Mi corazоn

Как подобное могло произойти, Хуан не понимал. Он вообще не сразу понял, что происходит, даже в тот момент, когда трясущийся от ярости Алва, швырнул ему в руки своего юношу. Ричард был белее снега, но… ухватив мальчишку за плечи, Суавес не почувствовал, чтобы тот дрожал. — Он пытался отравить меня, — выплюнул соберано на кэналлоа. Прекрасное лицо Алвы сейчас походило на лик закатной твари. — Отравить? — Хуан так стиснул пальцы на предплечьях дорито, что они побелели. Сердце его с силой ударилось о ребра. — Представь себе, — зло хохотнул соберано, обжигая Рикардо страшным взглядом. Мальчишка вздернул подбородок и посмотрел на Росио, намереваясь выдержать этот взгляд. Карьярра! Допустить этого было совершенно нельзя, соберано и без того зол, а этот молчаливый вызов Рикардо может стать последней каплей. Последней оборвавшейся ниточкой, что удерживает Алву от убийства. Отравил… Ударил в спину… Предал… Ай, как плохо! Алва не простит предательства. Нужно что-то… Хуан резко дернул руки Рикардо, выкручивая их, так, чтобы тот низко согнулся, чтобы не дать ему, глядеть соберано в глаза и тем более что-то сказать. Жестко. Но сейчас Суавес готов был пойти на что угодно, лишь бы выиграть время и сохранить мальчику жизнь. Хоть бы хозяин не решил опуститься до личной мести… — Убери это отсюда, — прошипел Росио уже на талиге, чтобы Ричард понял его, вкладывая в свои слова все презрение мира. Но Хуан знал своего соберано и отчетливо видел за этим лишь боль, всепоглощающую… — Запри до утра, я позже решу, что с ним делать. Сдерживая вздох облегчения, Хуан почтительно кивнул Алве и с силой толкнул Рикардо в темноту коридора. До утра… Хорошо, что не сейчас, не в горячке, а там будет видно. Соберано не уточнял, где именно следуют запереть совершившего преступление оруженосца, потому Хуан решивший, что выбор места заточения был оставлен за ним, отвел Рикардо в его комнату. С шумом захлопнув дверь, он, наконец, ослабил пальцы, которые уже сводило, мимолетом думая о том, что на светлой коже дорито непременно останутся безобразные следы от них. — Хуан… — только и смог выдохнуть Рикардо, пряча лицо на груди Суавеса. Тот обнял, прикрыл, теперь задрожавшие плечи ладонями, осторожно поглаживая их и тихо произнес: — Что же ты наделал, carlito*? Ричард всхлипнул: — Я больше не мог этого вынести, — дорито сильней прижался к Хуану, — сил моих не осталось. Я… Хуан, я его… я просто не мог больше притворяться. А сегодня утром кансильер показал мне один документ, в котором говорилось о том, что очень многие люди лишатся головы, если Первый маршал останется жить. Он же дал мне яд. Понимаешь, я подумал, что это хорошая возможность все закончить одним разом и спасти при этом массу ни в чем не виновных людей. — Он убьет тебя. — Он выпил три бокала с ядом, ему не дожить до утра. — Соберано Алваро с малолетства приучал детей к самым сильным ядам, то, что Росио выпил, скорее всего, ему не повредит, а ты… — Я все равно не продержался бы долго, Хуан, — Ричард отстранился и поднял на Хуана полный отвращения взгляд, — он уже у меня встал поперек горла… И самое ужасное в том, что я видел — у него все серьезно, он любил, я же… тварь закатная. — Это не так, — Хуан нежно обхватил лицо дорито ладонями, заглядывая в глубину несчастных серых глаз, — так сложились обстоятельства. Не вини себя. — Я покушался на жизнь твоего соберано… Долг велит тебе ненавидеть меня! Я сам себя ненавижу! — выдохнул Рикардо и в его глазах блеснули слезы. Хуан удивлённо приподнял бровь.  — Мне жаль его, жалко тебя… Прости, что втянул тебя во все это. — Неужели ты думаешь, что я могу ненавидеть тебя? Разве можно ненавидеть собственное сердце? — Хуан, отпустив лицо Ричарда, с силой притянул юношу к себе, целуя холодный, покрытый испариной лоб, — Я люблю тебя… Так они стояли опасно долго. Нужно было запереть комнату и уйти, но Хуан продолжал стоять, бездумно вслушиваясь в то, как бешено стучит сердце в груди Ричарда. Нужно что-то придумать, на что-то решиться, но… — Иди… — слабый голос Рикардо вывел его из оцепенения и заставил вздрогнуть. — Я найду выход, верь мне, carlito. Ту ночь Хуан не спал. Суавес мерил широкими нервными шагами свою комнату, он должен был быть сейчас при соберано, шутка ли — три бокала с ядом, но Алва отослал его, покрываясь потом, лихорадочно блестя больными глазами и желая пережить свою боль и слабость в одиночестве, как истинный Ворон. Соберано волновал, но куда больше