Ambivalent idea

Ночами Коту становилось настолько невыносимо тоскливо, что он едва мог себя контролировать. Этот лунный свет сводил с ума, он заставлял снова и снова приближаться к своему личному магниту безумия, к этому невероятному коктейлю чувств, переполнявших грудь лишь при одном воспоминании о ее запахе. Она спала на своей кровати, беспокойно метаясь на смятых простынях, иногда отчаянно шепча чье-то имя, такое знакомое, такое похожее на что-то из его памяти, что невольно останавливалось сердце. Ее аккуратные пальчики сжимали легкие одеяла, совершенно не спасающие от холода, ее дыхание беспокойно ускорялось, словно бы кислорода не хватало, но избавления не было даже во снах: там был холод и пустота, гуляющее эхо далеких отблесков боли и слез. И только он, чудовищный монстр, тварь, пугающая малышку до смерти, до неприятного запаха страха, струящегося по бледной, целованной луной кожей, мог спасти свое сокровище от этого ужасного кошмара. «Она зовет тебя, Адриан. Ты же помнишь ее, правда?», — шептал голос внутри, но монстр вытряхивал его из себя, не способный пережить еще и его печали. Голос, зовущий его в голове, был так же печален, как и взгляд этой невероятной девушки, сумевшей приютить у себя монстра. Имя, которым звал его голос — это пустой звук, ничто, рассыпающееся пред ее слезами. Она плакала во сне, и он просто не мог спасти ее, не мог защитить от боли, что пряталась где-то глубоко внутри этого хрупкого тела. Монстр утробно урчал, подбираясь к ее кровати. Медленно разворачивал себя прочь: в памяти все еще были свежи воспоминания о том, с каким ужасом она смотрела на него, ворвавшегося в ее дом. Тоскливо скреб когтями по ковру, словно был не в силах идти в другом направлении, кроме как к ней: она была подобна самому желанному запретному плоду, к которому нельзя прикасаться. Он обещал, он поклялся самому себе, что никогда больше не позволит себе даже мысли о том, чтобы коснуться ее мягкой кожи. Но память услужливо подсовывала воспоминания о том, как трепыхалось ее дыхание в его пасти, о том, как сладка была кожа на ее шее и желанна кровь, текущая по тонким венам. Он — монстр, не достойный этой чистой правды, далекой, как холодный свет звезд. Он — тварь, почти убившая свое спасение из желания обладать, не позволить никому касаться ее. Он — потерянный блеклый огонек своей души, уже и не надеющийся на спасение. Мари вздрогнула, резко просыпаясь от своего недокошмара, в котором она снова не могла помочь Адриану. Он шел во тьму, и совершенно не оборачивался на ее крики, мольбы и угрозы. Словно бы не слышал. От этого ее сердце разрывалось от тоски, и никакие мысли о том, что она непременно найдет способ спасти его не помогали справиться с этой болью. Медленно садясь на кровать, девушка с замиранием сердца наблюдала за Нуаром, сидевшим у изголовья ее кровати. Безмолвный, с горящими глазами-провалами, поникший и настолько одинокий в лунном свете, он казался настолько нереальным и совершенно не ужасающим, что девушка непроизвольно протянула к нему руки, от которых он шарахнулся, словно бы они были в язвах и сочащихся гноем рубцах.  — Что такое, Кот? — голос со сна хриплый, то ли от беззвучного крика, пронизывающего весь ее беспокойный сон, то ли от ужаса осознания, что Маринетт собралась делать. Тикки незримо маячит где-то рядом, не останавливая, но и не поощряя действий своей подопечной. Квами понимала, что настоящая магия должна родиться именно так, спонтанно, иначе грош цена такому спасению. — Тебе больно? Монстр склоняет голову вбок, словно бы не понимая, что у него спрашивают. Больно? Можно ли считать ту тоску, разрывающую грудную клетку болью? Можно ли вытащить боль отдельно из его измененного тела? Можно ли понять, почему голова так раскалывается от крика, отчаянного и одинокого, похожего на эхо воспоминаний самого себя, растворяющегося в тумане забвения? Мари опускает на пол голые ноги, и Монстр невольно облизывается, не отрывая взгляда от ее лодыжек, с повышенной заинтересованностью рассматривая аккуратные пальчики на ногах, отчего девушка невольно вздрагивает, словно взгляд может быть ощутим, как что-то осязаемое. Девушка нетвердо встает на ноги, пошатываясь от усталости, которая никуда не пропала, затем делает робкий шажок вперед, выставляя перед собой ладошки, показывая, что она не ударит. Кот урчит, вздыбливая холку, отступает назад, но ровно настолько, насколько позволяет ему разум. Все его естество тянется навстречу протянутым рукам, каждая клеточка прожигается изнутри, словно бы медленно умирает без тепла, что таится в ее коже, в ее аромате и голосе.  — Ну же, иди сюда, — тихо шепчет героиня, усаживаясь на ковер, почти беззвучно сглатывая свой страх, отбрасывая прочь все сомнения. Он сможет справиться с этим желанием убивать. Нуар сильнее, она в нем уверена, и если не протянуть ему руку помощи, сам юноша не справится. А для этого нужно быть храброй. Кот почти воет, тянет на низкой ноте свою отчаянную песнь, пригибаясь к полу полудугой, после чего внезапно, словно бы в него выстрелили в упор в самое сердце, тут же падает, больно ударяясь ребрами о пол. Ему неудобно, дышать получается через раз, и он, словно прыгая в ледяную воду с головой, зажмуривает глаза, задерживает дыхание и… … Медленно, секунда за секундой, переворачивается на спину, подставляя живот девушке, замершей совсем, как неуверенный язычок пламени, что может потухнуть от сильного порыва ветра. Таково его извинение: он отдается на волю своего спасения, беззащитный перед ней. Девушка в своем праве ударить его настолько сильно, насколько она сможет. Она может оттолкнуть его прочь, может просто встать и уйти, брезгливо обходя Кота по дуге. Все в ее праве, все в ее власти. Но вместо этого девушка прикладывает маленькую ладошку к почти мохнатому пузу, сначала приучая его к своему теплу. Монстр непроизвольно вздрагивает, словно страшась получить от нее удар, но затем понимает, что Маринетт и не собиралась его бить. Медленно, внимательно вглядываясь в его лицо-морду, девушка начинает водить ладошкой по его коже, оставляя легкий аромат и медленно расползающееся внутри тепло. В голове шумит от эмоций и крови, легкие замирают, не способные спускать воздух, а в голове слышится смешливый голос, такой знакомо-надоедливый, отчего становится еще теплее там, внутри, в груди, где гулко бьет сердце пойманной птицей в силки: «Гладит она тебя, дурень неотесанный. Еще бы ты не тупил, было бы вообще прекрасно!»  — Ты мурчишь? — легко смеется девушка, на мгновение останавливая руку на солнечном сплетении, чувствуя под пальцами легкую вибрацию. Монстр не отвечает, лишь довольно жмурится, мысленно переругиваясь с надоедливым голосом в своей голове, боится шевелиться, словно бы это способно спугнуть прочь невероятный момент. — В чем дело, Кот? — беспокойство, тихими колокольчиками звенящее в ее голосе, заставляет Нуара открыть свои глаза, вглядываясь в темноту светящимися провалами бездны. Ее лицо выглядит испуганным, отчего Монстр замирает, с запозданием понимая, что его спина вывернута под непонятным углом, что и привело к удивлению ЛедиБаг. — Позволишь? Неохотно перевернувшись на пузо, все еще согретое ее теплом, Кот замирает в ожидании чего-то, чувствуя, как девушка легкими прикосновениями приближается к месту нестерпимого зуда, заставляющего выворачиваться наизнанку. Мгновение, и девушка скребет у небольшого бугорка на спине пальчиками, волнами посылая удовольствие в каждую клеточку проклятого Котаклизмом тела. Удивленный смешок не смущает Нуара, ему хочется, чтобы почесывания не прекращались: до этого времени он совершенно не ощущал, насколько изматывающими были эти ощущения, как они подтачивали что-то изнутри, медленно подводя почти зверя к безумству. Монстр урчит, он ластится к рукам девушки совсем как дикий кот, почувствовавший человеческую ласку, и Мари не смеет отказать ему в этом желании коснуться обычного тепла. Ей страшно, где-то там, глубоко внутри своей души, но она преодолевает эту фобию, интуитивно ощущая, что делает что-то правильное. … И лишь по утру Тикки расскажет сонной Маринетт о том, как важно было не оттолкнуть преобразившегося Кота, как важна была эта искренность в желании помочь. Это — фундамент заклинания, которому тысячелетие, его основа и первая компонента. И с грустью в голосе, квами поведает своей напарнице о том, что ожидает девушку в будущем, и чем ей придется заплатить за спасение своего друга.