Близкие люди

***** На дворе — трава, на траве — дрова. Думаете, я дикцию отрабатываю? Не-а, просто домой с работы вернулся, припарковался и курю, глядя сквозь дымчатое стекло. Зуб даю, поговорку придумал кто-то, живущий в таком же вот старом московском дворе. Тут тебе и трава, мутный дым от которой лениво выплывает из арки, где кучкуются местные подростки, и «дрова» в виде вечно бухого мужика с третьего этажа, который мирно дрыхнет на скамейке. Все по канону, плюс еще один атрибут любого дворика — дамочки от пятидесяти и старше, вплоть до ровесников Октябрьской революции. Каждый вечер маленькое войско вездесущих бабушек собиралось на скамейке у подъезда. В зной и в стужу эти бойцы невидимого фронта всегда на месте. В ожидании возвращающихся с работы жильцов. Говорят, паук может ждать добычу несколько недель. С людьми проще: каждый день мы приезжаем домой, принося милым старушкам «свежую кровь» для разговоров. Никто не спасется, Не уцелеет, Не проскочит. Каждый получит свою долю фальшивых улыбок в глаза и свой острозаточенный тесак меж лопаток. Стоит только повернуться спиной. Они всегда в курсе последних событий. Они в курсе даже того, что еще только замышляется. Ты только подумал, а тебя уже за это распяли. Вот мимо кого отъезд Петровича не прошел точно. Старик, наверное, всю дорогу до Оренбурга вертелся на полке плацкартного вагона, как барабан стиральной машины. Бурная жизнь подъезда касалась меня «постольку-поскольку». Поводов для обсуждений я давал немного. Морды не бил, пьяным не приходил, а развод мой был обсосан, пережеван и выплюнут еще тогда, два года назад. Оставались еще сменяющие друг друга девушки, которых я регулярно приводил домой. Но как-то так у нас в стране повелось, что если девушка ищет себе мужчину по душе, она – б*ядь, а вот если парень, то он кто? Правильно, настоящий мужик. Так что загулы мне прощали, впрочем, я не злоупотреблял. Не то чтобы я отличался каким-то безудержным распутством, нет. Просто не встретилась та, на которой захотелось бы остановиться. Но я верил в ее существование, как дети верят в Санту, недобро подозревая, что и эта вера в конце концов окажется просто сказкой. Интерес к женщинам всегда был неотъемлемой частью меня. Изначально они вызывали у меня священный трепет и желание писать стихи. Я хотел бескорыстных и искренних отношений. Чтобы раз — и на века, пока смерть не разлучит нас. Как мил и наивен был тот юноша, бабушка бы гордилась. Куда что делось — загадка. В какой-то момент мне показалось, что это ОНА, и я, ни минуты не сомневаясь, женился. Примерно через полгода моя прекрасная половина, подобно Василисе из сказки, скинула корявую пупырчатую кожу и показалась во всей своей лягушачьей красе. Пять лет брака закалили, вся эта трепетная чушь и другие чудесные ощущения рассосались сами собой. Остался лишь плотский интерес, и фразу «я люблю женщин» можно было запросто заменить на «я люблю секс» — суть не менялась. Я метался от юбки к юбке, надежда, что когда-нибудь у меня все будет по-другому, гнала вперед. Возможностей было — хоть отбавляй, но я не торопился. При этом я на самом деле любил женщин, мягкость линий и округлость форм. Свою холостяцкую жизнь воспринимал без восторга, просто как данность. Уверенность, что самое вкусное еще впереди, до сих пор не покинула меня. Отправив в полёт «бычок», я закрыл машину и двинулся к подъезду. Позади негромко пискнула сигнализация. Не поздороваться — значит нажить себе врагов. Икать замучаешься потом, да и воспитанием меня родители не обделили. — Добрый вечер! — Я приятно улыбнулся и чуть склонил голову. Оберег от нечисти в паре слов и нехитрых жестов. — Приехал? — Бабулька с первого этажа улыбнулась беззубым ртом. С такой улыбкой маньяк-педофил