говорила. — Ты говорила, что ты секретарь начальника Академии. — Мне жаль тебя расстраивать, Кискисс, но я здесь не официант. — ехидно улыбаясь, напоминает о себе Гейл. Неизвестно откуда выпорхнул фотограф и фонтанируя энтузиазмом, выраженным длинной тирадой, полной восхищения, попросил совместное фото. В едином порыве группа развернулась, состроила счастливые лица и стоило представителю прессы отступить, как все занялись своими делами. — Эй, а я для полноты коллекции! — недовольный оклик, заставляет фотографа обернуться. — Тетушка Джоанна! — радостно заулыбалась все та же Хлоя, по всей видимости призванная спасти вечер и устремилась куда-то за спину полковника. Гейл оглянулся и понял, что только ради этого стоило организовать происходящую вечеринку, стремящуюся прямиком в ад. Полковник не знал, что забавнее: сам факт существования, такого обращения, и его даже не задело, что он о нем не знал, или опасно блестящая глазами Победительница, которая кажется старалась запомнить всех свидетелей происходящего до единого. Разумеется, только для того чтобы убить, потому что Джоанна никого живым не оставляет, а если и оставляет, то только потому, что жизнь жертвы представляет собой большее мучение, чем смерть. Уж Гейл то знает. Еще через какое-то время группе людей удается сдвинуться с места и переместиться к мэру, который при виде таких гостей стал еще счастливее, хотя казалось, куда уж больше. В полодиннадцатого Хоторн обнаружил себя, произносящим ту самую треклятую речь, которая упрямо не забывалась, как он рассчитывал, и улыбающаяся, словно смеющаяся, припоминая его обещание, Хлоя в толпе собравшихся гостей, не помогала. Потом его сменил генерал, затем слово дали мэру и со спокойной душой полковник выполнил то намерение, которое и собирался — ушел в другой конец зала, поближе к огромным французским окнам, ведущим на террасу и дальше на темную улицу, залитую светом, отражающимся в тонких лужах на асфальте. Сначала он болтал с беспечным Диком, наслаждавшимся происходящим, Гейл всегда поражался способности друга, чувствовать себя в своей тарелке даже в пчелином улье, а потом, когда товарищ скрылся в неизвестном направлении под непонятным предлогом, курсировал среди гостей и даже пытался поддерживать беседу, совершенно не понимая о чем идет речь. Кажется, рассуждали о его теоретическом повышении и в звании и в карьере, но поскольку генерал Майклс, место которого ему пророчили, никаких признаков недомоганий или желания оставить работу не демонстрировал, Гейл, не сильно принимал на веру весь этот треп. Единственное что точно знал Хоторн, это то, что ему невероятно хочется сломать руку капралу Уилксу, которые раздражал его до нервного тика. Каждый чертов раз, когда тот по-хозяйски укладывает ее на крепкую полуобнаженную спину Хлои. Его Хлои, уж себе то Гейл врать прекратил. Вот только в этой реальности все что оставалось полковнику это любоваться ею и тихо беситься, и недоумевать как он во все это вляпался. С той встречи прошло уже достаточно времени, а он честно старался не думать о ней, забыть на раз, два, три, три с половиной… восемнадцать. Это было глупое и безнадежное занятие, но оно хоть как-то отвлекало. Ну какого черта он тогда полез к ней с этими поцелуями, приглашениями? Было бы все гораздо проще, потому что даже война по сравнению с тем, что творилось последний месяц представляла собой, если не счастье, то спасение. — Смотрю ты освоил ораторское искусство. Гейл неохотно поворачивает голову, отвлекаясь от созерцания происходящего в зале, уже зная кто с ним говорит, но от этого не становясь менее удивленным. Как раз наоборот. — Это меньшее из зол, которому я научился, Пит. Ты что-то хотел? — С чего ты взял? — Мы не общались двадцать лет, сомневаюсь, что тебя распирает от потребности обсудить со мной все прогнозы погоды и поделиться наблюдениями о происходящем. — Хорошо. — Пит вздыхает. — Что ты можешь сказать о Джоне? — Об Уилксе? — Гейл собственным ушам не верит. Переводит взгляд с озадаченного Пита на Хлою. Он находит ее безошибочно, на