***
Прошло еще пару дней, когда врачи нашли мое состояние более или менее нормальным, чтобы с богом отпустить. Ни разу ко мне не зашел психолог, хотя учитывая, что я видел, он мне был необходим больше, чем терапевт. Но, видимо, у шиноби свои понимая лучшего медицинского обслуживания. Не успел я выйти за ворота больницы, как передо мной тут же появился мужчина в чунинском жилете и попросил проследовать за ним в кабинет Хокагэ. Старичок неопределенного возраста казался дряхлым, вся рожа у него была уже в пигментных пятнах, а складки морщин отчетливо выдавали, что мужичку далеко за семьдесят. Странная живучесть, учитывая специфику этого мира. А еще он курил вонючую трубку, и как только не загнулся еще? Он смотрел на меня и, когда я зашел в кабинет, и когда садился на стул перед столом главы деревни, и когда я молча ждал, пока мне объяснят для чего меня сюда позвали. — Саске, — начал говорить Сарутоби, — мне жаль. Эта трагедия затронула всех нас. Та-а-ак, что это он заговорил о трагедии? Обычно, правительство сует деньги пострадавшим, да и забывает, как их звать, а тут мне даже сочувствие выражают. Ну, в принципе, можно понять, деревня маленькая в сравнении с теми же маленькими городами моего мира, все друг друга знают. Как оказалось, я был не так уж и не прав. Мой квартал сносят, когда истечет срок траура, а на его месте построят новые дома и будут заселять новых жильцов. — А кто является сейчас собственником земли, Хокагэ-сама? — осведомился я, не намереваясь так просто отдавать свое, и пусть своим я квартал Учиха не считал, это вовсе не значило, что я просто так дам себя в обиду и позволю вить из меня веревки какому-то старичью. — Квартал Учиха принадлежит Учихе Итачи, — будто бы нехотя ответил он, внимательно наблюдая за моей реакцией, — после смерти главы клана, все полномочия перешли ему. — Хирузен торопливо затянулся и выпустил из носа струйки дыма. — Но поскольку его объявили нукеннином… — … То по факту я являюсь главой и единоличным владельцем, — перебил я старика, — а поскольку все это — мое, я не хочу, чтобы мой дом трогали. Я сам решу, что со всем этим делать. Вот тут бы следовало прикусить язык, да побольнее. Вот скажите, как, вот как я мог забыть, что являюсь маленьким мальчиком, который, по идее, должен страдать от смерти семьи и всех близких родственников, доверчиво плача на плече у каждого пожалевшего. И что вместо этого делаю я? Уж лучше мне провалиться на этом самом месте. — Это все, что у меня осталось, — поспешил я хоть как-то сгладить свою оплошность. Хокагэ долго смотрел на меня, приходя к каким-то своим выводам. А я сидел на стуле, сверля взглядом папку с документами на краю стола и терпеливо ожидал своего приговора. Приговора не последовало. Напротив, меня погладили по головке, сказали, что, конечно, если для меня это единственная память о семье, трогать мой квартал никто не будет, но мне все равно необходимо подумать, так как в Конохе людей много, всем места не хватает, а тут такой участок земли простаивается. Конечно, говорили мне это не так, но это если передавать общую суть. На самом деле мне говорили что-то про Волю Огня, про вечный дзен и непоколебимость духа, между делом вставляя главную мысль, которую я, собственно, и озвучил. После этого меня с миром отпустили восвояси. Заявить то я заявил свои права на владение наследием Учих, а вот как мне там жить я как-то и не подумал. Подойдя к главным воротам, украшенные гербами клана, я нос к носу столкнулся с реальностью, которая предстала передо мной желтыми кусками ткани с написанными на них предупреждающими символами. Я стоял, как идиот, не решаясь преодолеть эту условную черту. Стоял, чувствуя напряжение в каждой мышце, потому что единственным моим желанием было бежать подальше, не оглядываясь и никогда больше не вспоминать ни что здесь находится, ни как сюда дойти. Наконец, собравшись с духом, я пролез под лентами и переступил порог «родного дома». Здесь было все, как всегда. Только тихо, пустынно и… как будто бы холодно. Идя среди темных, одиноких домов, я чувствовал, как замирало сердце, когда я вспоминал имена тех, кому совсем недавно принадлежали эти дома. Нет, так не пойдет. Это неправильно так переживать о людях, которых ты никогда не знал. Память…, а что память, она не была моей. Вот только засыпая в пустом и неприветливом доме, я не мог убедить себя в том, что это меня совершенно не волнует.***