его тревожил оставшийся один на один с бедой северный дор, которого южное кэналлийское сердце сурового Хуана, любило больше чем воздух дарящий жизнь. Время тянулось бесконечно, и когда перед рассветом, услышав звон колокольчика, Суавес заглянул в спальню Росио, тот уже решил судьбу своего оруженосца. Несмотря на все свои страхи, глядеть на ставшего за прошедшие часы похожим на призрака Алву было тяжело, нестерпимо. — Посади его в карету, — чуть слышно произнес бледными губами соберано, — и вывези на границу Талига с Агарисом. Пусть эта падаль убирается! В прихожей возьмешь шкатулку, передай ее ему, когда вы достигните места назначения. Пусть память о том, что он сделал, не отпустит его до последнего вздоха. Прихвати с собой Сону, отдашь ему и ее, я более не желаю видеть эту лошадь в своих конюшнях. Соберано прикрыл глаза и тяжело вздохнул. Выглядел он больным. Но Хуан знал, что виной тому был не яд. Росио продолжал: — Пусть Окделл катится… к Ракану. Да хоть к самому Леворукому! Уверен, что ничего хорошего герцога в этой жизни больше не ожидает. Но мне это уже неважно. Поверить услышанному, было сложно. Если бы было действительно неважно, Алва выглядел бы сейчас иначе. Да и тот факт, что соберано не стал убивать мальчика, говорил сам за себя и заставлял в душе все трепетать и стонать одновременно. Суавес сейчас чувствовал себя последним мерзавцем на этой земле. Он молчал, заставляя себя глядеть на Росио, мысленно умоляя того простить их обоих и его, старого дурака, и мальчика. Впрочем, то, что произошло, было полностью его, Хуана, виной. Рикардо не мог ответить соберано взаимностью, потому что уже любил. Понял ли это Росио? Или же считал, что мальчик просто пошел на поводу у его врагов, мечтающих избавить Талиг от герцога Алвы? Тот раздраженно покосился на Суавеса. — Ты плохо слышишь? Исполняй! И да, не вздумай сводить с этим господином счеты сам. Я запрещаю тебе. Пусть убирается! Хуан кивнул и поспешил выйти. Но прежде, он кинул на Алву полный вины взгляд, точно зная, что он видит своего хозяина в последний раз. Простите меня, соберано, простите за все… Хуан сбежал по лестнице, выскочил во двор, и, вздохнув полной грудью, приказал заложить закрытую карету, приготовить лошадь для себя и Сону. — Быстро, Алехандро! Ты едешь со мной. Дело секретное. Приказ соберано! А потом он чуть ли не бегом отправился в комнату Рикардо и, подхватив на руки спящего дорито, который, не раздеваясь, уснул сидя в кресле, поспешил обратно во двор, малодушно опасаясь, что хозяин передумает и не сможет оторвать от себя того, кто по жестокой насмешке судьбы оказался и его сердцем тоже. Кроме шкатулки, оставленной Алвой Ричарду, Хуан не взял из дома соберано ни талла, даже сменной одежды. Все, что им потребуется он раздобудет позже, сам, даже если придется выйти на большую дорогу и обобрать до нитки какого-нибудь толстосума мечтающего о реставрации Раканов. Карета выкатилась за ворота, глухо застучав по мощёной булыжником улице Мимоз. На козлах сидел хмурый и сонный Алехандро, который не имел ни малейшего представления о том, что происходит. Хуан гарцевал рядом с каретой, ведя за собой на поводу Сону. Уезжая, Хуан не нашел в себе сил обернуться. Уходя уходи… Прищурясь, он глядел вперед, туда, где рассветным пурпуром загоралось на востоке небо. Смотрел и думал о том, что теперь все в его жизни круто изменится. О том, что больше не вернется в Талиг, не сможет увидеть далекую и любимую родину, больше никогда не пройдется по цветущим гранатовым садам Алвасете. Кэналлоа для него теперь также недоступна, как и столица. Размышлял о том, что их с Рикардо ждет пожизненное изгнание. Но разве это имеет какое-либо значение, если теперь они будут вместе? Как сложиться их дальнейшая жизнь? Кто ж знает. И все же Хуан был совершенно уверен — он не отпустит дорито ни к какому Ракану, да и в Агарисе мальчику делать совершенно нечего. Да, они подадутся на юг, но туда, где никто не узнает в Рикардо благородного герцога Окделла, оруженосца Первого маршала. Они уедут так далеко, куда отголоски новостей из Талига доходят спустя много-много месяцев, да и те — размытыми, невнятными слухами. Туда, где никто не сможет указывать им, как жить и что делать — на самую границу мира. Где этот чудесный край, Хуан пока не знал, но, поглядывая на карету, в которой ехал Рикардо, был уверен в одном — он обязательно разыщет ее, ту землю, в где они будут счастливы и бросит ее к ногам своего сердца.