протягивает детям конфетку. Я кивнул, намереваясь без задержек проскочить опасный для кармы участок и скрыться в подъезде. Не тут-то было. Не родились еще те, кто пройдет этих пограничников без потерь. — Олег, — старушка пытливо посмотрела на меня. Я, прижатый обстоятельствами, остановился. Интересно, чем обязан такому вниманию? Не иначе дамочки срисовали Ритулю и намерены вывернуть мне мозг наизнанку пизданутыми тупыми вопросами о намерениях и свадьбе-женитьбе. Дай мне воспитания. Дай мне выдержки. Дай мне доброты. — Как там твой сосед? — вклинилась в разговор старушка с девятого, — обустраивается? Сосед? А при чем здесь сосед? Что, моя новая девушка уже никого не интересует? Ну, ё-мое! Даже обидно стало! Надо внимательнее к ней присмотреться — может, я в этот раз прогадал? Впрочем, интерес к автору и исполнителю «слоно-Дашки» закономерен. Новые люди в подъезде — непаханое поле для пересудов. Можно месяц перемывать им кости, узнавая какие-нибудь новые «шокирующие» подробности. Не учли бабульки, что я, во-первых, работаю как безумный с утра до вечера и ничего не знаю о соседской семье, а во-вторых, и знал бы — не сказал. Еще с поры зеленой юности, когда добродетельные дамочки, словно лесные дятлы, безостановочно стучали родителям, описывая в красках мои мелкие по тем временам грехи, я люто ненавидел их гнилые посиделки. — Не знаю, теть Маш, я ж на работе весь день. Некогда, — простецки развожу руками. Мол, что с меня взять, трудовой муравей цивилизации. — М-м-м, — она понимающе кивнула, — совсем вас бедных замотали. В отпуск-то когда? Какой, к фигам, отпуск! Шеф-проныра завалил работой по самое не балуй. Об отпуске и заикаться страшно, того и гляди порвет на тряпки. — Не знаю, теть Маш, как на работе свободнее будет. — От улыбки уже сводит скулы. — Жалко его, — вдруг выдает вторая старушка. — В смысле? Кого? Никиту? — А кого ж! Не тебя же, балбеса! С женой развелся, морочишь девчонкам молодым головы... Ну наконец-то! Вот и я в центре внимания — весь вечер на арене! Сейчас вспомнят мою бывшую и упрекнут, что не настрогал родителям внуков, пока те были живы, а там и до Ритульки доберутся. Надо было как-то сворачивать представление, и, не придумав ничего оригинального, я перевел дуги на молодого отца. — А что там с соседом-то? — Ну, один дочку растит. Такой молодой и такая судьба. — Лицо старушки украсило выражение неподдельной скорби. Приемная комиссия «Щепки» уделалась бы от счастья. Станиславский плакал бы и кричал своё коронное «Верю!». — А жена где? Сбежала, что ли? — хмыкнул я, не удержавшись. Сосед-то, похоже, коллега и Бро то ли по несчастью, то ли наоборот! — Умерла. Несколько месяцев назад. — Как? — Улыбка вмиг сползла с лица. — Так. Вот теперь один дочку поднимать будет: и за маму, и за папу. — Да прям, — вмешалась вторая бабулька, — женится. Мужики — народ хитрый. Окрутит какую-нибудь наивную дурочку и повесит ребенка на нее. Они еще что-то говорили, наверняка такое же гадкое и непристойное, но я уже не слышал. Чиркнув ключом по кнопке домофона, зашел в подъезд. «Умерла», — крутилось в голове. Черт, а я прикалывался по этому поводу. Дурак. Вспомнилось, как он посмотрел на меня. Растерянно. Беззащитно. Поднявшись на площадку, я полез за ключами. Из-за соседней двери раздавался громкий плач малявки. Надо будет извиниться при случае. Соседи все-таки. Близкие люди. Чего ждешь, притащив домой усталые конечности после тяжкого трудового дня? Покоя. Если уж решил провести вечер не в кабаке, а в родных пенатах, хочется просто и с чувством отдохнуть. Мысли о спокойном вечере сдохли, едва захлопнулась дверь. Мир явно был против моих таких невинных желаний. Жизнь в многоквартирном доме всегда напоминала мне вокзал. Ни секунды покоя, ни