Утро было пасмурным. Уже был ноябрь, но холодно не было. Для этого региона времена года делились исключительно по количеству осадков. Да, иногда зимой выпадал снег, но было это так редко и чаще всего в середине января на день-три, что подобное явление природы никак нельзя было считать за норму. Большую часть года здесь всегда было буйство листвы, тепло и достаточно влажно. Наверное, такая погода и была бы в Японии, в которой я никогда не был. Мой путь лежал по оживленным улочкам к Академии, которая располагалась недалеко от резиденции Хокагэ. Улицы были наполнены людьми, вот только стоило мне появиться, как люди замолкали, провожая меня полными сочувствия взглядами, перешептывались, думая, что я не услышу. — Бедный ребенок, — говорили они, — его брат — убийца… Весь клан Учиха… Какая трагедия… Кто его усыновит? — Никто? Но разве он сможет один?.. Бедный ребенок… Какая трагедия… Я клацнул зубами, сдерживая себя, чтобы не высказать этим поборникам сплетен, все, что я о них думаю, и ускорив шаг, почти бежал к воротам Академии. Вот только там ситуация не была лучше. Детишки тоже уже были в курсе всех подробностей, о чем оживленно шептались на переменах. Из-за погоды и начавшегося после первой лекции дождя, практические занятия пришлось отменить, чему я был несказанно рад, потому что еще не нашел в себе моральных сил брать в руки оружие. Тело помнило, что нужно делать, чтобы правильно метнуть сюрикен, какую силу приложить, чтобы кунай угодил в цель и как расположить пять отдельных в руках, чтобы, метнув все оружие одновременно, попасть в яблочко сразу всеми. Вот только меня коробила одна только мысль, что ребенку могли дать оружие и сказать — иди, убивай. Для меня это было дико, сама мысль о том, что здесь детей учили, как наиболее эффективно и быстро прикончить другого человека. Что это за мир вообще такой? Да и тот мальчик, который уже вторую пару сверлит меня странным взглядом. Наруто кажется… Не вижу я в нем задатки убийцы, он даже на хулигана не похож, но дети его, кажется, не сильно жалуют. Почему? Вроде, никого не оскорбляет, в открытую ни с кем не конфликтует, а его не любят не только дети, но и взрослые. Как странно… — Что? — раздраженно осведомился я, когда выносить этот взгляд было попросту невозможно. Паренька пересадили ко мне, дабы я был примером, как нужно учиться. То был последний день перед выходными, и я могу с гордостью сказать, что честно отходил на занятия уже целую неделю. — Саске, теме… — буркнул он, и поспешил отвернуться, всем своим видом показывая, что он тут вообще не при чем. Я даже по-доброму усмехнулся. Дети-дети. Чтобы с ними не делали, в кого не пытались бы взрастить, они все равно оставались шебутными непоседами с добрым сердцем. Тогда я не стал больше продолжать с ним разговор, кажется, он не слишком-то меня жаловал. А еще, похоже, он единственный, кто не любил меня настолько в открытую. Девчонки в этом классе, похоже, все по уши были влюблены в «Саске-куна». Сам же «Саске-кун» таких чувств не понимал, и чрезмерная любвеобильность, проявляющаяся у девочек раньше мальчиков, его только раздражала и мешала. Но вот теперь на месте Саске-куна — я, и попытки поговорить со мной не вызывали во мне столь ярого отторжения, хотя желания беседовать за жизнь с каждым встречным-поперечным мне тоже не хотелось. В конце концов, я был взрослым человеком, запертым в теле ребенка и говорить с детьми мне было решительно не о чем, но отвечать на их вопросы — в принципе, почему нет? Мои изменения привлекли внимание, Саске Учиха, идущий на контакт это действительно то еще зрелище. Я лишь пожимал плечами, мол, ну и что? Хотите — не буду отвечать. Сам же инициативу в разговоре почти не проявлял и делами других мало интересовался. Что касается того блондинчика Наруто, его еще пару раз подсаживали ко мне под улюлюканье всего класса и жалкие выпады со стороны самого Узумаки, но мы больше не говорили. Он делал вид, как будто меня здесь и нет, а я просто не обращал внимания на это детское поведение. Вот только поговорить шанс нам представился в один далеко не приятный день. Чем он был неприятен? Да хотя бы тем, что с утра я наконец решил выйти на пробежку. Попытался повторить комплекс упражнений для разогрева тела, что помнил и делал Саске. Хоть тело и было в принципе привычно к подобным издевательствам, но мозг кипел и