этот раз она о чем-то приветливо и как-то по-домашнему щебечет с Хеймитчем, активно жестикулируя, указывает рукой на вездесущего капрала, улыбающегося самой лучезарной улыбкой и расправившего плечи, кажется, даже ставшего от этого, выше ростом. Китнисс тоже рядом с ними и кажется даже участвует в беседе. «Вот он, вот он звездный час твоей фантазии, расскажи о брошенных женах, скверном характере, игровой зависимости и горе алиментов и капрал, скорее всего, исчезнет с горизонта быстрее, чем доедят тарталетки с икрой, — принимается нашептывать внутренний голос, — Ну же!» И полковник бы с радостью это сделал, владей он хоть какой-то компрометирующей информацией о подчиненном, распускать же сплетни он так и не научился, да и кому как не ему, знать, что творят подозрения? А больше всего интересно, почему стоящий рядом мужчина думает, что ему скажут правду? И потому с минуту раздумывая, Гейл чуть жмет плечами. — Ничего устрашающего. Сирота революции, он на хорошем счету, и если весенние учения пройдут как задумано, у него неплохие шансы отправиться в Министерство с повышением в звании. А с чего вдруг такой сбор данных? — Не нравится мне как он вокруг Хлои крутится. — хмурится Пит, становясь похожим на человека, готового начать распугивать огнестрельным оружием ухажеров дочери. — Ты себя со стороны не видел. — насмешливо комментирует Гейл. Собеседник осекается: — Все так же ужасно? — Еще хуже, поверь мне. — Ладно, значит можно не беспокоиться. — выдыхает Пит. — А я этого не говорил. — качает головой Гейл, — Я же с ним не встречался — Ты не помогаешь. — обвиняет его бывший товарищ. — Ну извини. Зато ты теперь знаешь, что жених перспективный. Прости, надо пообщаться с гостями. Да Гейл бы воду крокодилам ушел менять, лишь бы не продолжать беседу в которой ни содержание, ни собеседник не располагают к душевности и увлекательности. Массовка вокруг, кажется в едином порыве, разговаривает, смеется, ест и пьет, целует воздух абстрактно и у щек друг друга. Весь этот шум невероятно назойлив и дабы абстрагироваться полковник возвращается к своему занятию, попутно обсуждая с мэром социальную программу Второго и соглашаясь на бильярд в ближайший уик-энд. Хлоя лавирует по залу, выгуливая бокал шампанского на тонкой ножке. При каждом движении в свете люстр и ламп сквозь слои юбки на обзор представлялся силуэт ее стройных ног, но словно этого не зная, и совершенно не подозревая какой вертеп творится в голове начальника, девушка игнорирует этот факт, благосклонно принимает заботу капрала, купается во внимании, которым ее одаривали все, Гейл был готов поклясться, что абсолютно, все мужчины, собравшиеся в зале, приветливо улыбаясь мягкой тихой улыбкой, кокетливо стреляя глазами из-под черного веера ресниц, пока собеседник заливается соловьем, ведет плечом, принимая комплименты и вступая в диалог. Изредка Гейл ловит ее пристальный взгляд и чуть приподнимающиеся в улыбке уголки губ, прежде чем бокал снова их скрывает. И это настолько мимолетно, что он считает, что ему кажется и вновь и вновь смотрит в сторону девушки, стараясь понять… — Ты похож на голодного пса, увидевшего кость. Прекрати на нее глазеть. — Зловещим шепотом потребовала Джоанна, словно вырисовавшаяся из воздуха. — Да ладно, мало ли что я увидел в той стороне. Пока мои руки при мне, все в рамках приличий. — даже не стал отнекиваться от обвинений пойманный с поличным Гейл, нехотя переводя взгляд с Хлои на плотоядно ухмыляющуюся Мэйсон. Разумеется она проигнорировала парадную форму, с присущей ей прямолинейностью сообщив, что робы ей хватает и в седьмом в остальные триста шестьдесят четыре дня. Черно-белое платье сплетаясь на груди в замысловатые петли, ластилось к худощавой фигуре хозяйки, подчеркивая изгибы и бледный цвет кожи, устремлялось к полу. У корсажа был достаточно глубокий вырез, но у Гейла отвлечься все равно не получалось. Короткие волосы уложены в подобие вечерней прически, а лицо, как выражалась сама Джоанна «испачкано косметикой». И во всей этой внешней видимости консервативности