Mi corazоn

Свечи почти догорели, освещая своим теплым, неярким светом небольшую комнату, кровать и светлеющее на ней гибкое тело молодого дора. Волнующе и красиво. Всегда… Хуан сидел рядом: застыв, замерев, не двигаясь, и любовался своим нежданным, поздним счастьем. Он, с нежностью во взгляде, которая немало бы удивила любого, кто знал сурового, почтенного рея, строгого домоправителя, доверенное лицо соберано, бывшего работорговца. Да что там… О том, что ледяной Хуан вдруг воспылал острым чувством к нескладному северному мальчишке, не подозревал никто, даже сам соберано. Особенно соберано. Хуан, подумав о хозяине, зябко передернул плечами. Узнай Алва о случившемся, не избежать беды ни Суавесу, ни юному Ричарду. И надо же было так влипнуть и раскрыть рот на собственность хозяина. Хуан не раз корил себя за то, что не удержался, коснулся-таки однажды такой прекрасной светлой кожи Рикардо, жадно, безоглядно, как в омут! И верно. Их странные отношения были подобны омуту, который затягивал, ежечасно грозя разоблачением и бедой. Однако ж, сердцу не прикажешь и Хуан, оправдываясь лишь тем, что юный дор тянулся к нему сам, благодарил святую Октавию за каждый отыгранный у судьбы день. Пил это опасное счастье большими глотками, и по-кэналлийски не оглядываясь. Рикардо того стоил. Мальчик стоил и жизни. Почему Рикардо ответил? Все было до смешного просто. Однажды найдя в суровом Хуане утешителя, растирая текущие по щекам слезы, вызванные незаслуженной резкостью соберано, нечаянно уткнувшись в шелковую рубаху Суавеса носом, и поддавшись на тепло рук, которые успокаивали и дарили тепло, северный дор, изголодавшийся по простому человеческому участию, неизбалованный заботой и нежностью, неожиданно для Хуана переступил какую-то черту. Прижался. Затрепетал. Замер, дрожа, наслаждаясь. Молодой волчонок, скалящийся на окружающих, но уступивший перед простым человеческим теплом. Это стало их тайной. Ричард был слишком герцогом, чтобы позволить обнаружить эту невозможную во всех смыслах связь. Он позволял Хуану многое, захлебывался в остром удовольствии, растворялся в неге и нежности, но все это оставалось за закрытыми дверями. Оно и понятно. Хуан же этому был только рад, особенно, когда поймал тяжелый взгляд, которым соберано проводил покинувшего столовую Рикардо. Ох, не хороший то был взгляд. Так хищник смотрит на приглянувшуюся добычу. Удивляло Суавеса только одно — как это соберано не разглядел «юношу» раньше? Отчего тянул, дразнил, обижал? И вот теперь, когда в страшных синих глазах потомка Алваро Алвы горел жадный огонь, Хуан понял, что наслаждаться счастьем ему придется очень недолго. Рокэ не из тех, кто будет ходить вокруг да около. Оставалось надеяться, что Рикардо не сглупит и не пойдет против воли соберано. Да, больно! Но жизнь мальчика Хуану дороже, чем… собственное сердце. — О чем ты думаешь? Не спит. Давно? Дорито приподнял голову, и серые глаза блеснули в теплом свете свечных огарков:  — Что-то случилось? — Случилось, мi corazоn* — Хуан печально улыбнулся, нежно касаясь белоснежной и гладкой словно лучший атлас из Багряных земель, кожи на спине мальчишки, юлить и скрывать от Рикардо очевидное опасно. — Я могу помочь? — Дик приподнялся на локте. Смотрит серьезно, даже не осознавая всего своего очарования. Милый… — Рикардо, — Хуан подавил рвущийся наружу вздох, — я заметил определенный интерес, который возник к тебе у соберано. Это может быть… Теплая ладонь накрыла его губы, не позволяя Хуану озвучить свою тревогу. Рикардо сидел, приблизив свое лицо так близко, что даже в полусумраке, Суавес мог различить все черточки молодого лица, на котором теперь явно читалось возмущение. Не страх. Глупыш… — Мне плевать на него и его интересы! — выдохнул дор, — пусть катится к кошкам! И вообще, какое нам до него дело? Только не говори, что ты… Плохо… Куда хуже, чем Хуан мог предположить. — Да, боюсь! — Суавес мягко отстранил ладонь Дика от своих губ. — За тебя. Соберано горяч, очень и он всесилен. Не перечь ему, Ричард, умоляю. — Да как ты… как ты можешь говорить мне подобное?! — русая голова дернулась, а серые глаза теперь занимали едва ли не половину лица, — я думал ты меня… любишь. — Te quiero con todo mi corazón** — Хуан замирает, уверенный в том, что Рикардо его поймет, — Потому и прошу. Поверь… Рикардо долго смотрит, вглядываясь в самую душу, и понимает — все. Он прижимается к Хуану, обвивая его руками, с силой самих скал, но при этом целуя его в висок, совсем невесомо.  — Он не посмеет… Не тронет меня, не бойся. — говорит дорито быстро и сбивчиво, так, будто соберано стоит сейчас за дверью, — он ничего не узнает. Мы будем осторожны, очень. — Это ничего не изменит, — голос Хуана полон безнадежности, — он хочет тебя. Я это видел. Соберано всегда получает то, что хочет. — Пф… — Рикардо фыркает Хуану куда-то в шею, — значит, в этот раз не получит, тоже мне беда. — Глупый мальчишка… — вздыхает Суавес, понимая, что не смог ничего изменить, лишь раззадорил в герцоге упрямство. Плохо, ай как плохо! Что ж, он попробует еще раз, завтра. Возможно, получится более убедительно, если Рикардо не будет к нему прижиматься почти обнаженным телом, не будет целовать, шептать разное. Он попробует еще раз, и приложит все силы, чтобы сберечь мальчишку, пусть не для себя, лишь бы жил, у соберано рука тяжелая, а нрав и того тяжелее. И это в последний раз, Хуан, клянется памятью своих предков. «Мi corazоn! — мысленно шепчет Суавес, зарываясь рукой в русые мягкие волосы и привлекая Рикардо к себе, — Te voy a echar de menos***».