нецензурно возмущался, какого ляда мне понадобилось в пять утра так мучить себя. Радости и не добавлял практический урок. Я помню, как с трудом переступил через себя, чтобы взять в руки оружие и метнуть то в мишень. Ладно, в конце концов, даже такой вид спорта есть, можно пережить, если метать эти железяки исключительно в нарисованные кружочки. Но вот сегодня были спарринги. И это мне совершенно не нравилось. — Учиха Саске и Узумаки Наруто, — вызвал следующую пару наш учитель Ирука. Наруто разулыбался, клятвенно пообещав «сделать» меня, что я на всю жизнь запомню, как его отделал будущий Хокагэ. Под гневные изречения однокашников, он выкатился в центр импровизированной арены, а я, тяжело вздохнув, последовал туда же. — Сделайте жест мира… Наруто, давай же. — Руководил процессом сенсей. — Хе, обойдемся без этого, — хмыкнул он, а я почувствовал себя идиотом с этими вытянутыми двумя пальцами. Да что ж такое. — По моему сигналу, — говорил Ирука, — и… начали! Он бросился ко мне, целясь мне ногой в грудь, но я ловко увернулся, сделал нехитрую подсечку и вот, Узумаки Наруто лежит в песочке, придавленный моим локтем. Я и сам не ожидал подобного. Я вообще собирался только уклоняться от ударов. Бить ребенка… это что-то сродни неприемлемому и аморальному для меня. Одно дело шлепнуть пару раз по попе в целях воспитания, чего я, кстати, никогда не делал, и совсем другое… — это. Но тело двигалось само, работало на чистых рефлексах, отработанных до автоматизма движениях. Я понял, что сделал, только тогда, когда придавил локтем Наруто к земле. Мне сделалось жутко. Страшно… во что я превращаюсь? Ненавижу себя за это. Наруто с недоумением смотрел на мое лицо. Видимо, мой взгляд его напугал, потому что он даже не пикнул, когда лег лопатками в песок. — Победил Учиха Саске! — оповестил всех сенсей, будто это итак было неочевидно. Как только моя победа была объявлена, я поспешил убраться от ребенка подальше, и думал помочь подняться, но тот сам подскочил и, тыча в меня пальцем закричал: — Давай еще! Я же только разминался! — Отстань от Саске-куна, неудачник! — послышались со всех сторон недовольные голоса детей, — Ты ничего не умеешь! Бездарь! Да, дети порой бывают жестоки, иногда даже чересчур. Достаточно одного злого, неосторожно брошенного слова, чтобы исковеркать душу, ранить так, что боль от нее еще долго напоминает о себе. Я смотрел на застывшего в растерянности Наруто и не мог понять, чем этот мальчик им так не угодил? Да, он шумный, глупый, непоседливый, не имеет никакого чувства меры и такта, но он старается, насколько позволяют ему его возможности. А учитель? Почему он не пытается это остановить? Почему просто стоит и смотрит, будто так и должно быть, будто обижать кого-то доверенного ему это в порядке вещей? — Он не хуже вас, — бросил я раздраженно в толпу разом притихших малолетних убийц. — Сегодня он проиграл, но завтра, возможно, при должном упорстве, у него все получится. Ну, а вы? Горазды только критиковать и насмехаться? Ну же, кто там кричал громче всех? Давай иди сюда и докажи, что ты можешь не только языком трепать. На мое предложение мне никто не ответил. Никто не вышел вперед, не попытался ничем возразить. Просто стояли, удивленно хлопая ресничками и смотрели на меня так, будто увидели Христа воочию. — Глупые дети, — вырвалось у меня против воли. Правда я сказал это так тихо, что услышал меня, наверное, только стоящий рядом Наруто и то, я не был в этом уверен. — Ну, а ты? — обратился я уже к Наруто, смотря ему прямо в удивленно распахнутые голубые глаза. — Так и будешь позволять им смеяться над тобой? Тебе самому-то это нравится? Докажи и им, и себе, что они все неправы. Вот тогда ты добьешься признания, а вовсе не потому, что ты будешь бегать по всей деревне и кричать, что хочешь стать Хокагэ. Пока твои слова расходятся с делом — ничего не изменится, а вот когда ты это исправишь, тебя все будут уважать. Под полностью охреневающими взглядами, я, сунув руки в карманы, и вздернув подбородок прошел обратно к зданию школы. Я и не надеялся избежать публичного порицания за то, что попер против толпы, но авторитет «Саске-куна» был непоколебим в глазах маленьких преступников, а потому детишки пошушукались о моем нетипичном поведении, единодушно сошлись во мнении, что я крут, да и продолжали бегать за мной, как ни в чем не бывало. Вот только мне было не избежать