мгновения тишины. Через стену орал телевизор: автоматная очередь лупила по мозгам — казалось, вот-вот на самом деле разнесет окна. На улице из припаркованной у подъезда тачки натужно страдал какой-то, наверное, модный «типа певец». Песни, заточенные под одну извилину, но громко. Так, чтобы дрожали стекла и посуда нервно подпрыгивала в шкафу. Снизу скандалили соседи. Не знаю, что они там регулярно делят, но делают это всегда шумно, истерично и матерно. И на десерт, можно сказать, на сладкое, — визгливый вой перфоратора этажом выше. Так вот и живем, без возможности побыть в тишине. Хочется заткнуть уши и залезть под одеяло с головой. Впрочем, нет — хочется пойти поубивать всех окруживших меня мудаков и уж тогда со спокойной душой залезть под одеяло. И насладиться. Тишиной. Почти каждый живет примерно в таких условиях, когда наивысшее благо вечера — покой — регулярно идет лесом. Я не исключение и отлично знаю, что надо делать. А вы знаете? Ну, конечно, знаете! Надо врубить телек или музыку громче. Еще громче. Чтобы стены дрожали не у вас, чтобы задохнулись от возмущения и прекратили скандал соседи снизу. Чтобы умер от зависти воющий в тачке кастрированный урод. Чтобы... Я посмотрел на часы: двадцать один ноль пять, до заветных двадцати трех, когда можно пойти и законодательно заткнуть соседей, почти два часа. За стеной заливалась громким криком Дашка. Несчастно и навзрыд. Человечек, еще не научившийся противостоять громкому миру. Не познавший способы борьбы. Просто Дашка, просто хочет спать. И только-то. Я бы на месте молодого отца уже пошел бы и устроил соседям судный день. Наверху вновь протяжно заскулил перфоратор. Стахановец, черт! Пашет без передышки. Придурок, когда он уже угомонится?! И что-то так я завелся не по-детски, что, накинув толстовку, пошел разбираться. Сброшу негатив, ну и заодно от чувства вины перед Никитой избавлюсь. В качестве извинений обеспечу малявке спокойный сон. Начал с перфоратора, от него сегодня особенно противно. Поднялся наверх и позвонил в дверь. Послышались быстрые шаркающие шаги, и в приоткрывшейся двери появилось заплывшее мурло неопределенного возраста и национальности. Дай мне терпения. Дай мне толерантности. Дай мне миролюбия. С такими надо сразу на их языке разговаривать. — Ты, бля, о*уел, что ли, совсем? На часы, бля, не смотришь? *уя ты тут сверлишь? — Ты че, чувак? Совсем, что ли? — захлопал глазами мужик. — Мозги себе просверли, у*бок! Через пять минут не свернешься, я тебе твой перфоратор в жопу засуну. Давай закрывай лавочку, люди отдыхать хотят. В доме дети, в конце концов, им спать пора. — Так бы сразу и сказал, *уя орать-то? Десять минут еще дай мне, и я закруглюсь. Всегда знал, что вся межнациональная рознь — от непонимания. Если люди говорят на одном языке, они обязательно придут к консенсусу. Я — тот еще полиглот, вмиг снес к чертям все языковые барьеры, и результат, надеюсь, не заставит меня подниматься сюда еще раз. — Кто там? — раздался из комнаты зычный бас. — Какой-то сумасшедший отец, — буркнуло мурло, закрывая дверь. Хотел было сказать, что я не отец и отцом никогда не был, а потом плюнул на это. Кому объяснять? Гастарбайтеру? Нафига? Он заткнется? А куда денется! А больше мне ничего и не надо. Довольный результатом, я отправился домой, улыбаясь не пойми чему. Отец, ну ёлки, дожил! Впрочем, в свои тридцать я уже сто раз мог бы быть отцом. И рвал бы глотку уже за собственное чадо, а не за маленькую «просто Дашку». Не успел я спуститься, как на площадке распахнулась соседняя дверь, явив мне соседа с дитём на руках. Малявка уже не орала, лишь обиженно поскуливала, вцепившись в футболку отца. Кареглазая, кудрявая, совсем не похожа на Никиту, наверняка унаследовала внешность матери. — Добрый