и сдержанности так и сквозили энергия и необузданность, излучаемые самой женщиной. — Твое счастье, что тут тьма свидетелей, иначе оторвали бы тебе ее родители все что только можно, а не только руки, как только узнали о твоем интересе, и доводов твоих не учли. — предрекла Джоанна, теснее прижимаясь грудью к обтянутому парадным кителем плечу Гейла и окутывая тонким ароматом розмарина. — Да им до меня и дела никакого нет. — Ты прав, на тебя им плевать, — безжалостно припечатала Джоанна, прижимаясь к собеседнику, медленно и изящно обошла его со спины, словно змей-искуситель, опутывающий жертву, — а вот за дочурку они переживают. — Закончила она шепотом на другое ухо. — Так вот для кого мы ломаем комедию? — уточняет Гейл, упрямо игнорируя боль от сообщения собеседницы, склоняясь к уху Мэйсон и со стороны всем кажется, что эта парочка воркует о чем-то личном, намертво поглощенная друг другом. — А заодно и для твоей ненаглядной Хлои. Девчонка опять смотрит в твою сторону, — вторая рука Джоанны заботливо легла на гладковыбритую щеку полковника и большой палец ласково погладил кожу, предотвращая попытку оглянуться и заставляя смотреть на нее. — Пусть она думает, что ей показалось. — попросила она. И на секунду Гейлу послышалось, что в ее тоне сквозило беспокойство отнюдь не о Хлое, а о нем самом, но потом словно морок спал, и Джоанна сверкнула глазами, а губы, накрашенные яркой помадой, изогнулись в улыбке: — Если уж тебе настолько не терпится, всегда можешь посетить мою комнату. — Не до такой степени. — огрызнулся Гейл и Джоанна звонко рассмеялась. — Слава богу, может повезет, и я высплюсь. — Все бывает в первый раз. — заметил полковник. — Потанцуем? — лукаво подначила Джоанна. — Не напрягайтесь, мэм. — учтиво просит Гейл. — И избежать возможности, продемонстрировать собравшимся, как ловко я смогу увернуться от твоих попыток оттоптать мне ноги? — тонкие брови Джоанны чуть приподнялись, а глаза провоцирующе сверкнули. — Да ни за что. — Уж кто бы говорил?! — фыркнул Хоторн в ответ, предлагая ей открытую ладонь. Вечер закружился в танце своим чередом и все те минуты, что звучала музыка, двое весело смеялись, словно играя в игру и соревнуясь в попытках предсказать, когда оппонент попытается сбиться с шага или оступиться и убирая ноги за секунду до этого. В итоге вышло очень неплохо, и Джоанна даже позволяла себя вести, периодически ласково улыбаясь и напоминая, чтобы партнер брал пример с их общей знакомой и прекращал высматривать ее. После Мейсон, пожаловавшись на духоту, ускользнула на балкон, подышать свежим воздухом. У Гейла были подозрения куда она сбежала, но кто он такой, чтобы выступать с критикой. Вечер дальше тек по накатанной, без сбоев и накладок и дабы передохнуть немного, Гейл не придумал ничего лучше, как сбежать в уборную, выбрав ту что подальше от скопления народа. Совместить приятное с полезным, к тому же от музыки одни отголоски и никакого общения. Как мало надо для спокойствия. Брошенный мельком взгляд в зеркало явил полковнику достаточно хмурого мужчину, который уже даже не прикладывал усилий, чтобы держать брови сведенными к переносице, чтобы казаться строже. — Дурак! — сообщил он своей копии, покачав головой и пригладив волосы влажной рукой, дал себе обещание продегустировать весь алкогольный ряд, на который расщедрился банкетный стол, а если повезет и Хеймитч потерял сноровку, то и на два раза и пошел на выход. Какого же стало его удивление, когда не успел он и шага сделать, как был втолкнут обратно в уборную, а язычок замка громко и безапелляционно щелкнул, перекрывая все попытки к теоретическому побегу. И даже если бы Гейл попытался, путь ему преграждала Хлоя с распахнутыми глазами, удивленно смотрящая то на свои тонкие руки, то на полковника. Нервное дыхание выдавало ее волнение с головой, как и постоянное облизывание губ, и бегающий взгляд. Казалось, она сама в шоке, что здесь находится. — Что с тобой? — взволнованно спрашивает Хоторн первое что приходит в голову. — Те же цветы были для меня? — неожиданно