особого любопытство со стороны Наруто, который вдруг разглядел во мне потенциальную жертву своей дружбы. Правда, одним поступком мне было не переломить его видение меня соперником, а потому мне пришлось «поднапрячься». Дело было тем же вечером, когда я, оставшись после занятий, решил-таки понять, как вообще метать эти железки, да так, чтобы они угождали в цель и желательно не через раз. Решение потренироваться далось мне с трудом. Просто я понимал, что, если вдруг умения Саске станут отрицательными, это вызовет ненужные вопросы, которые мне бы хотелось избежать. Да, можно было бы все свалить на покореженную психику, хотя я и подозревал, что после пережитого, она действительно стала не в порядке, но по меркам этого мира, это не было весомым оправданием. Мне было необходимо уметь защищать себя, нужно было уметь делать то, что умели все. А для этого нужно работать. Что ж… если возможность вернуться домой прямо пропорциональна объему моей силы — я пойду на это. Перед глазами стояли лица моих дочерей, в ушах звучал смех любимого, и мне хотелось плакать. Кричать, звать их, уверять, что я скоро вернусь. Но вместо этого, я, как остервеневший бросал кунаи в мишень. Глаза невыносимо чесались, я видел каждое свое движение, даже мог отчетливо проследить за траекторией полета оружия. Что это? Сила клана Саске? Да, наверное. Ведь это додзюцу пробуждается от эмоций, а они были в ту ночь достаточно сильные… Случайно поймав свое отражение в до блеска начищенном кунае, я с удивлением наблюдал за странным видом глаз с маленьким зрачком и крутящимися двумя томоэ вокруг. Шаринган. Так назывались эти глаза. Те глаза, что я пробудил в ночь резни в клане Учиха, а сейчас, по-видимому, от собственных эмоций и невыносимого чувства разлуки с родными перевел это додзюцу на следующую ступень. Более или менее удовлетворившись результатом своих тренировок, я решил на сегодня закругляться. Собрав все колюще-режущие атрибуты ниндзя, я направился к выходу с академического полигона, когда у самых ворот увидел явно ждущего кого-то Узумаки. Заметив меня и то, что я с легким интересом смотрю на него, Наруто поспешил ко мне. Я видел на его лице решимость, сжатые кулачки, слегка прищуренный взгляд. И я спокойно стоял и ждал, что расскажет мне непоседливый ребенок, вот только мое спокойствие слегка пошатнуло уверенность мальчика и, подойдя ко мне, он слегка замялся. — Э… теме… что это было? На площадке? — ох, какая претензия в голосе, будто я, как минимум, обвинил его в ношении женского белья и продемонстрировал доказательства всему классу. Знаю, неудачное сравнение, но вид у мальчика был очень воинственный, будто хотел поквитаться со мной за поруганную честь. — А у тебя есть варианты? — поинтересовался я. — Я тебя обязательно побежу. — пообещал мне Наруто, вызывая во мне легкую улыбку. Наверное, он принял это за насмешку, потому что светлые бровки тут же сошлись на переносице. — Ну, дерзай, — пожал я плечами и уже собрался уходить, когда меня нагнал его растерянный голос: — И все-таки — зачем? Я обернулся. Он стоял, понурив голову, теряясь в собственных мыслях и чувствах. У него не было друзей, а я, наверное, продемонстрировал какое-то поведение, которое Наруто считал присуще только друзьям. Не знаю. Но я видел, как он и хотел что-то спросить, да не знал как. Я окинул его более внимательным взглядом: тощий, в грязной мятой одежде, с нетипичным для детей серьезным взглядом. Нежеланный, брошенный всеми ребенок, который отчаянно стремился к человеческому понимаю. Мне было жаль его. Но, как бы мне не хотелось, я просто не мог его пожалеть. Мне нельзя было привязываться ни к кому в этом мире, если я хочу однажды его покинуть. Да, и просто, я не могу заботиться обо всех беспризорниках, коих в этом мире, наверное, было очень много. — Перекусить не хочешь? — противореча собственным мыслям, спросил я. — Э? Да… хочу! Хочу, даттебайо! Только ты чур платишь! Он был растерян моим предложением, но его глаза заблестели неподдельной радостью, когда осознал, что его кто-то позвал провести время в его компании. Да еще судя по всему угостят чем-то вкусным. Свой вопрос он сразу же забыл. Я глубоко вздохнул, понимая, как сильно я потом об этом пожалею. Но видя сейчас счастливую детскую мордашку, уплетающую за обе щеки лапшу, я отчетливо понимал, что, дав ему надежду, не смогу теперь так просто отобрать это.