вечер, Олег, — поприветствовал меня молодой отец. — Добрый. — Что там происходит? — Он показал свободной рукой на потолок. Все-таки решился пойти и вставить обладателям перфоратора заслуженный фитиль? Представляю, как этот культурный вусмерть парень поднимается к гастарбайтерам и говорит это самое «добрый вечер». А еще лучше представляю их семиэтажный ответ, из которого Никита поймет без перевода только предлоги «на» и «в». — Выдохни, я все уладил, через десять минут закончат. — Слава Богу, — он погладил Дашку по спине и торчащим волосенкам, — никак не уснет, — парень осторожно улыбнулся, — спасибо. — Забей, он не только тебе мешал. — Кажется, я опять твой должник? Как я могу тебя отблагодарить? «Материально, — вертелось на языке, — и желательно в конвертируемой валюте». — Глупости, — отмахнулся я. — Может, я могу угостить тебя кофе? Ага, и пригласить на тур вальса. И откуда такие культурные мальчики берутся? Спецпосев, не иначе. Музыкалка, изостудия, кружок танцев — этапы большого пути. — Если надумаешь, пригласи, — хмыкнул я в ответ. На том и расстались. Согласился просто так, из вежливости. Вопрос был дурацким, и ответ получился ему под стать. Парень явно не от мира сего. Не, ну че, я не прав, что ли? «Как я могу тебя отблагодарить» — и что я должен был ответить?! Пока я ходил с войной на рабочий класс, звуковое оформление вечера рассосалось само собой. Стихла телестрельба за стеной — не иначе патроны закончились, перестали скандалить те, что живут этажом ниже, уехала тачка с воющим засранцем. Наверху в последнем рывке экстаза взвыл перфоратор, после чего все стихло. Ай, молодца, уложились в отпущенные десять минут! Я с кайфом запрыгнул в постель и подтащил ноут ближе к подушке. Вспомнил, как чувак назвал меня отцом, и вновь улыбнулся. Отец. Интересно, каким я был бы отцом? Мой был жутким мудаком, гонял нас с матерью от всей души. Впрочем, никакой души у него и в помине не было — лишь не просыхающая глотка и огромные кулаки. Я был единственным сыном в семье, где правил гнев, а бутылка водки провозглашалась неоспоримой ценностью. Жизнь отца давно покатилась по наклонной плоскости. Все свое детство я боялся его. Черт, как же я его боялся! Пока не занялся боксом. В шестнадцать я сломал ему два ребра и нос — мы поменялись ролями. Теперь уже он боялся меня, с того дня и до финала своей никчемной жизни. В общем, не сложилось у нас с сакральной нитью отцовско-сыновьей связи, треснули где-то к херам модные сейчас «скрепы». Наверное, именно поэтому я не торопился обзаводиться отпрысками. Мысли опять вернулись к соседу. Интересно, кем он работает? Какой-нибудь компьютерный задрот или учитель физики, например. Впрочем, нет, не физики точно. Типаж мужиков-физиков рисовался мне несколько иначе. Бородатые, рослые, обязательно в очках и почему-то «за сорок». Эдакие вечные туристы с рюкзаками и гитарами. Отпуск — на байдарках, вечером у костра — «Милая моя, солнышко лесное». Образ соседа никак под такой шаблон не подходил. Сколько ему? Зеленый в принципе еще, лет на пять меня моложе. Тот самый возраст, когда уже не мальчик, но еще и не мужчина. И уже отец. И уже вдовец… Жизнь чертовски несправедлива. Некстати вспомнился собственный брак, рассыпавшийся, как песочная башня в минуту прилива. Я хотел, чтобы это было не так, но, видимо, у меня особый дар завязывать безнадежные романы. Все мои отношения априори вели в тупик, там же они и заканчивались, разбиваясь о стену каждодневной рутины. Звонок в дверь вернул на землю. От неожиданности я вздрогнул и посмотрел в сторону прихожей. И кого там принесло на ночь глядя? Сунув ноги в раздолбанные тапки, я потащил бренную тушу к выходу. На площадке стоял Никита. Вот же, ёлки, люблю сюрпризы... — Что? — буркнул