выпаливает Хлоя, ловит секундное недоумение на лице мужчины и очертя голову ее несет дальше — Они были мои! Ты… ты… ждал меня в больнице, неделю заботился обо мне, волновался, навещал и развлекал этой дурацкой речью. Эти же вещи… это же ты их принес? — указательный палец обвинительно ткнулся в мужскую грудь. — Это имеет значение? — Признавайся! — Я, — коротко отвечает Гейл, искренне надеясь, что Хлоя не начнет рыть дальше, требуя словесных объяснений мотивов его поведения. Это будет уже перебор. И он делает, что привык, старается расставить все по своим местам, упорядочить и попытаться продолжить контролировать: — Это тебя ни к чему не обязывает, если… — его прервали на полуслове. Неожиданно девушка порывисто кидается вперед и обхватив лицо Хоторна ладонями, впивается в его рот губами. Прикусывая его за нижнюю губу, торопливо и отчаянно, как будто боится, что ее оттолкнут. Она требовательна и настойчива, да и у Гейла не имелось ни одного довода в пользу того, зачем ему делать подобное и потому он подчиняется. Его окутывает таким знакомым ненавязчивым ароматом. Он не знает духи это или мыло, для него этот запах сама она. Происходящее слишком похоже на страшный сон, в котором смешались теплые мечты, которым не суждено сбыться, и кошмары, которых не должно было быть. А раз это не реальность, то зачем задумываться? Поцелуй прерывается, даже толком не успев начаться, обеспечивая чувство досады от того, что отобрали столь вожделенную сладость. — Ты превратил мою жизнь в кошмар, — чуть запыхавшись, пожаловалась Хлоя, отнимая руки. — Тогда мы квиты. — Ее лицо настолько близко, что, кажется, ее распахнутый взгляд — это целый океан, в котором можно утонуть… можно, и — хочется. И Гейл капитулирует. Сгребает Хлою в охапку одной рукой, второй ласково гладит по щеке. Целует в ответ удивленно распахнувшую глаза девушку, так естественно и властно, будто принятое решение давало ему право больше не волноваться ни о чувствах, ни о последствиях собственной глупости. Ладонь перемещается на затылок Хлои, привлекая, не позволяя увернуться. Девушка прерывисто вздыхает, словно за секунду до погружения в воду, запрокидывает голову, подставляясь под губы Гейла, которые скользнули по подбородку, по шее, устремляясь все ниже. Ее пальцы беспорядочно гладят мужчину по голове, по волосам, лицу, с неуемной нежностью, граничащей с всепоглощающей страстью, в которой, кажется можно захлебнуться, если не касаться его, будто он вот вот исчезнет, а она не знает как это предотвратить. Полотно двери дрогнув, все-таки выдерживает натиск двух тел, сплетающихся с каждой секундой все теснее. И все вокруг разрывается на тысячу осколков, проливаясь теплым дождем, как будто их реальность перевернулась в другую плоскость. И весь мир у ног, сминая собой неловкость, смущение и недосказанность. Он хочет ее так давно, что кажется себе диким неотесанным животным. Варваром, не признающим приличий, жаждущим и желающим завладеть всем, без оглядки. Его руки везде шарят, ласкают, сжимают, получая в ответ лишь приглушенный стон. Горячие пальцы скользят под одежду, задирают гладкую ткань подола платья, оголяя ноги, устраивая их поудобнее на своем бедре. Она его безумие, она сейчас нервно пытающаяся подступиться к его кителю и воюющая с застежками, разлилась по его венам, она, подставляющаяся под его губы, позволяющая оставлять на себе влажные дорожки поцелуев, заполонила его голову, шипами вонзаясь в мозг, и больно и не выкинуть, никак. — Пойдем со мной, — шепчет Гейл куда-то ей в шею, а потом заставляет себя оторваться от Хлои. — Или беги, и чем быстрее, тем лучше. Цветная радужка ее глаз затянута черным зрачком. В животе все сжимается от страха, что вот сейчас всё закончится. И он буравит ее взглядом, ее все еще оставляющую руки под распахнутым на половину кителем, пробравшуюся под рубашку, ожидая не подачки, а разрешения. Хлоя прерывисто дышит, облизывает припухшие от поцелуев губы. И она пошла, оставив в воздухе повисшее шепотом откровение: — А мне не к кому.VII
11 ноября 2016 г. в 18:39