я, запоздало подумав о вежливости. — Надумал. — Ты о чем? — Пригласить. Ты сказал, как надумаю. Вот, надумал... — Быстро ты... — Я как-то растерялся. Похоже, ждет меня «тур вальса», профуканный сериал про шерифа Худа и хреновое кофейное «оно». Вот и делай добро людям! — Да я даже не знаю. — Вялая попытка откатить в закат. — Не отказывайся, я варю хороший кофе. Пошел нехотя. А что было делать? Согласился же! Твою ж дивизию, я только разогнал все источники шума, вытянул натруженные ноги — и нате. Квартира у него один в один моя: стандартная трёха, две скромные спальни, гостиная и большая кухня. На ней и засели. — А где? — Я оглянулся по сторонам. — Дашка? Спит уже, у нас режим, в 21.00 в постель. — Мне б такой режим, и еще чтобы утром будильник-вредильник не звонил. — Такой режим в комплекте с пустышкой и памперсами идет. Точно думаешь, что оно тебе надо? Посмеялись, и он взялся за кофе. Никита варил мастерски, словно опытный бариста. Что-то нюхал, сыпал, помешивал. Вскоре по кухне пополз аромат, от которого желание куда-либо идти испарилось напрочь. Кофе был моей первой и единственной любовью. Горячей и крепкой. В этом плане я однолюб. Моя бывшая покупала кучу разных видов чая, надеясь приучить меня к здоровому питию, да только хрен там был: я так и не научился отличать черный от зеленого, а самым дорогим сортам по-прежнему предпочитал восемьдесят на двадцать арабики и робусты. Я верен кофе, как монах религии. Этот напиток с легкостью получает от меня то, чего не может добиться ни одна женщина: взаимности. Никита разлил по чашкам и сел напротив. Крепкий, ароматный и очень вкусный — я быстро и с явным кайфом заценил его умения. Разговорились. Оказалось, что ему двадцать четыре и он переводчик. Сейчас, понятно, официально не работает, Дашку растит, но калымит. Иначе как жить? Иначе никак. Днем — с ребенком, ночами переводит, так потихоньку и живут. Я посмотрел на серые круги под глазами и спросил: — Как ты один-то? — Привыкаю. — Тяжело? — Жизненно, уже втянулся, только спать все время хочется. И... Лары очень не хватает. — Он уткнулся взглядом в чашку и погладил пальцами обручальное кольцо. — Давно? — Полгода. Я любил ее. Мы со школы встречались. Потом разъехались, я в Питер учиться отправился, она здесь в Гнесинку поступила. На каникулы вернулся, увидел ее — и всё, понял, что больше не отпущу. Летом после первого курса поженились. Я перевелся в Москву, чтобы быть рядом. А как закончили — Дашку заделали. Счастливы были до одурения, честно. Лара сразу хотела ребенка, а я вот сомневался, думал рано, надо для себя пожить, пока молодые. Не готов был. Слава богу, что родили, иначе бы я... Смысла нет, понимаешь? — Теперь есть. — Есть, — повторил он за мной. Он рассказывал про свою жизнь, про свадьбу и про дочку. Про трудности молодой семьи и как не мог устроиться на работу. И про то, как мучительно умирала жена. Как было страшно и выть хотелось от невозможности изменить хоть что-то. И как сильно не хотелось жить. И, может быть, он бы сделал это, но Дашка... Дашка была его пропуском в жизнь, шансом на будущее. Никита говорил и говорил, будто бы до этого молчал полгода, а я все больше слушал, понимая, что в моей жизни все совсем не так. И никогда не было так. И женщины такой, чтобы «навсегда», не было, и чувств таких не случилось, и чистоты. Женился просто потому, что в голову ударило, да и все друзья уже обзавелись семьями. Не хотелось выделяться. Любил? Без фейерверков. Поначалу казалось, что любил, куда потом это делось?.. Покрылось пылью, как летний подоконник. Жалею ли я об этом? Нет. А вот об этом уверенном «нет» жалею — может быть, если бы все сложилось по-другому, я был бы по-настоящему счастлив. Счастье для меня — понятие абстрактное. Как говорится, сам не видел, но искренне трепещу в ожидании. Ага, лет пятнадцать уже, наверное, как. Ну, а что, а вдруг? Прямо как в той рекламе, где чувак в семейках бегает с чемоданом и клеит старых дев. Нашлись и точки пересечения интересов. Он, как и я, любил мировой футбол. За окном у Никиты висела тарелка с доступом к лучшим спортивным каналам. Я тут же получил приглашение на любые матчи. Типа в знак зарождающейся дружбы. По-соседски... Для меня все это было в новинку. Не то чтобы я не ладил с людьми — нет. Просто держал нейтралитет, из разряда «вы меня не трогаете, а я вас». Никита же явно стремился наладить контакты. Может, скучно ему, а может, просто хочет быть ближе с тем, к кому приходится обращаться за помощью. Я отнесся к этому, прямо скажем, прохладно, хотя на футбол заглянул бы охотно — приближался очередной ЧЕ. Но, знаете, сначала футбол, а потом помоги то, сделай сё — мне не двадцать лет, чтобы на такие крючки попадаться. В общем, душу с хода не распахнул. Не привык. — А ты женат? — внезапно спросил парень. — Был, — рассказывать о себе не было желания. — И что? — Ничего интересного, банальный развод, — я резво захлопнул створки своей личной жизни, — не сошлись, как говорится, характерами. — Зачем тогда женился? М-да, вопрос... Зачем люди женятся? Чтобы быть как все. Чтобы избежать одиночества. Чтобы было с кем спать. И еще куча всяких разных «чтобы» — выбирай на вкус! Проболтали до двенадцати, глянул на часы — обомлел. И когда столько времени успело пролететь? Я ж на минуту всего собирался зайти. Не иначе хозяин что-то в кофеек подмешал. Дома обнаружил шесть не отвеченных вызовов. Ритулька била в колокола, разыскивая пропавшего «мущину». — Здравствуй, радость моя! Не спишь? — замурчал в трубку. — Не подмазывайся, я сержусь. Почему на звонки не отвечаешь? — Да телефон дома оставил, прости, детка. — Не прощу. Я тут уже не знаю, что и думать, хоть больницы обзванивай! — Прости, Зай, я болван. Давай завтра сходим куда-нибудь? В «Плазу»? Или в Blue Sky? — Какие мы добрые, — голос потеплел, чувствуется, что девушка больше не сердится, а бурчит скорее для порядка, — я, между прочим, волновалась. — Прости, — повторяю в сотый раз, ну чисто попугай, — я соскучился. — Где был-то, гуляка? Бегал за сигаретами и девочке на кассе пудрил мозги? Ты неисправим, Олежек. Между прочим, женщина в своей ревности страшна и опасна. — Да какие, к черту, девочки, Ритуль. Ты у меня одна-а, словно в ночи луна-а, — с чувством пропел знакомую фразу, — у соседа был. — Где-е? — удивленно выпалила моя красавица. — У соседа. — С чего бы вдруг? Странные существа — женщины. Неизученный пласт Вселенной. Что ни ответь — все не так. Казалось бы, я не бегал по бабам, не думал об адюльтере, сидел себе у Никиты, кофейком баловался. Вел себя как верный и незапятнанный муж, а девушка опять недовольна. В следующий раз пойду охмурять кассиршу. — Давай я завтра заеду за тобой на работу? — Как опытный и весьма искушенный стрелочник, я резво перевел разговор в другую колею. — Поужинаем. — С соседом своим ужинай! — Прямо вижу ее обиженное лицо. Надутые губки и бровки «домиком». С соседом, оно, может, и спокойнее, но секса-то хочется! Куда ж без него, без секса-то. — К шести подъеду, малыш. — Созвонимся, — закруглила разговор, даже не попрощавшись. Ой-ой-ой, как сурово! Почему с женщинами всегда так сложно? Парадокс. Разобиделась на ровном месте, навесила неприступность. Это лечится — и лечится просто. Завтра свожу девушку в приличное место, куплю цветы и весь вечер — вплоть до утра — буду хорошим покладистым парнем. Ритулька простит меня через пятнадцать минут после встречи, а залакируем мы наше примирение горячим сексом у меня дома. Надо презики купить, кстати. ****